Хоз. Целый век грусти я прожил, Суенита. Но теперь я нашел твое маленькое тело на свете, теперь я тоскую по тебе, как бедный печальный человек. Я хочу смирно зарабатывать свои трудодни.
Суенита(слегка гладя Хоза). А ты живи с нами до смерти в пастушьем колхозе и радуйся помаленьку. Поедешь в район и сдашь курс счетовода.
Входит Антон.
Антон. Промчался в высоте без остановки! Но я еще подкараулю: они летают тут часто по великому маршруту. Буду ходить и сигналы жечь из огня всю ночь! (Уходит.)
Суенита уходит в сени и склоняется там над спящим ребенком.
Хоз подходит к плетню. Он стоит молча небольшое время.
Вечер стемнел в ночь.
Хоз. Жульничество! (Маленькая пауза.) Какое всемирное, исторически организованное жульничество!.. И ветер, дескать, как будто грустит, и бесконечность обширна, как глупое отверстие, и море тоже волнуется и плачет в берег земли… Как будто все это действительно серьезно, жалобно и прекрасно! Но это бушующие пустяки!
Суенита(из сеней). Дедушка, с кем ты напрасно разговариваешь?
Хоз. Ах, девочка, Суенита, это жульничество! Природа не такая: и ветер не скучает, и море никого никуда не зовет. Ветер чувствует себя обыкновенно, за морем живет сволочь, а не ангел.
Является Антон и проходит.
Антон. Никто не летит. Одна тьма на свете и море шумит.
Антон уходит. Суенита идет в избу, возвращается с зажженной лампой и садится за стол заниматься.
Суенита. А почему вы такой умный?! Может, вы тоже – так себе старичок!
Хоз. Я не умный. Я жил сто лет и знаю жизнь от привычки, а не от ума.
Суенита. А кто такие жулики, почему их не расстреливают, чего они думают?
Хоз. Они думают, как и я: мир существует по поводу одного пустяка, который давно забыт. Они обращаются поэтому с жизнью как с заблуждением – беспощадно… Дочка, иди я тебя поцелую в голову.
Суенита. Почему?
Хоз. Потому, что я тебя люблю. Мы ведь оба обмануты… Не раздражай меня! Когда два обманутых сердца прижмутся друг к другу – получается почти серьезно. Тогда мы обманем самих обманщиков.
Суенита. Не хочу.
Хоз. Почему не хочешь?
Суенита. Не люблю тебя.
Хоз. Молочка!!! Дай мне молочка! Где моя Интергом?
Суенита. У нас молока для тебя нету – детей надо кормить… Иди, дедушка, трудодни считать – я запуталась.
Хоз. Иду, девочка. Займемся пустяками для утомления души.
Суенита. Это не пустяки. Это наш хлеб, дедушка, и вся революция.
Приходит Антон.
Антон. В воздухе никто не летит! Буду инвентарь проверять. Надо стараться что-то делать. (Уходит.)
Хоз идет к Суените.
Хоз. Где мои очки? Где, ты говоришь, вся революция?
Суенита. Очки ты у своей любовницы в сундуке оставил. Ты в одних штанах к нам приехал, без куска хлеба. Вот очки нашего пастуха лежат, – носи теперь их… (Меняясь.) Слушай, дедушка Хоз!
Пауза. Слышен шум моря. Темная ночь.
Опять мне скучно стало. Сердце мое болит, и телу жить становится стыдно.
Хоз. Ничего: твое тело неплотно сидит на твоей душе, оно потом прирастет. (Надевает очки с жестяным оборудованием, увязывает их за ушами, садится на место Суениты и читает ведомости.) Зачем считать? Ну зачем считать цифры, когда все в мире приблизительно?.. Суенита, полюби меня своим печальным бессознательным сердцем – это единственная точность в жизни.
Суенита. Наоборот: я вас люблю сознательно!
Хоз. Сознательно!.. Сознание – это светлый сумрак юности перед глазами, когда не видишь пустяка, господствующего в мире.
Суенита. Сознание – это ум. Раз не понимаешь, то молчи.
Хоз. Сознательная моя… Я рад, когда не понимаю.
Суенита. А я тогда скучаю… Считай скорее – чтобы к утру была раздаточная ведомость: ты мне расчет с колхозниками задерживаешь! Чтоб все было ясно каждому – нам неясности не надо… Я скоро вернусь! (Берет закутанного ребенка с лавки и идет с ним.) Холодно стало, пойду согрею его, где печка топилась. (Уходит.)
Хоз(один). Мне все ясно. Но я хочу неясности. Неясность! Я давно потерял тебя и живу в пустоте ясности и отчаяния.
