"Павел Дмитриевич Киселев… по справедливости должен быть признан выдающимся во всех отношениях русским государственным человеком… Подобно воспетому Пушкиным Ганнибалу, он был "усерден, неподкупен, царю наперсник, а не раб"".
На строках Пушкина из "Моей родословной" мы намеревались завершить эту главу. Но требует внимания одна из современниц Киселева, одна из придворных дам.
"Генерал Киселев был исключительно умен, у него была обаятельная внешность и золотое сердце. Я была хорошо осведомлена об этой замечательной семье. Я знала от Пушкина, что у него был брат, по имени Сергей, который был женат на хорошенькой барышне из Москвы, по фамилии Ушакова".
Так рассказывала Александра Осиповна Смирнова, она же девица Сашенька Россет, она же фрейлина по прозвищу Черненька.
Ей, Александре Смирновой, Софья Станиславовна Киселева, урожденная Потоцкая, говорила о своем бывшем супруге, что Павел Дмитриевич Киселев – "человек высоких нравственных качеств".
После Крымской войны и воцарения Александра II Павел Дмитриевич был назначен послом во Францию. Шесть лет находился в должности. Уйдя в отставку, продолжал жить в Париже. Там он и скончался в 1872 году на восемьдесят пятом году жизни.
Состояние унаследовали племянники, в том числе сын Елизаветы Ушаковой Николай Сергеевич Киселев. Другой племянник, Д. А. Милютин, которому был завещан личный архив, перевез бумаги в Петербург и предоставил Андрею Парфентьевичу Заблоцкому-Десятовскому возможность с ними знакомиться.
В результате многолетних прилежных разысканий явился в свет четырехтомный труд А. П. Заблоцкого-Десятовского "Граф П. Д. Киселев и его время".
На последней странице четвертого тома воспроизведено заблаговременно написанное прощальное письмо:
"Почтеннейший и много мною любимый Андрей Парфенович!
Собираясь в долгий путь, мне желательно было вам припомнить о себе и просить о принятии картины… Да будет этот загробный подарок воспоминанием о сослуживце, умевшем вас ценить, а потому любить и уважать. Живите долго, а на досуге вспомните об отсутствующем П. Киселеве.
Париж, июня 18(30) дня 1865".
Далее в монографии следуют три слова: "Конецъ четвертаго тома". А на предыдущих страницах размещены документы по делу о безымянном денежном приношении.
Изложение "странного происшествия" Заблоцкий-Десятовский заключил весьма неопределенно:
"Вопрос о том, кто и с какою целию сделал это приношение….для нас остается не разрешенным".
Почему биограф не решился назвать имя похитителя хотя бы предположительно?
Не потому ли, что приходилось считаться с тогдашним уложением о наказаниях? Особенная часть русского уголовного права содержала статью, карающую за разглашение сведений, пусть даже и отвечающих истине, но неудобных, порочащих чье-либо имя.
Можно было писать правду, только правду. Но всю правду запрещала статья закона, посвященная оскорблению чести.
Эти юридические тонкости были в числе обстоятельств, обрекающих на умолчания и недомолвки, на недогадливость и на "умышленное непрочтение".
За гранями поколений
Одной из примет, одной из косвенных улик может оказаться год рождения. Как правило, за гранями соседних поколений соперничество заметно теряет остроту. Впрочем, есть, пожалуй, исключение: ежели соперник моложе – еще сильнее свербит обида и злость. Больно прыток, того и гляди обскачет, надо бы остановить, пока не поздно.
И впрямь, Киселев младше, Лонгинов старше. Разница между ними целых девять лет.
Думаете, многовато? Что ж, памятуя, что Киселев родился в 1788 году, посмотрим, нет ли кого поближе.
Имеется лицо 1786 года рождения, подходящее и по многим иным признакам. Неоднократно принимался я за эту версию. И всякий раз отступался, не вникая в дальнейшие подробности. Мешало обстоятельство, исключающее подобную возможность. Через полтора месяца после безымянного денежного приношения данное лицо было возведено Николаем в графское достоинство.
