В книге впервые исследуется в аспекте стилистики текста едва ли не самый популярный жанр современных СМИ. Автор предпринял попытку дать стилистический портрет эссе, обратившись к его истокам в древнерусской и в русской классической литературе: от "слова", Феофана Прокоповича и М.В. Ломоносова до А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, И.А. Бунина, а также к текстам М. Монтеня, Э.Л. Доктороу, К.Х. Селы, О. Пас, Л. Гойтисоло и других иностранных авторов. Универсальная филологическая проблема "читатель и авторский подтекст" осмысляется на "опытах" (эссе) разных эпох, культур и жанровых вариантов. Анализ стилистических особенностей жанра с помощью методики декодирования позволяет выявить лингвистические контуры композиционно- речевого единства в эссеистике и формы выражения многоликого авторского "я". Работа направлена на создание общей концепции жанра, но в то же время автор стремится на конкретных примерах показать, как добиться мастерства начинающим эссеистам, научить их читать собственный текст.
Книга рассчитана на студентов и аспирантов филологических факультетов университетов, факультетов журналистики, а также на филологов широкого профиля.
Содержание:
Предисловие 1
Глава первая Генеалогическое древо эссе 1
Глава вторая О "блуждающей сущности" эссе 6
Глава третья "Откуда пошло" эссе в русской литературе 14
Глава четвертая Экспансия эссе в современную российскую публицистику 19
Глава пятая Что роднит эссе в разных культурах? 25
Вместо заключения Стилистический портрет эссе В "Манере сфумато" 31
Приложение 32
Предисловие
Эта книга об эссе. Учитывая необычность предмета разговора, книга написана как со- размышление автора с читателем над филологической сутью жанровой формы "свободной композиции" и приемами создания эссеистического авторского "я". Надеюсь, работа будет интересна всем, кто любит чтение, вызывающее со-мнения, со-переживания и со-участие, а поэтому предлагаю разговор в свободной манере для развития у читателя навыков гуманитарного мышления.
Эссе - универсальный жанр, живущий на гуманитарной территории уже более четырех столетий. Он замечен во всех типах словесности - художественной и нехудожественной и, что особенно интересно, снискал себе характеристику пограничного жанра ("межжанрового образования"). И мы стремились обрисовать панораму его владений.
Официально отцовство жанра принадлежит французскому мыслителю М. Монтеню (XVI век). Однако, по нашим наблюдениям, еще за пять веков до него в древнерусской литературе жанр "слово" (XI век), а затем "Слова и речи" Феофана Прокоповича и эссеистический сериал "слов о..." М.В. Ломоносова, которые по всем признакам близки к эссе, также могут считаться истоками мировой эссеистики. В ее закромах - несметные богатства текстов, хранящих взволнованный авторский голос и оригинальное осмысление проблемы "я и мир".
Эссе - жанр вечный и космополитический, далеко не все страницы его жизни известны и перелистаны. Из неизвестных, к примеру, эссе в газетной публицистике. В первом типологическом исследовании публицистики конца ХХ - начала XXI века мы рассматривали, как в зависимости от авторского "я" эссе принимает литературную и документальную формы . Это был опыт сравнительного анализа отечественной и испанской газетной публицистики, проведенный в аспекте стилистики текста. Понимая под композицией "не только формы соотнесенности различных стилевых пластов внутри текста, но и типовые схемы развертывания тезиса" , мы предложили рассматривать категорию "позиция автора" как стилистическую. Эта концепция получила развитие в новом направлении филологических исследований газетной публицистики - композиционной поэтике .
Современный взгляд на текст как на систему в ее живом функционировании позволил выявить лингвистическую эффективность композиционно-речевых жанровых типов и речевых средств. Проблема лингвистической эффективности текста была изучена на уровне композиции, поскольку усиление воздействующей силы речевых средств в публицистическом тексте достигается благодаря и в результате их сопряжения с композиционной структурой конкретного текста. В результате удалось проявить стилистические механизмы функционирования как открытого, так и скрытого в подтексте авторского "я" в нескольких публицистических жанрах, а затем и в эссе.
Место эссеистики в филологической науке выглядит столь же туманно и не прорисованно, как британская столица на полотне К. Моне "Лондон в тумане". Конечно, загадочные очертания, манящая неизвестность эссе - общепризнанный факт, но множество определений жанра и его концепций ясности не вносят. Эссе не вошло в поэтику, общей концепции жанра нет, даже в энциклопедических словарях оно появилось не так уж давно и с привычным расплывчатым определением.
