- Правда, тут следует сделать оговорку, - продолжает ас колдыбанской мысли. - Коллективы бывают разные. По месту работы и месту досуга. По месту лечения и месту заключения. Ну и так далее. Меня породил коллектив по месту… жажды. Имеется в виду, конечно, не простая жажда. Жажда истины! Именно поэтому, кстати, мои соратники и сподвижники называют себя с гордостью истинными колдыбанцами.
- Наверное, все профессора да академики? - не без зависти предполагает выдающийся эллин.
- Хоть и великий вы, Геракл Зевсович, но аналитик из вас плохой, - плюхает колдыбанец философским камнем простодушного эллина прямо по лбу. - Разве вы не знаете, что истина - в вине? Ну! А профессора и академики выпивают только по рюмочке. Так можно постичь только маленькие истины, а колдыбанцы стремятся к Истине с большой буквы.
- Значит, насчет выпить они не дураки? - начинает понемногу философски расти полубог, он же горе-аналитик. - Приветствую. Я тоже, пока не стал бессмертным олимпийским небожителем, а был нормальным человеком, пил как положено. Прямо из бочки.
- Действительно золотой век, - завидует колдыбанец.
Геракл приободряется и берет философский камень на-из готовку. Сейчас, мол, твоя очередь, захолустный колхозан, по лбу словить:
- Ну а какая такая эпоха у вас?
- Да совсем никакая, - отмахивается Лука Самарыч. - Сначала-то была у нас совершенно особая эпоха. Советская. Про нее я вам как-нибудь после двух бочек расскажу, иначе не поверите. Мы ее почти целый век славили во все трубы и кларнеты. Я уж не говорю про барабаны. Потом вдруг спохватились: на носу новое тысячелетие, а мы всё со старой эпохой, как курица с яйцом, носимся. Ну, приказом из Москвы эту самую советскую особую враз и отменили. Как устаревшую. А другую, новую эпоху всё никак не начнут. Видать, не могут придумать, какую именно нам надо.
- Эк тебя угораздило! - сочувствует славный древне-грек. - Родиться в безвременье. Хуже не придумаешь.
- Скептик вы, - отзывается Лука Самарыч. - А вот колдыбанские удальцы взяли и без всякого уныния установили во всеобщем безвременье свое собственное, особое время. Истинное. Оно не зависит ни от временных поясов, ни от календарей, ни даже от распоряжений столичного начальства…
Наш герой испытующе смотрит на Геракла: может, мол, сам догадаешься, что за время такое удивительное.
- Не томи душу, - ерзает тот. - А то убью. Нечаянно, из любопытства.
- Особое колдыбанское время, а точнее, время по-колдыбански, - горделиво произносит Самарыч, поглаживая свой живот, - это время между вторым и третьим стаканом. Именно тогда наступает момент истины.
- Между вторым и третьим стаканом? - дивится Геракл. - Почему именно так? Почему, например, не перед вторым?
- Перед вторым стаканом еще не до истины, - поясняет собеседник.
- Ну а почему не после третьего?
- После третьего - уже не до истины.
- О боги Олимпа! У меня голова идет кругом, - бормочет Геракл. - Что же еще надо спросить?.. Ага! Скажи, колхозан, какая славная земля стала твоей колыбелью?
- Ха! - веселится Лука Самарыч. - Для моей колыбели вообще не оказалось места на земле.
- Не на облаке же тебя родили? - изумленно восклицает полубог.
- Я родился в одной такой маленькой точке, - весело разъясняет Самарыч. - Совсем бесславной, и даже под номером тринадцать. Сейчас я зачитаю выписку из анонимного письма в Колдыбанский горисполком, и все будет понятно: "Сигнализируем о том, что торговая точка № 13 горобщепита является рассадником пьянства и бескультурья. Ей нет места на нашей земле!"
- Так ты родился в забегаловке! - с удовольствием плюхает Геракл камнем по репутации собеседника.