Стук молотка в колхозе; визг напильника. Эти звуки повторяются и в дальнейшем.
(Считает на счетах по ведомости. Вдруг бросает считать.) Пусть они будут счастливы приблизительно! Все равно – всякий счет и учет потребуют потом переучета. (Пишет по ведомости.) Прохору Берданщику – десять килограммов: ты, Прохор, траву собирал без усердия, к советской власти относишься косо. Ксении Секущевой – хороша ты, Ксения, божье дыхание, наживай себе силу в тело – тебе сто килограммов баранины, не считая шерсти. Антону этому – Антошка!!! – тебе целый центнер: ешь говядину! Ты траву сеял посредством ветра, два колодца вырыл – оба сухие стоят, ты море меришь для Академии наук, спектакль поставил о топоре и добился уяснения хозрасчета всеми колхозниками… Летит там аэроплан или нет?
Голос Антона. Нету ничего – тьма, пустые стихии шумят!
Хоз(считая). Скощу! Скощу! Скощу со всех наполовину. Шестнадцать лет с коммунизмом возятся, до сих пор небольшой земной шар не могут организовать! Схоластики! Я штрафовать вас буду!
Голос Антона. Штрафуй нас, товарищ всемирный академик! Бей трудоднем по психозу масс!
Хоз. Нельзя, Антошка… Карл Маркс говорил мне в середине прошлого века, что психоз пролетариату не нужен.
Голос Антона. А ты знал Карла Маркса?
Хоз. Ну как же не знал?! Ну конечно же знал! Он всю жизнь искал чего-либо серьезного и смеялся над текущими пустяками всех событий.
Голос Антона. Ты врешь, научный человек! Маркс не смеялся над нами – он любил нас вперед навсегда, он плакал над гробом Парижской коммуны и протянул дорогу своего умозрения за горизонт всемирной истории! Ты брось здесь свои кругозоры, ты пойми нас – или мы тебя поймем!
Хоз(считает). Серафиме Кощункиной и ее мужу, тому же Кощункину, – по нулю, ничего, два нуля.
Приходит Антон.
Антон. Ты что раздражаешь меня своим энным пониманием каждого предмета? Ты эффект жизни смазываешь мне перед глазами!
Хоз. Блаженны бормочущие! (Считает по ведомости.)
Антон. Мы еще не блаженные, мы трудящиеся, а ты что здесь психуешь по-жуткому?
Хоз(не отрываясь от занятий). Тебе чего, малолетний?
Антон. Психани по-жуткому – тебе говорю! Из чего сделан весь мир – из атомов или нет?
Хоз. Из психующего пустяка!
Антон(мучительно). Значит, и атому жутко! Пойду море мерить и гири проверять, а то в мире как-то плохо реально – надо его с точностью организовать!
Хоз. Антошка! Зачем ты чучело это поставил – три трудодня истратил! Расточительство!
Антон. Пугать классового врага! Чучело больше человека и страшней, а человек пускай трудится, нам его не хватает.
Хоз. Но классовый враг не испугался.
Антон. Поскольку чучело мертвое, то нет – нисколько. Это Филька Вершков указал мне: сделай чучело, сторожа не надо. Стали оставлять избушки без человека, ушли все колодезь рыть, а классовый враг набежал… Пойду скорей трудиться! Аэроплана нету, темнота стоит…
Идет со сцены.
Навстречу Антону входит Суенита с ребенком.
Антон. Не спит?
Суенита. Нет, он бредит. Холодно везде, печку никто не топил, а мать его от голода спит равнодушно.
Хоз. Суенита, что ты носишь это дитя: пускай оно умрет. Иль мало в тебе любви, чтобы рожать их без жалости?
Антон(Хозу). Я вот как дам тебе сейчас – так ты из башмаков вылетишь вверх! Ты у нас на все свои детали разлетишься – от удара пролетариата!
Хоз. Неверно, Антошка!.. Что мне пролетариат? Он же моложе меня! Я родился, когда пролетариата еще не было, и умру, когда его не будет! Пролетариат сам изуродуется, если вдарит в мои жесткие кости!
Суенита. Аэроплана нету?
Антон. Нет… Давай я отнесу его в корзинку и там покачаю.
Берет ребенка из рук Суениты и уходит.
Суенита. А ты сосчитал раздаточную ведомость?
Хоз. Сосчитал.
Суенита. Дай я проверю.
Хоз. Не проверяй, Суенита… Ведь овцы твои не в пастушьем колхозе, а в руках классового врага.
Суенита. Ты бедный дедушка! Ты не знаешь сугубой охраны наших границ… Хлеб наш священный возвратится в наше тело.