Принять во внимание очередного кандидата мешало кое-что еще.
Не видно, каким образом конверт с наградными деньгами мог попасть в его руки.
Нам с вами, да и Киселеву, этот деятель был известен как служивший по другому ведомству. Попечитель санкт-петербургского учебного округа, президент Академии наук, позднее, с 1834 по 1849 год, – министр народного просвещения.
Сергей Семенович Уваров, 1786 года рождения, письма и статьи писал на безупречном французском языке, стихи писал и по-немецки, русским литературным слогом владел менее уверенно.
Весьма желчно, пристрастно, отчасти сгустив краски, отзывался о нем историк С. М. Соловьев в своих записках:
"Уваров был человек бесспорно с блестящими дарованиями… но в этом человеке способности сердечные нисколько не соответствовали умственным. Представляя из себя знатного барина, Уваров не имел в себе ничего истинно аристократического: напротив, это был лакей, получивший порядочные манеры в доме порядочного барина (Александра I), но оставшийся в сердце лакеем…"
Как видите, заметное сходство с предполагаемым обликом Искомого!
Приведя придуманную Уваровым трехчленную формулу основных начал – православие, самодержавие, народность, – Соловьев язвительно пояснял:
"…Православие – будучи безбожником, не веруя в Христа даже и по-протестантски: самодержавие – будучи либералом; народность – не прочтя в свою жизнь ни одной русской книги, писавши постоянно по-французски или по-немецки".
Соловьев рассказывал о Строганове – не об Александре, о его брате Сергее, попечителе Московского университета, – что Строганов "знал Уварова как он есть, презирал его как подлеца, грязного человека и по характеру своему не скрывал этого презренья".
Чуть мягче по тону, но столь же жестко по существу отзывался об Уварове сенатор К. И. Лебедев:
"Ни высокое положение, ни богатая женитьба на графине Разумовской, ни блестящая репутация в обществе не избавили его от мелких страстей любостяжания и зависти, которые были причиною нелюбви к нему сверстников, совместников и всего высшего круга".
Его женитьба была из ряда вон выходящим происшествием. Узнав, что Уваров внезапно очутился в крайне стесненных материальных обстоятельствах, перезрелая девица первая предложила руку, сердце и доходы. Невеста была старше жениха на шесть, а если верить Вигелю, на двенадцать лет. Вдобавок к свадебным подаркам двадцатичетырехлетний Уваров вмиг получил от отца жены, в то время министра просвещения, должность попечителя санкт-петербургского учебного округа.
Кто и каким способом расстроил помолвку Пушкина с Анной Олениной? Не пугнул ли кто ее отца, А. Н. Оленина, президента Академии художеств и директора Публичной библиотеки? Мол, Пушкин не просто на дурном счету у правительства. Сейчас ведется очень серьезное следствие. Из-за кощунственной поэмы " "Гавриилиада".
Цитируем еще раз стихи Пушкина:
Тут был Проласов, заслуживший
Известность низостью души…
В прозе, в одном из писем Вяземскому, А. И. Тургеневым сказано: "всех оподляющий Уваров".
В литературном обществе "Арзамас", да и в более поздние годы, отдельной кучкой держались три сановника – Блудов, Дашков, Уваров, – а также их прислужник Вигель. Позволительно предположить, что многие страницы известных "Записок" Вигеля написаны на основе черновиков его письменных реляций. В бытность на юге Вигель, по-видимому, писал нечто среднее между письмами и донесениями. Свои сообщения отсылал преимущественно Блудову, который угощал новостями Дашкова и Уварова. Вот каким образом Уваров мог еще в 1823 году прочесть примерно следующий пассаж:
"Киселев умел в Тульчине приобрести более власти, чем сам главнокомандующий Витгенштейн. Сие могущество пленило Ольгу, которая приехала погостить к сестре. Она недолго тут нагостила: Киселева застала ее в объятиях своего мужа, что наделало много шуму в Главной Квартире. Если сие скопление мерзостей дойдет до потомства, не знаю, поверит ли оно ему.
Ольга и в самой первой молодости казалась уже вооружена большой опытностию. Все было разочтено, и стрелы кокетства берегла она для поражения сильных".