- Ну вот в вас заговорил и циник, - Лука Самарыч аж хлещет себя по лбу колючей веткой, то бишь своей мохнатой бровью. - Вы повторяете домыслы и вымыслы Колдыбанского общества трезвости. "Забегаловка". Надо же такое сказать! Истинные колдыбанцы никогда не забегают в свою любимую точку номер тринадцать. Они заходят сюда не спеша и надолго…
Вот какой диалог.
- Больше вопросов на сегодня не имею, - выдохся супергерой всех времен и частей света.
- Хорошо вам, - позавидовал волжский пузан. - А вот меня день и ночь мучит один каверзный вопрос. Где купить дефицитную провздевочную резинку, чтобы у меня, легендарного и былинного сверхбогатыря, штаны то и дело не спадали? Видимо, на этот вопрос сумеет ответить только большая наука.
С этими словами он взял, как утверждает легенда, философский камень и с размаху запустил его в сторону Москвы. А может, в сторону второй нашей столицы - Петербурга. Или даже в сторону Парижа и Лондона.
Куда попадет. Лишь бы прямо в руки большой науке.
* * *
Вот такие вызывающие слезу умиления легенды. Но пора уже обратиться к колдыбанской действительности. Ушлый и дошлый читатель ведь знает, что сначала бывают события, происходящие в действительности. И потом уже всякие там Гомеры и Гюго расписывают их в легендах. Приукрашивают, преувеличивают и даже привирают. Изо всех сил. Чтобы читатель, значит, не задремал.
Но наш читатель может не беспокоиться: от колдыбанской действительности сладких снов у него не случится.
Начнем танцевать от печки. В смысле от речного причала номер один, к которому обычно пристает туристский теплоход "Москва", прибывший в город Колдыбан.
Как только столичные гости ступают на нашу землю, передовой местный гид Показушников ведет их на видовую площадку.
- Мы находимся с вами на крутом волжском берегу, откуда взору открывается дивная панорама Самарской Луки и Жигулевских гор, - повествует он чуть ли не гомеровским гекзаметром и не случайно именно так.
У Показушникова - советская закваска. Тогда о нашей действительности повествовалось только в духе героического гомеровского эпоса или, на худой конец, романтически возвышенным стилем Виктора Гюго. Перестроиться колдыбанский гид не может, да и не хочет. Кто эти байки в свое время придумал? Столица. Вот теперь пусть и слушает их до скончания веков.
- Сюда, на этот холм, - вещает трубно Показушников, - поднимались когда-то грозные атаманы, чтобы отвесить низкий сыновний поклон матушке Волге. Здесь когда-то сидели за мольбертами знаменитые русские живописцы, запечатлевшие на своих холстах неповторимые волжские пейзажи. На этом самом месте известным поэтам приходили в голову самые проникновенные рифмы и метафоры. Самарская Лука - жемчужина Волги! Здесь сам воздух сладок и приятен.
Туристы из столицы невольно делают глубокий вдох, но вместо обещанной сладости ощущают горечь, от которой сильно першит в горле.
- Что за странный аромат? - не выдерживает кто-нибудь из москвичей. - Будто началась химическая атака.
- Ба! Среди нас обнаружился аналитик! - сразу оживляется бывший передовой гид. - Вам нельзя отказать в наблюдательности, уважаемый гость. Но все-таки ваш анализ неглубок, как Москва-река. Ну что там химическая атака? Ерунда! Это же знаменитые выбросы в атмосферу орденоносного Колдыбанского комплекса, производящего техническую резину. По содержанию вредных веществ эти выбросы не знают себе равных в Европе. Они превышают ПДК - предельно допустимую концентрацию - в тридцать, сорок, а иногда и в сто раз.