Бледный рассвет. Далекий гул аэроплана. Суенита прислушивается. Пауза.
Суенита(кричит). Антошка! Аэроплан к нам летит! Зажигай сильнее сигналы! Обожди меня. Я избу зажгу! (Убегает.)
Голос Антона. Я уже вижу все и принимаю максимальные меры.
Пауза.
Приближающийся гул самолета.
Хоз. Спешат всякие случайности. Надо итог подводить.
Сильный красный свет: загорается изба в колхозе, подожженная Суенитой.
Стихающая работа близкого снижающегося самолета.
Пауза.
Приходят Летчик и Антон, за ними является Ф. Вершков.
Антон. А где Суенита Ивановна?
Вершков. Сейчас явится. Крышу зажгла на избушке, никак не потушит.
Вбегает Суенита.
Летчик(Суените). Вы – председатель?
Суенита. Вы же видите, что я!
Летчик. Слушаю. Я водитель машины сельхозавиации 42-07. Шел по маршруту на рисовый совхоз. Приземлен огневыми сигналами. Товарищ Антон сообщил мне о необходимости погони за бандой кулаков. Я согласен сделать разведку над морем, но мне нужен проводник для опознания вашего рыбачьего судна.
Суенита. Летим скорее со мной!
Антон. Я тоже лечу. У меня сердце от радости рвется!
Летчик. Двое?! Ну ладно. Давайте скорей! (Уходят. Суенита оборачивается с пути.)
Суенита(Хозу). Дедушка, береги колхоз, ты меня любишь. (Уходит.)
Хоз. Лети, бедная птичка. Я буду бдительный.
Остаются Хоз и Ф. Вершков.
Вершков. Ну вот мы и хозяева с тобой, Иван Федорович! Давай теперь распоряжаться.
Хоз. Распоряжаться? Я тебе распоряжусь! Ступай вперед трудиться!
Вершков. Это верно, Иван Федорович, я пойду. Жесткое руководство нам необходимо! (Уходит.)
Свет от горевшей избы потух. Серый, скучный рассвет.
Рев мотора отлетающего аэроплана.
Третье действие
Внутренность правления колхоза. Портреты. Лозунги. С.-х. животноводческие плакаты. Стенгазета. В углу – свернутое красное знамя. Стол со счетами. Лавки. Одно окно, оно закрыто. Ночь под утро. Горит лампа. За столом Хоз в очках, сильно обросший и дремучий.
Хоз. Ночь! Тишина! Люблю, когда не слышно никаких стихий! Когда раздается одно дыхание человека! (Слушает. Под окном храпит человек.) Социалист Филька Вершков храпит. Целый стог травы один собрал – сутки работал, лунным светом пользовался. Десять трудодней придется ему вписать. Но он же мнимый человек – запишу ему четыре трудодня.
Входит Ксения, сильно похудевшая.
Ксения. Бери весточку. (Достает из-за кофты письмо и дает Хозу.) Утром кольцевая почта подбросила, кольцевик говорил – еле сыскали тебя. Читай теперь.
Хоз(оставляя без внимания письмо). Я давно ничего не читаю.
Ксения. А может, интересно!
Хоз. Нет. Не интересно, Ксюша! А ты забыла, что твой ребенок плывет сейчас по Каспийскому морю!
Ксения. Нет, не забыла, Хозушка, нипочем не забыла! Как живой, как милый – так и стоит перед глазами… Самой есть нечего, а груди молоком набухли… И-их, только усну – забуду!
Хоз. Ну хорошо – мучайся, это прекрасно. Я тебе напоминаю, чтоб не забыла. А наряд – мешки штопать – ты перевыполнила?
Ксения. Выполнить – выполнила, а перевыполнить – не успела. Руки от горя болят, я уж и плакать не могу, а только вылуплю глаза и гляжу, как мертвая рыба…
Хоз. Ксюша! Бедное грустное вещество, пойди сюда. Дай я тебя обниму и поглажу! (Ласкает Ксению.)
Ксения(прижимаясь к Хозу). Дедушка Иван, ты ученый, ты добрый, скажи – как мне жить теперь, помоги мне отстрадаться…
Хоз. Не плачь, Ксюшка! В детстве ты так же плакала над разбитым пузырьком, над потерянным синим лоскутом, – и горе твое было таким же печальным. Теперь ты плачешь о ребенке… Я тоже плакал когда-то, у меня было четыре официальных жены, все умерли. Они родили мне девятнадцать детей – юношей и девушек – ни одного не осталось на свете, даже их могил я не могу найти. Ни одного следа, где ступила теплая нога моего ребенка, я никогда не видел на земле…
Ксения. Не скучай, дедушка, я тоже скучаю. Бедный ты мой горюн!