Предлагаемое исследование эссе в многовариантности его форм и в разных типах словесности принципиально отличается от других лингвистическим подходом. Эссеистиче- ское "я" в художественной эссеистике - это стиле- и текстообразующая категория "образа автора" (по В.В. Виноградову), "автора" (по М.М. Бахтину), характеризующаяся философски углубленным осмыслением текста, бессюжетностью, хаотичностью (спонтанностью) траекторий композиционно-речевого движения, а нередко и импрессионистской музыкальностью прозы. Этот тип эссе отмечен тонким стилистическим мастерством автора.
В нехудожественной - газетной документальной публицистике - эссе исследуется на материале так называемых гибридных типов текста, в которых экспансия элементов эссе адаптирована, в зависимости от мастерства пишущего, к модели свободного жанра для свободно мыслящих людей. В газетной эссеистике (или жанрово приближающимся к ней материалам) функция убеждения перестает быть главной. "Социальная позиция" автора уступает место "эссеистической позиции", которая устанавливает и новые отношения обратной связи "читатель - автор", и новые схемы лингвистического подтекста. В этом варианте он обращен внутрь текста, а авторское "я" - на самого автора.
В современном мире возрождения гуманитарного мышления эссе стало играть роль интеллектуального ускорителя: вирус эссе витает во всем медиапространстве; как инструмент познания умственных возможностей человека даже возникла "деловая" эссеистика; вместе с массовой интернетизацией идет бурный процесс эссеизации всего и вся. Словом, какая-то необъяснимая (а может быть, со временем и объясненная?) глобальная эссеизация.
Интерес к традициям и новациям жанра вызван временем, поэтому возникла потребность создания общей концепции жанра, чтобы избежать блуждания в творческих потемках. Но создать такую концепцию представляется возможным только в контексте комплексного исследования, теоретически и методологически основанного на интеграции научных знаний.
Глава первая Генеалогическое древо эссе
"Essais" М. Монтеня. Жанр-завещание
Эссеистический стиль восходит к античным временам. В его "поколенной росписи" (В. Даль) - декламации Лукиана, диалоги Платона, трактаты об ораторском искусстве Марка Тулия Цицерона. Все это - истоки личностного отношения человека к земным заботам и тревогам. "Человек - мера всех вещей", - утверждал Пифагор еще в V веке до н. э. И с тех пор ощущение своего "я" в мире, внимание к своим мыслям и желание самовыразиться неистребимо.
Эссе принадлежит к слабо структурированным жанрам, которые не предполагают четких контуров. Его самые общие характеристики - космополитический, всеобщий, универсальный. Авторское "я" - эссеистическое, соединяющее жизненное и философское осмысление проблемы "я и мир" в особом ракурсе, не похожем ни на один из известных в жанровых системах. Композиция - свободная. Эссе соединяет эпохи, культуры, весь человеческий опыт и знания. И сам жанр - это модель "заимствований у других" того, что "повышает ценность. изложения" (М. Монтень). Стоп! Все это мы встречаем и сегодня, только теперь называется оно другим, новым словом "интертекстуальность", означающим по сути то же самое явление - "заимствование у других"?!
Общая возвышенная тональность - главная примета эссеистического стиля. Она поднимает эссеистические произведения над всеми остальными жанрами, придавая им характер странной загадочности. "Эссе - это там (указательный палец поднят к небу), а все остальное - здесь (ладонь опущена к земле)", - считает известный российский публицист. Согласна, хотя это и не определение жанра, а лишь осмысленное профессиональное понимание его места в иерархии других.
Корни эссе, как у дуба, - глубокие и разветвленные, а первый жанровый побег проклюнулся только в XVI веке. Точнее - в 1580 году: во Франции опубликована книга Мишеля Монтеня "Essais". По-русски - "эссе" (попытка, проба, очерк). Это и было признано всеми днем рождения жанра. Автор заявил: "Содержание моей книги - я сам". Как, оказывается, все просто. Но с тех пор минуло более четырех веков, а человечество до сих пор разгадывает феномен этого "я сам".
