Интергом(бросаясь вслед). Иоганн! А где же я буду жить? Иоганн! Здесь чужая страна, я умру без тебя, Иоганн!
Хоз(приостанавливаясь). Ну, дальше что? Ну раздражай, раздражай меня! Выпускай из тела пустяки!
Интергом(припадая к Хозу). Иоганн, ты исчерпал своей любовью всю мою молодость…
Хоз. Да, исчерпал. Я же мужчина, Интергом!
Интергом. Не бросай меня сразу! Выпей своего молочка, съешь чего-нибудь химического – уйдем в отель, забудемся… Возьми меня в пустыню, я засохну по тебе в Европе. (Плачет.)
Хоз. Умирают от любви и живут в пустыне – только ангелы, Интергом… Ты женщина, ты в пустыню не поедешь. Сегодня же ты будешь улыбаться…
Суенита. Старичок, там во все колхозы поезда уйдут. Мы останемся.
Хоз. Сейчас. Сейчас все организуем, бедные мои!
Интергом(в слезах). Где же ты станешь пить молоко, есть порошки и пилюли? Кого ты будешь теперь любить? Я изучила тебя, я чувствовать привыкла, а теперь надо забывать!
Суенита. Я его буду кормить из своей сумки. У меня сухари и корки есть.
Хоз(к Уборняку). Господин писатель! Интергом – голландская фламандка, хотя и родилась в России. Я считаю полезным улучшить нравственно-политические отношения между вашей родиной и Голландией. Возьмите Интергом под вашу любовь и покровительство. Сделайте одолжение голландской королеве!
Интергом. Ах, Иоганн! Я так грустна сейчас! Ну, поцелуй мне руку!
Хоз. Успокойся, Интергом: ты знаешь, что жизнь все равно несерьезна. Прощай, мое бедное тело! (Целует Интергом в лоб и оставляет ее, отходя к Суените.)
Уборняк(к Интергом, предлагая ей руку). Сударыня, разрешите предложить вам культурную дружбу и гостеприимство! Мой дом открыт всей Европе!
Суенита(Хозу). Пойдем скорее, дедушка, в нашу деревню, у меня ребенок там плачет.
Хоз. Пойдем, божье созданье. Дай мне сухарик пососать из твоего мешка.
Суенита. После. Сядешь в вагон – тогда и будешь трескать.
Приветствующий Деятель. Господин Хоз, вас ожидает "Бьюик". Мотор все время горячий, машина дежурит для вас.
Хоз. Остановите его. Я начинаю теперь согреваться сам – моторы пусть остынут.
Уходит с Суенитой.
Уборняк(ведя под руку Интергом). Вы отлично и серьезно заживете у меня в доме, моя славная и милейшая госпожа Интергом.
Все расходятся. Уборняк берет Интергом за обе руки.
Ах вы, моя голландка! У вас же чудесная гидротехническая родина! Мы с вами романы будем писать и – очерки!.. У меня дома собака Макар есть, вот зверь обрадуется вам!
Интергом(улыбаясь). Да, господин Уборняк, я люблю романы… И Макаров я тоже люблю – они мне нравятся!
Уборняк. Голубушка, дайте мне попить этого хозовского молочка!
Интергом вынимает из своего маленького чемодана бутылку молока и подает Уборняку.
Интергом. Ну пожалуйста!
Уборняк(выпив молоко). Культурная была привычка у этого научного старичишки!.. Послушайте, превосходнейшая моя, – как же вы жили с этим ветшайшим старичком?..
Интергом(улыбаясь). Ах, господин Уборняк, жизнь ведь так несерьезна!
Второе действие
Край низкой плетневой огорожи; оголенные, колеблемые ветром ветви отощалого дерева; далекий шум Каспийского моря.
За плетневой огорожей деревянная пристройка избы – в виде большого крыльца или сеней. Там стоит стол для занятий.
Вся эта обстановка занимает правую часть сцены. Слева видна даль, уходящая в смутное пространство. Спереди левой части стоит столб с советским гербом и надписью: "СССР. С-х пастушья артель XIV Красных Избушек. Высота над уровнем моря 19,27 м. Средн. год. колич. осадков 140 мм. Душ-едоков 34. Председ. С. И. Гармалова". В средней части сцены стоит чучело, устроенное из глины, соломы и различной ветоши. Чучело похоже на сурового человека, ростом в полтора человека. Правая рука чучела высоко поднята в неопределенной угрозе. Вечер. Приходят Хоз и Суенита из дальнего пути. Суенита несет те же вещи, что и на вокзале в Москве. Они останавливаются. В колхозе не слышно ни одного человеческого голоса.
Суенита(прислушивается). Не слышно никого… Чучело какое-то поставили! – должно быть, людей не хватает!..
Краткая пауза.
