Тевье(гневно обернулся). Молчи!!! (Тихо.) Оставьте вы меня, барышня… У вас отца нет – у вас батюшка теперь…
Хава(тихо). Храни тебя Господь, папа! (Перекрестила его.)
Зазвучало церковное песнопение. Появился поп в торжественном одеянии. В дверях возник Федор, подошел к плачущей Хаве, взял ее под руку, повел к алтарю. Тевье секунду в отчаянии наблюдал за ними, потом решительно надел шапку и вышел. Песнопение усилилось.
Картина четвертая
Дом Тевье. За занавеской лежит Голда. Входит Степан с охапкой дров.
Степан. Хозяева!.. Э! Есть кто живой? (Испуганно уронил дрова, бросился к занавеске, открыл ее.) Голда!!!
Голда(слабым голосом). Чего шумишь?
Степан. Живая, тогда не пугай. Дровишек принес. Сейчас протопим, повеселей будет.
Голда. Спасибо тебе, Степан.
Степан. Да чего там… Сосед – что родня, верно говорят. А ты, Голда, того… крепись… не помирай. В такую погоду помирать – одни хлопоты. Земля промерзла… Ты хоть до весны потяни!
Голда. Да мне бы хоть недельку еще. Знаешь, Цейтл у меня на сносях. Кто без меня ребенка примет? Мне бы у нее сидеть. Ноги не ходят.
Степан. Это плохо. Ноги нужны человеку. Но руки-то действуют? Поворожила б сама себе…
Голда. Себе нельзя. Человек другому может передать силу. Себе нельзя.
Степан. Ну давай я попробую… Как ты там шепчешь? (Водит над ней руками.) Шурум-бурум… а зохен вей…
Голда(слабо улыбнулась). Не морочь голову, Степан!.. Все! Стало легче… Спасибо. Если хочешь, открой буфет – там графинчик.
Степан. Не откажусь! (Подошел к буфету. Достал графин, рюмки.) Тебе налить?
Голда. Нет. Не хочу!
Степан(подносит рюмку). Выпей! Рюмка – она при любой болезни на пользу. (Голда берет рюмку.) Ну! За твое здоровье! (Выпивает.)
Голда(стала подносить рюмку ко рту, расплескала). Нет. Не могу. Не принимает душа.
Степан(сокрушенно). Да… Видать, совсем плохо. Тевль-то где?
Голда. За доктором уехал. В такую пургу… Загубит лошадь совсем.
Степан. Ладно лошадь-то жалеть. От бега согреется.
Голда. И коровы орут в сарае… Сколько прошу, Степан, законопатить стены. Ты плотник или кто?
Степан. Ну что – плотник? На все рук не хватает.
Голда. И еще, Степан… Сходил бы ты к Хаве. Узнал, как она.
Степан. Э, нет. Это не проси! Мне Тевль строго-настрого запретил. Она для нас – отрезанный ломоть!
Голда. Сердца у вас нет.
Степан. Нет, он прав. Я тоже выкрестов не люблю. Каждый своей веры держаться должен. Раз ты инородец – терпи!
Голда. Тебе легко советовать…
Степан. Почему легко? Откуда ты знаешь?.. Может, я в молодости на тебе, Голда, жениться хотел. А не стал. Потому что тебя б за меня не отдали, а мне на ваш манер резаться тоже глупо. Вот выходит, что я, как инородец, пострадал… (Выпивает еще рюмку. Слышен шум подъехавших саней.) Кажется, приехали… (Смотрит в окно.) Точно. Тевль и доктор. Раздетый. Торопились, видать…
Входят Тевье и Менахем. Отряхивают снег.
Тевье. Не поехал, бисов сын! В ногах валялся у него. Господом Богом молил… Нет! Потеплеет, говорит, тогда приеду… Нужен он мне, когда потеплеет!.. Зато нет худа без добра… Ехал через Касриловку – встретил Менахема. А у него, оказывается, новейшие лекарства. Из Америки.
Менахем. Добрый вечер, мадам Голда. Я, конечно, не специалист, но, если это инфлюэнца, как мне сказал реб Тевье…
Тевье. Это доктор говорил.
Менахем. Главное, чтоб вы повторяли правильно. Так вот, если это инфлюэнца, то лекарство действительно чудо. Их прислали из Америки моей теще Хане-Мириам, упокой Бог ее душу.
Голда. Она от них померла?!