Уваров был вполне способен рассказать Александру I: так, мол, и так, поведение Киселева вызывает нарекания; дабы малейшая тень не упала, государь, на ваши добрые дела, не лучше ли награждение отложить, и не останется повода для укоризны, что мы, дескать, поощряем греховное обольщение.
Предложение выглядит правдоподобно, но по-прежнему не видно, как в итоге подобного разговора конверт с деньгами мог очутиться в кармане президента Академии наук.
Казенные дрова
Спросить вроде бы не у кого, но на всякий случай заглянем в сочинения Александра Пушкина.
В журнале "Московский наблюдатель", вышедшем в конце декабря 1835 года, поэт напечатал сатирические стихи "На выздоровление Лукулла":
… А между тем наследник твой,
Как ворон, к мертвечине падкой,
Бледнел и трясся над тобой,
Знобим стяжанья лихорадкой.
Уже скупой его сургуч
Пятнал замки твоей конторы;
И мнил загресть он злата горы
В пыли бумажных куч.
Он мнил: "Теперь уж у вельмож
Не стану нянъчитъ ребятишек:
Я сам вельможа буду тож;
В подвалах, благо, есть излишек.
Теперь мне честность – трын-трава!
Жену обсчитывать не буду,
И воровать уже забуду
Казенные дрова!"
Примерно 20 января 1836 года Пушкина вызвали к Бенкендорфу за получением "напрягая". (Тогдашняя форма позднейшего словечка "нагоняй".) Разговор был примерно таким.
– Вот Уваров жалуется…
– А почему именно он жалуется? – отвечал Пушкин. – Ничье имя не названо. Тут в подразумении может быть кто угодно. Скажите ему в ответ, что эти стихи про вас, Александр Христофорович!
– Ну, нет, я дров не крал! – рассмеялся Бенкендорф.
– Вот видите! Вы знаете, что это не про вас! Почему же Уваров знает, что это про него, да еще жалуется на клевету?
Разумеется, стихи действительно были памфлетом на Уварова. Несколькими месяцами ранее Пушкин занес в дневник:
"Царь любит, да псарь не любит. Кстати об Уварове: это большой негодяй и шарлатан. Разврат его известен. Низость до того доходит, что он у детей Канкрина был на посылках… Он крал казенные дрова и до сих пор на нем есть счеты (у него 11 000 душ), казенных слесарей употреблял в собственную работу etc, etc. Дашков (министр), который прежде был с ним приятель, встретил Жуковского под руку с Уваровым, отвел его в сторону, говоря: "как тебе не стыдно гулять публично с таким человеком!"".
Эта запись полностью была напечатана только в 1911 году.
Если б ее успел при своей жизни прочесть Киселев, возможно, принял бы во внимание точное пушкинское сообщение: "…он у детей Канкрина был на посылках".
Мы уже мельком называли эту фамилию. Канкрин. Министр финансов.
Открываем "Список чинам, в гражданской службе состоящим, на 1824 год". Действительный статский советник Сергей Семенович Уваров продолжает возглавлять Академию наук. Но в перечне его должностей эта – всего лишь на третьем месте. С середины 1822 по 1825 год он является директором одного из департаментов министерства финансов. А допреж всего он кто? Управляющий государственными заемньм и коммерческим банками.
Вот почему 15 апреля 1824 года А. И. Тургенев писал из Петербурга П. А. Вяземскому, что Уваров "всех кормилиц у Канкриной знает и детям дает кашку".
Ходил и такой анекдот. Уваров до того часто наведывался в детскую и справлялся о здоровье, что дети министра принимали его за лекаря и при его появлении сразу показывали ему язык.
Оставляя шутки, из сказанного выводим предположение: в Петербурге в апреле-мае 1824 года Уваров мог в качестве представителя Министерства финансов выполнять какие-то придворно-казначейские поручения.
Поскольку Уваров в бога не верил и был страшным скрягой, столь крупную сумму он был способен вернуть только по прямому приказу царя Николая.
Для большей наглядности условно набросаем хронологическую канву.