Гид потягивает носом самый ядовитый в Европе воздух и, удовлетворенный, продолжает тем же древнегреческим речитативом:
- Вот мы и перешли с вами от давно минувших дней к нынешней действительности. Как утверждают все советские путеводители, колдыбанская земля по-настоящему расцвела именно в годы социализма. По объему промышленного производства на душу населения - я имею в виду самую тяжелую промышленность - наш Колдыбан далеко опережает такие города, как Лондон, Париж и Рим, вместе взятые. В числе передовых предприятий находится уже упомянутый орденоносный резинокомплекс. Вот он, слева от нас, в конце набережной, прямо на берегу Волги. Справа, в другом конце набережной, прямо на берегу Волги вы видите знаменитый Колдыбанский орденоносный цементный завод. Эти промгиганты как бы обрамляют нашу набережную - любимое место отдыха горожан. Ну а прямо перед собой вы можете видеть величественную панораму Волги и Жигулевских гор, известных своей дивной сказочной красотой всему миру.
Гид умолкает. Словно для того, чтобы не мешать туристам любоваться красотами Самарской Луки.
- Где же она, панорама? - спрашивает какой-нибудь турист.
- Прямо перед вами, - гид машет рукой в сторону Волги.
- Но мы ничего не видим, - удивляются туристы.
- А разве кто утверждает, что вы видите? - спокойно возражает Показушников. - По-моему, я выразился достаточно ясно: "…можете видеть".
- Вы, кажется, шутите? Там, где якобы Волга и Жигули, ничего нельзя видеть. Только очень плотный дым.
- Ну так уж и дым, - возражает гид. - Это всего-навсего дымка, а если называть вещи своими именами - выбросы цементной пыли. Дымом же колдыбанцы образно называют выбросы в атмосферу знаменитого Колдыбанского сажевого комбината.
- Тоже орденоносного? - спрашивает какой-нибудь другой турист.
- Само собой, - подтверждает гид. - Сажевый гигант - гордость всего Поволжья. Его продукция по праву считается самой черной во всем мире.
- Ясно, - говорит турист. - Панорамы больше нет.
- Ба! У нас и скептики имеются! - восклицает гид. - Вы, безусловно, проницательны. Но вам не хватает широты взгляда. Да, в настоящий момент Жигули и Волга как бы прячутся под густым грязно-серым одеялом. Однако согласно государственным нормам "дымка" должна рассеиваться через три-четыре часа.
- Значит, мы все-таки полюбуемся Волгой? - с надеждой спрашивают туристы.
- Не могу гарантировать, - честно признается Показушников. - После цементного будет делать выброс сажевый комбинат. Потом - очередь завода силикатного кирпича, затем - снова резинового комплекса и так далее. По графику… Известные всему миру красоты откроются, таким образом, после полуночи. Если же вы хотите полюбоваться ими при дневном свете, то рекомендую приехать к нам в какой-нибудь большой праздник. По большим праздникам наши знаменитые комплексы не работают, и любой скептик может убедиться, что Волга и Жигули никуда не делись.
- Это хорошо, что Волга пока на месте, - замечает едко еще один турист. - Можно хотя бы утопиться.
- Ба! Вот и циник нашелся! - радуется наш гид. - Сразу видно: родился на брегах Невы или Москвы-реки. То есть в столице. Вот там и рекомендую топиться, когда будет настроение. А на Самарской Луке не выйдет! Волга, конечно, глубока, но вон там, на острове, у самых отрогов сказочных Жигулей, располагается Колдыбанская база знаменитого Волго-Камского нефтеналивного танкерного флота. Дважды орденоносного. У нашей базы тоже свой график, и по крайней мере раз в день она сбрасывает в Волгу свои отходы. В это время из матушки-реки с криком SOS выскакивают пробкой даже дореволюционные утопленники…
Туристы еще раз оглядываются вокруг.
- Как здесь можно жить? - недоумевает аналитик.
- Да никак, - констатирует скептик.
- Разве что для смеха, - ехидно предполагает циник.
- Конец света! - ахают туристы и бегут на теплоход, в свои комфортабельные каюты и шикарные бары. А ведь были всего в двух шагах от той точки, где могли бы научиться мыслить в точку. Почему, например, и для чего всяких столиц на белом свете - не сосчитать. Тьма. Как комаров на болоте. А вот Колдыбан - один.
"Хватит и одного, - подает голос горе-аналитик. - Ведь ваш Колдыбан - сущая дыра".