Менахем. Язычок у вас, Голда, слава богу, еще ворочается в нужном направлении. Это хорошо! Но за таблетки я гарантирую. Посмотрите на коробочку. В такую коробочку дерьмо не кладут. Здесь написано: они быстродействующие. Просто не рассчитаны на нашу почту. Пока дошли до больного – адресат выбыл… Но моя мама пьет их с чаем – и, слава богу, ничего… А у моей мамы возраст, когда уже и чай вреден…
Голда. Спасибо, Менахем! Я всегда знала – у тебя доброе сердце. Поешь! (Мужу.) Тевье, там, в печи, горшок с молочным борщом. Угости Менахема.
Менахем. Спасибо. Я не за этим приехал… Я по-родственному… Голда, может быть, все-таки поедем в Бердичев?.. В больницу? Там у меня кое-какие связи…
Голда. Не морочь голову! Куда ехать, если уже не можешь ходить. Ешь! (Тевье ставит перед Менахемом горшок, тот жадно начинает хлебать.) А ты, Тевье, сходил бы со Степаном в сарай. Коровы ревут, неужели не слышишь?
Тевье. Это ветер.
Голда. Ветер таким жалобным не бывает. Ветру не холодно.
Степан. Пошли, Тевль! Поговорить им надо…
Голда. Умница, Степан. Я всегда тебя держала за догадливого.
Тевье и Степан уходят.
Менахем. Борщ у вас, Голда, всегда что-то отдельное. Я давно хотел вам предложить: не открыть ли нам на паях в городе еврейскую столовую? Вы станете у плиты, Тевье – у кассы, я беру на себя рекламу. У меня завидный аппетит! Когда я ем, у наблюдающих текут слюнки…
Голда. Не встать мне уже у плиты, Менахем.
Менахем. Голда, это не разговор. Я, конечно, не специалист по инфлюэнце, но эти таблетки…
Голда. Молчи, Менахем! Ешь и молчи! Будем считать, ты меня утешил. Теперь слушай. Пора браться за ум… Бери маму, перебирайся в деревню. Поближе к родне… Займись делом. Трех старших дочерей ты мне не сосватал, но двух младших, Бейлке и Шпринцу, я тебе завещаю. Найди им достойных! Таких, чтоб моя душа на том свете наконец порадовалась…
Менахем. Я, вообще-то, это дело бросил, Голда, но для вас постараюсь. У меня как раз есть на примете пара гимназистов…
Голда. Не надо гимназистов. Смотри в хедере. Ищи деревенских… Тихих, работящих… И еще! Через год-другой подыщи кого-нибудь для Тевье…
Менахем. Голда, я вас умоляю…
Голда. Молчи! Я так хочу! Тевье тоже будет крутить носом, но ты скажи: такова воля Голды! Дети уйдут – кто ему ужин готовить будет? Он же сам как дитя… Найди скромную, молчаливую… Тевье не любит, когда его перебивают. И чтоб молочный борщ готовила… Я тебя не зря угощаю – хочу, чтоб ты вкус запомнил.
Менахем. Не рвите душу, Голда… (Зашмыгал носом.) Вообще, я вам завидую. Ваше поколение как-то умеет умирать. Мы уже не то. Сгораем, как мотыльки на свечке…
Распахнулась дверь. Вбежал взволнованный Мотл.
Мотл. Мама! У Цейтл началось… Мама, что делать?! Она так кричит!..
Голда. Тихо, Мотл, успокойся… При родах всегда кричат, так легче! Менахем, беги за Тевье! Быстро! (Менахем выскакивает из дома.) Все будет хорошо, Мотл. Все будет хорошо. Цейтл – моя дочь, она справится… Ты только согрей воду. И возьми там, в углу, узелок… Пеленки, марля… Я все приготовила! Главное – сам держись. Не падай в обморок! Ей сейчас некогда тобой заниматься…
Вбегают Тевье и Менахем.
Тевье. Голда, что делать? Куда ее везти?
Голда. Куда везти по такой погоде? Пойдешь к ней! Все сделаешь сам.
Тевье. Голда-сердце, я не сумею!
Голда. Сумеешь, Тевье, сумеешь… Это несложно. Сколько раз мы с тобой телят принимали. У людей все так же. Живое одинаково рождается. А я вам буду помогать отсюда. Скажи Цейтл, я помогаю! Пусть вслушивается!.. Ну? Бегите же… И ты, Менахем! Бегите!
Менахем. Мадам Голда, я бы остался. Я в этих делах не специалист!
Голда. Все уходите! Мне одной надо побыть. Ну?!
Мужчины поспешно выходят. Голда что-то бормочет, потом делает усилие, садится на кровати, простирает руки.