Мы дошли, дедушка… Ты видишь – это наш пастуший колхоз. Мы здесь овец кормим и рыбу ловим понемножку. Давай переобуемся в чистое. (Садятся на землю, Суенита начинает переобуваться.)
Хоз. У меня нету ничего чистого. Я так посижу и отдохну от своего умозрения.
Суенита(переобуваясь). Ну посиди, поскучай, а потом ночевать на печку пойдешь.
Вдалеке, где-то за колхозом, заплакал грудной ребенок; тихо проговорил что-то женский человеческий голос.
Хоз. Кто там заплакал у вас, в ваших социальных полях?
Суенита. Это наши дети играют в яслях.
Хоз. А я слышал, что плачут.
Суенита. Напрасно ты слышишь.
Снова слышится далекий плач ребенка.
Хоз. Вот опять тоскует чей-то мелкий голос.
Суенита. Это один мой ребенок плачет – он по мне скучает, он родную мать давно не видел… Отвернись, я соски свои оботру – сейчас пойду кормить его грудью. (Обтирает соски на своих грудях. Хоз глядит на грудь Суениты, не отвернувшись.) Ты видишь, как молоко скопилось!
Хоз. Вижу.
Суенита. Напрасно ты видишь.
Хоз. Устал я шагать по неопределенной земле. В цветах, в слезах и в пыли живут люди, а я, старик, нахожусь при них свидетелем. Чем же это все кончится, бедные мои?
Суенита. Ну что, дедушка, понравился тебе наш Эсесер? У нас ведь все может случиться, чего только захочет наше сердце!.. Что ты говоришь – кончится?
Хоз. Да, мне ваш Эсесер понравился: кругом противоречия, а внутри неясность… Я говорю: когда же кончится наше дыхание в этом пустом пространстве и мы обнимемся в общей могиле! Когда же, девочка?
Суенита. Мы – никогда, а ты скоро: ты же дедушка – старичок, ты сохнешь уж! (Переобувшись, вставая.) Ну – обутка готова… (Кричит в колхоз.) Антошка! Ксюша! Дядя Филя!.. Мы пришли! Ксюша, неси мне моего мальчика скорей! (Более тихо.) Я соскучилась вся… (К Хозу.) Дедушка, ступай на колхоз, там на печку ляжешь, у кого топилась, и там накормят тебя. Когда я приберу горницу, я тебя позову.
Хоз. Кормиться я не люблю. У вас есть что-нибудь химическое?
Суенита. У нас колхозная аптека в ящике есть. Съешь порошок!
Хоз. Пойду съем. (Уходит.)
Суенита входит на крыльцо избы и складывает там свои грузы.
Суенита(разбирая принесенные книги). Скорей бы только его увидеть! Маленькое теплое тело, и всегда оно пахнет вкусным чем-то… Почему-то так тихо стало в колхозе!.. (Зовет.) Ксюша, Ксюша! Неси мне моего мальчика! (Всюду тихо. Краткая пауза.) Скоро я еще рожать буду – мне так нравится, когда из меня выходит что-то горячее, жалкое и плачущее такое, бедный комок моей жизни. Он беззащитный, испуган, весь в крови, его измучила страшная смерть… (Зовет.) Ксюша!.. Где же кто-нибудь! Где мой ребенок и весь колхоз?
Тихо является Филипп Вершков.
Вершков. Здравствуй, товарищ председательница! С прибытием тебя, с достижением здоровья и с прочими делами успеха! (Подает руку Суените.) Видела в центрах-городах хороших наших людей, передала им наше почтенье иль промолчала?
Суенита. Передала.
Вершков. А как их здоровье?
Суенита(во время диалога – постепенно переодевается в другое, чистое платье, исчезая на момент в избу и возвращаясь оттуда). Ничего. Они велели тебе сказать – пусть побольше трудится, поменьше брешет на руку врагу.
Вершков. Да неужели же, Суенита Ивановна?! Иль им и про меня донесли сводку настроения? Ну, – теперь я громыхну! Теперь я вполне – всеми костями своими!
Суенита. Дядя Филя! А в колхозе что? Траву всю собрали? Я шла – стогов не видела! Свезли нашу заготовку в Союз-мясо?
Вершков(смущенно). Не управились еще, Суенита Ивановна!
Суенита. Что же вы, черти! Я же вам наказывала! Ты чего глядел? На что мы тогда государству нужны? – пусть лучше тут море будет, а не люди: в море – рыба…
Вершков. Море?! Вопрос этот интересный, Суенита Ивановна… Каких-то ты жизненных книжек нам привезла?.. Когда будешь население знакомить?
Суенита. Где Антошка? Ксюша куда девалась?