"И не просто сущая дыра, - встревает скептик, - а черная дыра. И в буквальном смысле, потому что сажи везде по колено. И в переносном".
"То есть в самом черном смысле, - радуется циник. - Ибо в черной дыре, согласно науке, ничто живое существовать не может".
Да? А мы вот существуем. Назло науке. А точнее на радость. Наука ведь обожает все непонятное. И особо - особо непонятное! Потому как на этот предмет можно запросто десять тысяч диссертаций написать.
Ну давай, большая наука, точи перья, зубы, а равно когти. Чтобы диссертации свои успешно защищать. А мы вернемся на то место, где только что были московские туристы. Сделаем буквально два шага, в смысле пройдем метров сто, - и вот перед нами "Утес".
Подчеркнем сразу, что это не тот знаменитый утес, который согласно известной песне диким мохом оброс. От вершины до самого края. И на котором думал свои думы великий атаман Степан Разин. Тот древний утес сейчас находится тоже там, где и дивные красоты Волги, и тоже терпеливо ждет больших праздников, чтобы показаться из-под туч сажи и цемента и напомнить гражданам о своем существовании.
Мы же имеем в виду небольшое строение, словно бы спрятавшееся от пристальных взглядов в тени старых деревьев и густого кустарника. По виду оно напоминает сарай. Зато вывеска такая огромная, будто это модный ресторан:
УТЕС.
ПОП № 13
С правом розлива алкогольных напитков.
"Что еще за "поп"?" - удивится посторонний.
Будьте внимательны, гражданин. Не "поп", а "ПОП". Все три буквы - большие. Именно так повелел именовать данное заведение мэр Колдыбана Пафнутий Робертович Поросенков.
Изначально "Утес" назывался просто и ясно: рюмочная. Но Колдыбанское общество трезвости еще в советские времена, когда Поросенков был не мэром, а секретарем горкома КПСС по идеологической работе, задолбало его письменными обращениями с требованием прикрыть "рассадник пьянства и бескультурья". Мало того, председатель Общества трезвости Подзанудников всегласно, на всех городских конференциях и совещаниях, неизменно провозглашал с трибуны: "На прекрасном волжском берегу не место всяким рюмочным!"
Это надоело Поросенкову, и он дал указание начальнику городского управления торговли Коробейникову переименовать рюмочную "Утес" в бар. Так, дескать, более прилично. И на ближайшем городском сборище отпарировал выпад Подзанудникова блестящим финтом. Дескать, у нас на волжском берегу нет никаких рюмочных. Так что критика не соответствует действительности.
Однако глава трезвенников не угомонился, а лишь перестроился. И снова вылез на трибуну со своим любимым куплетом: "На прекрасном волжском берегу не место всяким… барам!"
По совету Поросенкова "Утес" стал "буфетом". Но критикан Подзанудников не сдавался. Тогда "буфет" переиначили в "бистро". Потом аж в "трактир". И даже в "таверну". Но и "таверну" настырный колдыбанский главтрезвенник заклеймил во весь голос.
- Может, "Утес" назвать чайной? - предложил отчаявшийся Коробейников.
- Чай, батенька, - не водка, много не выпьешь, - тонко заметил Поросенков. - А уж если пить, так ведрами.
Он отхлебнул из бокала коньячку, который ему подавали на второй завтрак, обед, полдник и просто так, вместо чая, и хитро прищурился:
- А как, интересно, "Утес" фигурирует в милицейских протоколах? У них ведь, в милиции, язык особый.
- Как предприятие общественного питания, - отвечал Коробейников.
- Сокращенно ПОП! - озарился Поросенков. - Вот так пусть и будет. Как в милиции.
- Гениально! - захлопал в ладоши главторгаш. И не только по причине подхалимства. Он сумел оценить маневр своего куратора.
Общество трезвости, разумеется, снова взяло слово на городском сборище. Чтобы снова долбать и клеймить "Утес", уже под новой вывеской. Но по излишней трезвости Подзанудников не догадался, что на сей раз на трибуну было бы лучше подняться с транспарантом. Написал бы: "Всяким ПОПам - не место!" - и утер бы нос Поросенкову. А он, недотепа, прокричал это вслух, в голос, да еще в микрофон.