Ну, давай, девочка моя, соберись! Это не страшно! Я пять раз такую штуку проделывала, и ничего… Сожмись, сожмись! Стисни зубы! Так Бог повелел – в муках рождаться!.. Вот! Молодец!.. Еще!.. Стоп!.. Теперь отдохни. Переведи дух! Вспомни что-нибудь приятное. Дом наш вспомни. Речку. Помнишь, купались по ночам?.. Вода теплая. И луна дорожку постелила. Входи в нее, входи… Хорошо плыть, верно? Плыви, плыви, дочка… А теперь ныряй! Набери полную грудь воздуха – и ныряй!.. Вот!.. Глубже! Глубже! А теперь – вверх! Сразу! Пошла!! Еще, еще!.. И ты, внученька, давай, выплывай!.. Ты ведь девочка, я чувствую… Давай, Голда! Тебя Голдой назовут! Голда – имя счастливое, золотое имечко… Ну?!. Давайте, девочки!.. Всплываем!.. Еще! Еще!.. Господь милосердный, да помоги же им! Возьми мою душу, передай!.. Ну?!! (Вскрикнула, опустила голову.) Ну вот!.. Спасибо… Все хорошо… Теперь отдыхать. Отдыхать…
Тихо опускает голову на подушку. Появляется Степан, секунду печально смотрит на Голду, потом подходит, задергивает занавеску, молча садится рядом.
Темнеет. Возникает печальная мелодия, и голос кантора начинает петь поминальную молитву…
Картина пятая
Яркий свет. Двор дома Тевье. У забора – высокое дерево. На крыльце появляется Тевье с внучкой на руках.
Тевье. Ну что, Голда, вот и потеплело! Первая весна в твоей жизни. Смотри! (Поднял девочку.) Запоминай!.. Там, наверху, – небо. Там Бог живет. Внизу – земля. Здесь мы живем. Вон то большое дерево называется дуб. Его мой отец посадил, когда я родился. Старенький уже, но ничего, стоит, забор подпирает. А рядом я посажу березку. В твою честь. Вот только снег сойдет, земля растает, и посажу… Будете вместе расти, наперегонки. Ну, чего еще?.. Вон поле. Там летом цветы растут… И когда-нибудь оттуда придет наш Мессия. Мне его не застать, а ты вполне можешь увидеть…
Хлопнула калитка. Во дворе появился Урядник.
Урядник(угрюмо). Здорово, Тевль!
Тевье. Здравствуйте, ваше благородие. (Внучке тихо.) Вот так всегда: ждешь Мессию – приходит Урядник. Запомни.
Урядник. Внучка, что ль, твоя? Ну-ка, дай глянуть… Хороша!.. Снеси ее в дом. Поговорить нам треба…
Тевье. Неужто такой разговор, что и девочка поймет?
Урядник. Выпил я, Тевль. Видишь? Крепко выпил.
Тевье. Это ничего, ваше благородие. Раньше с радости пили.
Урядник. То раньше, Тевль. Теперь другая закусь… Скажи, друже, сколько тебе понадобится дней, чтоб продать дом и барахлишко?
Тевье. Не понял, ваше благородие. Я молочник и домами не торгую. Вы, видать, и вправду крепко выпили.
Урядник. Я выпил, шоб на глупости не отвлекаться. Говори: три дня хватит? Или пять?.. Выселяют вас с деревни…
Тевье. Кто?
Урядник. Не я же. Губерния… (Заорал.) Да убери ты дите! Уронишь!
Тевье. Ничего, ваше благородие. Я мужик крепкий.
Урядник. Ну убери, как человека прошу. Не злодей же я, шоб такие вещи говорить и на дите смотреть.
Тевье(в сторону дома). Цейтл!
Появились Цейтл и Мотл.
Цейтл, возьми девочку… (Передает ребенка.) А ты, Мотл, останься. (Уряднику.) Его, поди, тоже касается?
Урядник. Всех касается… (Цейтл с ребенком поспешно скрывается в доме.) В общем, вот… (Достал из кармана бумагу.) Пришло до нас предписание. Читай!
Тевье. Нет, уж вы сами, ваше благородие. На ней герб.
Урядник. То-то и оно… Орел о двух головах. Тут не поспоришь. (Читает.) "…Дополнение уложения о расселении еврейской части населения, согласно постановлению о правилах проживания…"
Тевье. Погоди, ваше благородие. Не барабань по голове! Объясни по-людски… Чего? Кого?
Урядник. Вас! Выселяют из деревень.
Тевье. Куда?
Урядник. За черту оседлости.
Тевье. А мы где?