Заголовок, который сам по себе не содержит ничего таинственного, приобретает глубокий смысл под влиянием предисловия "К читателю". В нем М. Монтень раскрыл свой замысел: "Это искренняя книга, читатель. Она с самого начала предуведомляет тебя, что я не ставил себе никаких иных целей, кроме семейных и частных. Я нисколько не помышлял ни о твоей пользе, ни о своей славе. Силы мои недостаточны для подобной задачи. Назначение этой книги - доставить своеобразное удовольствие моей родне и друзьям: потеряв меня (а это произойдет в близком будущем), они смогут разыскать в ней кое-какие следы моего характера и моих мыслей и, благодаря этому, восполнить и оживить то представление, которое у них создалось обо мне".
"Следы характера и мыслей" - вот предмет внимания автора. Человек эпохи Ренессанса "по велению свободного духа" выбирает героем литературного произведения самого себя, повествует "о своей сущности в целом, как о Мишеле де Монтене, а не как о философе, поэте или юристе" (там же). Иными словами, опыт, поставленный на самом себе, опыт исследования движения мысли, формирования суждений, зарождения сомнений. В интерпретации Монтеня, опыт - симбиоз философского и филологического смыслов.
Замысел был смелым. Он ломал утвердившиеся каноны творчества писателей Возрождения. От самого же автора требовалось невероятное: надо было изменить образ жизни, чтобы жить, постоянно наблюдая свои мысли. Провозгласив "Жить - вот мое занятие и мое искусство" (II, с. 52), Монтень направил мысль в собственные глубины, ловя мгновения ее зарождения и развития, проверяя в соположении с известными суждениями и пытаясь не упустить ни единого ее движения: ". я изображаю главным образом мои размышления - вещь весьма неуловимую и никак не поддающуюся материальному воплощению" (с. 52-53).
Замысел формирует новый жанр: в эссе соединяются мысли и конкретные дела, события и факты, а индивидуальная судьба отражает эпоху. В комментарийном движении мысли возрастает удельный вес каждого конкретного примера. Ничего не говорится просто так, все имеет смысл реальный и исторический. И абсолютно не претендуя на роль пророка, провидца человеческих судеб или философа ("Я свободно высказываю свое мнение обо всем, даже о вещах, превосходящих иногда мое понимание и совершенно не относящихся к моему ведению" (с. 85)), автор отбирает такие факты и так всесторонне их рассматривает, что они сами по себе, казалось бы единичные, приобретают в философском контексте новый обобщенный смысл.
Мелькание мыслей передает естественность их появления и исчезновения. А думает он о непостоянстве поступков и пьянстве, жестокости и славе, дружбе и любви, самомнении и трусости, добродетели и. о большом пальце руки, и о способах ведения войны Гаем Юлием Цезарем. В калейдоскопе размышлений мелькает беспорядочная смена объектов.
Но сумма составляющих (примеры из собственного опыта автора), попадая в новую среду (мысли о них), поддается исследованию и качественно преображается: произведение не равно сумме составляющих в творческой сфере. Все в движении: исторический опыт и индивидуальные реакции, наблюдения и суждения, впечатления и эмоции. Параметры движения мысли непредсказуемы, контекст настоящего, прошедшего и будущего уводит за линию горизонта. Гармония на космическом уровне, где заметны лишь следы высокой культуры человека и его яркая индивидуальность.
Это и есть эссе Монтеня. Отражение его характера и его мыслей. Глубоко интеллектуальный текст, прозвучавший более четырехсот лет назад, соприкоснулся и с нашей эпохой, давно устремившись в вечность. Потому что гуманитарное мышление не имеет ни начала, ни конца, а новые контексты спонтанны и необозримы.
Обратимся к эссе Монтеня "О книгах", в котором, на наш взгляд, произошло счастливое соединение теории рождающегося жанра и практики: автор излагает теорию заимствований и дает свой опыт ее воплощения в тексте. Разгадать творческий замысел автора и выявить технологию его раскрытия в тексте помогает методика декодирования - восприятие текста с позиций читателя и с опорой на филологические знания законов текста и функционирования лингвистических средств.