Вершков. А они побираться по морю пошли – мертвую рыбу по берегу искать, а Антошка даже лопух приступал жарить и лепешки печет из овечьего желудочного добра. Нам харчиться нечем стало: баранины нету.
Суенита . А овцы наши колхозные?! Дядя Филя!
Ход диалога начинает ускоряться и ускоряется все более.
Вершков (поспешно, задыхаясь горлом) . Ты слушай меня, Суенита Ивановна… Я как общественность, я от лица всех самых ударных и сознательных… Ты только слушай меня: я тебе наговорю реально, убедительно в высшей степени – тут бантик был…
Суенита . Какой бантик такой? Говори мне скоро!
Вершков . Я тебе говорю сокращенно, арифметически, вроде Совнаркома и Цекубу: бе-а-не-те-ке – белогвардеец-антиколхозник! Федор Кирилыч Ашурков, – бантик! Ты его еще раскулачивала перед второй большевистской, а он теперь явился…
Суенита . Ты убил его?
Вершков . Нипочем! Это он меня треснул трижды по горбушке, а Антошку они сапогами мяли, кирпичами по сознанию в голову били, – но ведь кирпичи-то мягкие, они же без обжига, они саманные, и Антошка воскрес без ущерба…
Суенита . В голову по сознанию?! А вы что здесь сознавали тогда?
Вершков . А мы сознавать не поспевали, Суенита Ивановна, – их цельных семеро бантиков было! Они из темной степи пришли, а у берега наш колхозный корабль рыбачий стоял – "Дальний свет". Тут же мы с Антошкой находились – весь гурт гнали купать от паразитов, всю сумму нашего имущества, а прочий народ бродячий колодезь рыл вдалеке – не видать и не слыхать!..
Суенита . Ну скорее! Ты говоришь так долго, как будто молчишь!
Вершков . Они гурт наш овечий на корабль колхозный загнали, – один баран только остался, а избушку живьем на берег уволокли, вместе с оконными стеклами, и на баркас погрузили, а потом уехали в испуге на парусе… Случилось ужасное явленье упущения!
Суенита . А солонина, а хлеб где наш общий, который в мешках залатанных лежал? Говори мне враз!
Вершков . Враз я не могу – мне психа в горле мешает. А солонина, а бедняцкое зерно наше, которое в мешках залатанных лежало, тоже в море на баркасе нашем поплыло – на тот берег империализма…
Суенита . А почему же вы кулаков побить не могли? У тебя револьвер есть! Значит, вы за них стоите?! Кто трус, тот теперь подкулачник! Вы мелочь – сволочь, ничуть не большевики! Проверить вас надо, чтобы сердце у каждого биться стало, а не трусить!..
Суенита сбегает с крыльца.
Вершков (спокойно) . Да то нет, что ли? Конечно, проверить надо! Культработа мала среди нас, вот что я тебе скажу. А револьвер вынимать опасно было – его отымут!
Суенита (кричит) . Ксюша!
Голос Ксюши (вблизи) . Ау-у!
Вершков (тихо) . Это ведь трагедия!
Прибегает Ксения Секущева . Вдалеке плачет ребенок.
Ксения (бережно, затаенно плачет и обнимает Суениту) . Суня моя приехала…
Суенита . Ксения! Как же вышло? Почему избушка наша пропала, всех овец уворовали, дети плачут?.. (Пауза; подруги стоят обнявшись.) Там старик явился со мной – пускай кормят его на мои трудодни.
Ксения . Сказала уж, травяную тюрю сидит хлебает, два порошка из аптеки съел.
Суенита . Вкусней тюри у нас ничего нет?
Ксения . Нету. Бантики уворовали все.
Суенита . Ксюша! А ты все время кормила моего ребенка, у тебя не пропадало молоко?
Ксения . Не пропадало.
Суенита . Ну принеси мне его поскорей, я сама его хочу кормить, а то груди распухли.
Ксения (вскрикивая) . Горюй по ним, Суенита: у нас с тобой нету детей!
Суенита (не усваивая) . А – как же быть-то? А почему ты не горюешь?
Ксения (сдержанно) . Я своего отгоревала. (Теряя сдержанность.) Не мило мне, жутко мне, ветер качает меня, как пустую, я в Бога верить хочу!
Суенита . Ксюша! Бога нету нигде – мы одни с тобой будем горевать… (Томясь и сдерживаясь.) Что же мне с мукой моей делать теперь – ведь нам жить нужно, и жить неохота!.. Куда вы закопали моего мальчика?
Вершков (поспешно, задыхаясь в горле) . Суенита Ивановна, ты разреши мне, чтоб я выразился наконец! Я все знаю, я давно стою наготове!
Суенита (горюя и медленно плача) . Дядя Филя, зачем вы колхоза не сберегли, зачем вы ребенка моего схоронили?..