Урядник. А мы теперь – с другой стороны… И наша Анатовка, и хутор Махеповка, и Касриловка… Все теперь за чертой!
Во дворе появляются взволнованные Ребе, Лейзер и еще несколько евреев.
Ребе. Здравствуйте, ваше благородие.
Урядник(недовольно). Погоди, мужики. По домам! Я к каждому зайду.
Лейзер. Да разве усидишь, ваше благородие? Это ж деревня. Дурные вести через забор прыгают… Объясните, в чем дело? Тевье, скажи понятно…
Тевье. Что тебе непонятно, Лейзер? Все так просто. Вот пришел господин урядник сообщить мне, что я, оказывается, жил здесь неправильно. И деды мои, и прадеды… Все здесь неправильно в могилах лежат. Потому что есть черта! Прочеркнул господин урядник по земле сабелькой и сказал: вот тут живи, а тут – не моги!
Урядник. Не дело говоришь, Тевель! Зря народ баламутишь… Губерния так порешила, не я… Да у меня приказ: всех вас – в двадцать четыре часа! А я по-людски хочу… Трое суток даю, шоб успели с хозяйством разделаться…
Лейзер. Как – трое суток? Как можно продать лавку за трое суток?
Один из евреев. А дом? А огород?
Мотл. Никуда мы не пойдем! Надо защищаться!! Око за око! Будем драться!
Все зашумели.
Урядник. Тихо! С кем надумали драться? С армией? Армию голыми руками не возьмешь…
Тевье. Почему, ваше благородие? Мы бедные, да не голые… Найдется в хозяйстве кое-что… (Нагнулся к крыльцу, достал топор.)
Урядник(мрачно). Брось, Тевль! Не дури!
Тевье. Ваше благородие, я вас всегда держал за неглупого человека. Дайте совет!.. Вот дуб растет. Его отец сажал, я растил… Как его с собой взять? Корни не выкопать, да и не приживется он на новом месте… Что остается? Рубить?
Урядник. Не знаю, Тевль. Хошь – руби, хошь – не руби! Мое дело сторона!
Тевье(зло). Э, нет, господин урядник! Вы тут власть! И не ждите сочувствия. Хоть бочку горилки выпей – совесть не зальешь! Поэтому смотрите! Я сейчас срублю этот дуб, чтоб вы всегда потом могли прийти сюда, посидеть на пеньке, отдохнуть от дел праведных!
Решительно шагнул к дереву, вонзил в него топор.
Ребе. Грех, Тевье! Бог накажет за грехи!
Тевье. Меня? Накажет?! Да разве остались у Него наказания, которые еще не выпали на мою голову?! Все отняли: жену, дочерей, дом, а теперь и землю… Зачем жить дереву, если нет у него листьев и ветвей?! Скажите, ребе? Не знаете? И я не знаю! Боюсь, что и Он не знает. И незачем дереву жить!
Решительно ударяет по стволу, ручка топора ломается. Тевье в отчаянии отбрасывает топор, садится на землю.
Урядник(поднял обломок топорища). Топорище-то… гнилое… (Всем.) Эх, мужики, нашли чего жалеть… Да много ль она дала вам, наша деревня? Земли вершок да пустой горшок!.. Да вам куда ни сошли – хуже не будет. Так что прощайте! И зла на сердце не держите! Налегке – оно легче уходить…
Ушел.
Мотл. А вообще, он прав… Зачем три дня? Что нам собирать три дня?
Первый еврей. Вам просто, Мотл. А у реб Лейзера – лавка.
Лейзер. Что это за лавка при таких покупателях? Смех, а не лавка.
Второй еврей. Тоже верно. И что это, прости господи, за деревня – Анатовка? Ее даже на картах не пишут, потому что название длинней, чем территория.
Мотл. Но мы здесь родились.
Второй еврей. И что? Зачем? Я вообще не знаю, для бедного человека лучше рождаться на белый свет или нет? Как думаете, ребе?
Ребе. Лучше не рождаться. Но не каждому так везет…
Первый еврей. Ну вот, ребе сказал мудрое слово. А теперь скажите: куда идти?
Ребе. Когда Бог сказал праотцу нашему Аврааму: "Изыди из страны своей", разве тот спрашивал… куда?
Второй еврей. Значит, на все четыре стороны… Понятно. А вы что скажете, реб Тевье?
Тевье. Ничего не скажу. Все слова сказаны. Прощаться будем молча.
Садится спиной к дереву, надвигает глубоко картуз, прикрывает глаза. Все тоже опускают голову. Тихо зазвучала музыка. Мотл запел песню об Анатовке. Ее негромко подхватывают остальные.