Хоз. У вас есть аптека?
Ксения. Маленькая.
Хоз. Пойди принеси мне чего-нибудь химического – я проглочу.
Ксения. Сейчас притащу.
Хоз. Сбегай, девчонка.
Ксения уходит.
Хоз(зовет в окно). Филипп!
Голос Вершкова. Тебе чего, Иван Федорович?!
Хоз. Иди сюда.
Голос Вершкова. Сщас. Дай вытянусь – кости обломаю.
Хоз(роясь в делопроизводстве). Опасность отставания налицо. Уборка травы не закончена. Налог по мясопоставке не сдан, мешков на зимние запасы не хватает, две колхозницы вчерашний день рожать легли – в один день зачатье получили… Ну где я теперь мешочных штопальниц возьму, боже мой… Суенита, дыханье мое, ворочайся скорее в наши избушки, у тебя сердце бьется умнее моей головы. Я классового врага не вижу! А ведь это все его проделки!
Входит Филипп Вершков.
Вершков. Тебе чего?
Хоз. Вот что – отчего ты спишь помногу?
Вершков. У-y, едрена-зелена! Я думал: ты контра-человек! а ты – тоже вроде нас. Неужто за границей, кроме нас, никакого интереса у вас нету?
Хоз. Слушай, Филька, ты классовый враг!
Вершков. Я-то?.. Да можно сказать, что – так точно, а можно и нет! Можно сказать, это гнусная ложь, уловка и клевета на лучших людей. Как хочешь, Иван Федорович: и вперед, и назад, в общем – загадочно!
Хоз. Врешь, ты вредный! Я сквозь целое человечество всю судьбу вижу!
Вершков. Мало ли что ты видишь! Ведь – теоретически!
Хоз. Практически, гад! Я второй век живу, я проверил на событиях! Ты политику партии не любишь, ты здесь притворяешься, что за нас, а сам за Европу стоишь, за зажиточных!
Вершков. Ты… ты меня не распсиховывай, я заикаться начну, я в тебя… предметом воткну… Кто тебе стог-гигант сложил, десять ден в одни сутки включил?
Хоз. Ну это ты, Филипп Васильевич. Я тебе четыре трудодня записал.
Вершков. Четыре дня!.. Ты… ты психу нагоняешь в меня, я факты забываю! Ты негодованье во мне развиваешь, чертов пережиток!
Приходит Ксения.
Ксения. На море шум начался. Страшно сейчас плавать одному в воде…
Хоз. Дай порошок.
Ксения. Бери какие хочешь, все принесла. (Открывает перед Хозом ящик-аптеку.)
Хоз глотает три порошка по очереди.
Хоз. Запить даже нечем. Пора квас варить в колхозах.
Вершков. Жуй всухую.
Хоз. Не раздражай меня, ничтожный!
Вершков. Я тебе дам ничтожный! Ничтожные у нас знаешь где? А здесь одни многозначные!
Хоз. Не распсиховывайте меня! Уйдите прочь из правления!
Вершков. Забюрократился уже! Вот дай Суенита Ивановна из командировки приедет – я все расскажу.
Ксения. Я тоже не смолчу. У нас артельное хозяйство, и тон должен быть товарищеский. По непроверенным данным срамишь – фу, какое безобразие!
Вершков. Пойдем, Ксюша, от классово-чуждых. Нечего нам мировоззрение свое марать.
Оба уходят.
Хоз(счастливо). Живут себе эти божьи почти существа. Играют в различные шутки, а получается всемирная история… Скоро светать начнет – надо отчетность в райзо готовить. (Занимается.)
Приходит Берданщик с ружьем.
Берданщик. Не ложился еще?
Хоз. Нет. Сижу вот копаюсь в общей жизни.
Берданщик. Пора бы уж на бок, ай ты моложе меня?
Хоз. А тебе сколько времени?
Берданщик. Да годов сто будет ли, нет ли: едва ли! Туман уж в уме пошел – сам вижу белый свет, а интереса нету!
Хоз. Да ты умный, что ль?
Берданщик. А я – когда как! То умный, то опять нет: у меня облака по уму плывут.
Хоз. Ну ты умный, – ступай колхоз с края карауль.
Берданщик. А я – правда, нет ли? Классовый враг?
Хоз. Так зачем же ты ходишь здесь? Ступай в район и скажи, чтоб тебя арестовали. Пора бы уже сознанию научиться.
Берданщик. Ходил уж. Дважды просился под арест. Не берут никак – признаков нету, говорят, нищий человек. Краюшку хлеба на обратную дорогу выписывают по карточке и пускают ко двору.
Хоз. Значит, ты полезный общественник.