Вершков . Как так схоронили?! Ничто! Ты не плачь по нем, не горюй, наша умница, он плывет сейчас спокойно по Каспийскому морю – в руках классового врага!
Суенита . Не тревожьте меня! Дядя Филя, где наши дети?..
Вершков . Нет никакой информации!.. Ты слушай меня! Бантик Федька Ашурков, когда напал на наши избушки, так он сперва не расчухал добра – и поволок одну избу к берегу. А в избе той наши ясли были, и там спали – на религиозный грех, будь он проклят! – твой мальчишка да Ксюшкин сосунок. Я тут бросился на банду, но меня ударили какой-то кулацкой тяжестью, я так и сел на свой зад: спасибо, хоть сесть на что было…
Суенита . Дядька Филька, почему же ты детей не отнял у них?
Вершков . А что дети? Я овец старался отбить – не детей. Дети – одна любовь, а овцы – имущество. Ты детей тоже не переоценивай, ты баба не слабая – нарожаешь!
Суенита . Уйди прочь от нас!.. Ступай барана зарежь для ученого.
Вершков . Барана? Последнего? Сейчас пойду убью животное такое! Я понимаю: это убийство политическое… (Уходит.)
Плачут грудные дети в глубине колхоза.
Суенита (забываясь) . Ксюша! Наших детей несут!
Ксения . Колхозницы с берега ворочаются. Боятся теперь дома ребят оставлять – с собой таскают, а ребята от голода орут.
Суенита . Принеси мне чужого ребенка, я кормить его буду и ночевать с ним лягу потом. Возьми у Серафимы Кощункиной…
Ксения . Ну ты очень-то не блаженничай! Сейчас принесу… (Уходит.)
Суенита (зовет) . Антоша! Антошка!
Голос Антона . Дай и мне управиться! Я близко нахожусь – в пределах!
Приходит Хоз .
Хоз . Благодарю вас за гостеприимство. Я вкусно напитался какой-то пустынной травой.
Суенита . Неначем. Завтра барана будешь есть. (Зовет.) Антошка!
Голос Антона . Обожди: я ветер смерю. Воздушные пути республики должны быть безопасны!
Ксения приносит двух грудных детей. Одного отдает Суените, другого оставляет у себя.
Ксения . Давай чужих кормить, а то молоко в голову бросится, от горя помрешь. (Уходит, баюкая ребенка.)
Суенита (разглядывая ребенка) . Почему у него такое скучное лицо?.. (Дает ему в рот свою грудь.) Он не сосет молоко из моей груди!
Хоз . Положи его на землю, Суенита. Твой ребенок, наверное, хочет умереть.
Суенита . Он один останется – на всем свете, без нас и без жизни!
Хоз . Не тоскуй, Суенита. Ты зачала его, шутя, веселясь и задыхаясь, зачем же раздражаешься теперь? Это несерьезно… Что тебе один ребенок! – Ты качаешь в своих бедрах, как в люльке, целое будущее человечество. Подойди ко мне!
Далекий, невнятный гул летящего аэроплана.
Суенита . Я не слышу тебя, старичок. Мне трудно сейчас…
Приходит Антон , обвязанный на голове тряпками от полученных ранений.
Антошка! Бери коня. Скачи в район к телефону – кричи в ГПУ на Каспийское море. Чего раньше не гнались за кулаками?
Антон . Съедобную пищу из всякого брачного праха организовали: нервничать некогда было! Тем более все равно бдительность на границах у нас сугубая – никто не уплывает!
Усилившийся гул: летит аэроплан.
Суенита . Аэроплан летит! Антошка, пускай он спустится, мы на нем кулаков догоним!
Антон (глядя в высоту) . Спущу! Я враз спущу! Никогда на машине не летал! Великая техника, все сердце гремит, так и хочется крикнуть – вперед!
Хоз . Ты сигналов не знаешь?
Антон . Я член Осоавиахима. Я зажгу костер и пущу дым государственной опасности, а тебя надо арестовать: ты мой ум рассеиваешь!.. (Исчезает.)
Хоз . Спит твой ребенок.
Суенита . Спит мой мальчик. (Укрывает ребенка и кладет его в сенях на лавку.) Все теперь спят – на земле и на море. Только один далекий ребенок кричит сейчас на нашем маленьком корабле… Он меня зовет, он без защиты там! Я в воду брошусь, я уплыву к нему в темноте…
Хоз (приближаясь к Суените) . Не шуми, девочка, наша судьба беззвучна. (Обнимает Суениту и склоняется около нее.) Я тоже плакать с тобой хочу и тосковать около твоей нищей юбки, у пыльных ног твоих, где пахнет землею и твоими детьми.
Обнимает ослабевшую Суениту и держит в объятиях.
Далекий стихающий гул удаляющегося аэроплана.