Первое высказывание (сложное синтаксическое целое, прозаическая строфа.) в семантике текста выполняет функцию введения. Происходит знакомство читателя с автором, человеком, уверенным в себе и своем праве говорить то, что думает ("Нет сомнения, что нередко мне случается говорить о вещах, которые гораздо лучше и правильнее излагались знатоками этих вопросов"). И сразу - заявка автора на оригинальность изложения: "Эти опыты - только проба моих природных способностей и ни в коем случае не испытание моих познаний; и тот, кто изобличит меня в невежестве, ничуть меня этим не обидит, так как в том, что я говорю, я не отвечаю даже перед собою, не то что перед другими, и какое-либо самодовольство мне чуждо".
Такое откровение, совершенно неожиданное и непривычное, вызывает невольный протест и желание поспорить с автором, который, признаваясь в невежестве и в отсутствии глубоких знаний, заявляет о каком-то "опыте", ему и нам пока не известном. Но чуть дальше, углубившись в текст, сталкиваемся с новым пассажем: оказывается, автор и не собирается потчевать нас очередными порциями знаний, а будет развивать лишь свои "фантазии", да еще и "о самом себе".
Второе высказывание выполнено в форме лирического отступления. Странное признание в своей ограниченности и некомпетентности: "не способен запомнить прочно", "не могу поручиться за достоверность моих познаний", "не следует обращать внимание на то, какие вопросы я излагаю здесь." Читатель теряется в догадках: что за манера изложения материала, какой внешне самоуверенный, но на каждом шагу сомневающийся в себе автор? К чему ведут его обещания говорить о своих фантазиях, кому они предназначены и вызывают ли интерес затронутые им вопросы? Словно сам вдруг задумавшись об этом, автор приоткрывает дверь в свою творческую лабораторию.
В следующих высказываниях (третьем, четвертом, пятом) изложена теория заимствований. Все четко, логично. Абзацы (единицы авторского членения текста) совпадают с высказываниями (компонентами композиционно-речевого членения текста). Это усиливает впечатление выношенности, продуманности каждого положения.
Итак, текст.
"Я заимствую у других". Что? "То, что повышает ценность моего изложения".
По какому принципу? "Я заимствую у других то, что не умею выразить столь же хорошо либо по недостаточной выразительности моего языка, либо по слабости моего ума".
Вряд ли сегодня кто-то из пишущих и заимствующих готов признаться в "слабости ума"! Да и у Монтеня это, похоже, игра ума: а почему я обращаюсь к другим авторам? Но в подтексте скрыта выношенная мысль: опыт становится весомым, когда обрастает другими экспериментами, интерпретациями, пробами. Здесь и заложен, как мне кажется, семантический код заимствований. Дело, в конце концов, не в том, сколько их, этих заимствований ("Я не веду счета моим заимствованиям."), а в том, как чужое слово входит в новый контекст. Происходит "взвешивание" - условно назовем этот метод отбора заимствований "семантическими весами" - своих и чужих мыслей, форм выражения. Монтень, не мудрствуя лукаво, дает простую формулу: "отбираю и взвешиваю их" (заимствования. - Л.К.). Но не говорит, как?
А у кого заимствует? "Они все, за очень небольшими исключениями, принадлежат столь выдающимся и древним авторам, что сами говорят за себя". Профессиональное обращение к опыту древних культур, выбор незаурядных авторов - это ясно. Но обратим внимание на другую сторону процесса адаптации. Теоретически отрицая необходимость глубоких знаний, автор назначает индивидуальное начало, собственный опыт и фантазию главными аргументами новой науки самопознания. Но Монтень выдает себя с головой: он - широко образованный человек, владеющий глубокими знаниями. Кому "выдающиеся и древние авторы" могут быть настолько известны, что "сами говорят за себя", да еще и вписываются в новые контексты так корректно, как у Монтеня?!
А как приготовить гармоничную смесь интеллектуальный знаний, впечатлений, опытов, мыслей, которая не превратилась бы в "свалку идей"?! Вот как это делает Монтень: "Я иногда намеренно не называю источник тех соображений и доводов, которые я переношу в мое изложение и смешиваю с моими мыслями, так как хочу умерить пылкость поспешных суждений." Все желания направлены на смягчение поспешных суждений о новых книгах, на защиту тех авторов, которых он сам ценит и уважает. Заимствуя их спорные мысли и суждения, Монтень подставляет свое имя под огонь критики: "Я хочу, чтобы они в моем лице поднимали на смех Плутарха или обрушивались на Сенеку".