Ну тут Поросенков (уже не секретарь горкома, а мэр) и взял реванш.
- В нашем новом, демократическом обществе, господин Подзанудников, - строго сказал он, - место всяким попам. Хотя у некоторых попы - даже вместо головы.
Зал покатился от смеха. Главтрезвенник покатился с трибуны. На "Утес" покатилась волна особой ПОПулярности.
И то сказать: хотя правительственными наградами наше питейное сарай-заведение не отмечено, однако на легендарном волжском берегу, где глаза ни на что бы не глядели, - это как раз то, что надо. Здесь не кричат по-столичному: "Конец света!" Чтобы кошмарные видения не отвлекали посетителей, шторы в "Утесе" всегда задернуты наглухо. Где он, этот самый белый свет? Не видать. Впрочем, если шторы и распахнуть, вышеупомянутый эффект не исчезнет: окна ПОП-сарая ни разу еще на нашей памяти никто не мыл от сажи (напомним: самой черной в мире). За такими окнами опальные волжские атаманы преспокойно могли бы прятаться от властей и запросто отсиделись бы до наших дней. Чтобы порадоваться, глядя на своих потомков. Вот они! Важно поднимают стаканы.
Представим их.
Как известно, великий Геракл с самого рождения был окружен сонмом признанных героев, которых с утра до ночи прославляли всякие гомеры. Среда, которая дала миру Луку Самарыча, была совсем иной. Даже в советские времена, когда граждан в звании "Герой" (причем дважды, трижды, а то и четырежды) было пруд пруди, завсегдатаям "Утеса" не выпадало покрасоваться на досках почета, на стульях в президиумах, на слетах передовиков. Никто не пел им дифирамбы ни с трибуны, ни с места из зала, ни даже из-за угла. Совсем наоборот.
Взять, к примеру, контингент нашего флагманского столика. Вот ветеран-завсегдатай "Утеса" старший лейтенант милиции Д. И. Самосудов. Начальник Колдыбанского милицейского управления заслуженный работник МВД полковник Фараонов клянется, что на всей Средней Волге не найдешь такого никудышного участкового инспектора, как наш Демьян Иванович. За все годы своей работы он не раскрутил ни одного скандального дельца, которое можно было бы вставить в доклад или выступление на пленуме.
Теперь возьмем другого завсегдатая - заведующего мужским отделением бани № 1 В. В. Безмочалкина. Тут иная картина: начальник городского управления бытового обслуживания Неумывакин, разумеется, тоже имеющий звание заслуженного, без конца вставляет нашего Валериана Владимировича в свои доклады и выступления. Но не хвалит, а клянет. И за что же? Как раз за то, что в его помывочном отделении дня не проходит без какого-нибудь скандала.
Третий товарищ по столику - преподаватель физики, математики, а также ряда других предметов, по которым в школе № 1 на сегодня нет учителей, С. С. Молекулов. Директор школы заслуженный работник народного образования Рогаткина буквально заклевала нашего Самсона Сергеевича. Какой, дескать, он педагог, если не открыл в своих питомцах ни одного юного Ломоносова, которым можно было бы похвалиться на районной олимпиаде или городском смотре.
Четвертый за столиком - лектор Колдыбанского отделения общества "Знание - сила" Ф. И. Профанов. Его задолбал председатель отделения заслуженный работник культуры Сократов. Причем именно за то, что в своих просветительских лекциях наш Фома Ильич все еще открывает прапрадедушку Ломоносова.
Короче, долбают наших, клюют, клянут. Ну как тут не взяться за стакан!
Какой-нибудь столичный аналитик сделает поспешный вывод. Все ясно: в "Утес" колдыбанцы ходят, дабы отвлечься и забыться. "Иными словами - пей-гуляй", пробурчит скептик. "Загуливай и спивайся", - ухмыльнется циник.