Пятница, 26 апреля 1846 года. Беседа Киселева с министром финансов Федором Павловичем Вронченко. Оформляется продление еще на двенадцать лет аренды, дарованной в 1836 году. Предполагаемый попутный разговор:
Вронченко. Все цари вас награждали…
Киселев. При Александре я ничего не получал.
Конец апреля – начало мая. Вронченко делает доклад Николаю. Николай беседует с Искомым.
Среда, 15 мая 1846 года, 10 часов вечера. Безмолвный вестник принес портфель, в коем безымянное письмо и "странное воздаяние".
Суббота, 8 июня. Киселев передал государю свое недоуменное обращение и приложил полученное им безымянное письмо.
Понедельник, 10 июня. Николай принял Киселева, сообщил о решении поручить исследование Орлову.
Среда, 12 июня. Шеф Третьего отделения Алексей Федорович Орлов посылает краткий ответ Киселеву.
Пятница, 14 июня. Киселев подробно отвечает Орлову.
Тот же день. Орлов сразу отвечает Киселеву.
Воскресенье, 16 июня. Киселев приезжает к Орлову на дачу.
Конец июня. Орлов возвращает Киселеву портфель, деньги и всю переписку, включая письмо Киселева государю.
Таким образом дело закрывается, не оставляя канцелярских следов.
Понедельник, 1 июля 1846 года. Уваров награждается графским титулом. За что поощрен Сергей Семенович?
За безупречное поведение или за безупречное послушание?
Получивший одобрение сановник превзошел сам себя. Вскоре Уваров разослал поистине умопомрачительный циркуляр: "Как надо понимать нам нашу народность… Народность наша состоит в беспредельной преданности и повиновении самодержавию".
Попечитель Московского университета Сергей Григорьевич Строганов пожал плечами, положил бумагу в дальний ящик и полгода не давал ей движения.
За что и был по настоянию Уварова подвергнут взысканию.
Однако не будем поверхностно судить о Николае. Было бы наивно полагать, что царь вовсе не различал грань между послушанием, выражающим готовность подчиниться высшим интересам государства, и послушанием угодливым, лакейским.
После Канкрина и Вронченко министром финансов стал Брок.
Однажды Николай сказал:
– Я бы желал сделать то-то и то-то, не знаю, найдутся ли у нас для этого средства?
– Для исполнения воли его величества средства всегда найдутся!
– Очень рад, что я не встречаю в тебе того всегдашнего противуречия, к которому меня приучил Канкрин. Что бы я ни спрашивал, у него всегда был один ответ: "Нельзя, ваше величество, никак нельзя!"
Брок счел этот разговор за крупный успех и принялся всюду хвастать высочайшим одобрением.
Но Николай хвалил не всерьез. Он понял, что Брок не способен стоять на страже государственной казны. И немедленно принялся искать замену негодному министру.
Мог ли Уваров, имевший "причину вражды" к Пушкину, быть причастен к рассылке пасквильных дипломов, к предыстории гибели поэта?
В книге "Дуэль и смерть Пушкина" П. Е. Щеголев привел донесение вюртембергского посланника Гогенлоэ:
"В обществе наибольшим доверием пользуется мнение, приписывающее их О.".
Щеголев поясняет, что с буквы "О" начинается французское начертание фамилии "Ouvarow".
В 1888 году в журнале "Русский архив" П. И. Бартенев пересказывал со слов очевидцев:
"Живы еще лица, помнящие, как С. С. Уваров явился бледный и сам не свой в Конюшенную церковь на отпевание Пушкина и как от него сторонились".
В 1931 году справочный томик "Путеводителя по Пушкину" повторял:
"Уварову упорно приписывалось участие в составлении пасквилей, вызвавших последнюю дуэль Пушкина".
До полного решения всех загадок остается, казалось бы, одна-две странички.
Впечатление обманчивое. В горах не кажется ли, что другая гора совсем рядом, рукой подать?
Но между ними – ущелья, пропасти, пещеры, непроходимые скаты и бог знает сколько дней обходного пути.
Не написать ли о том кружном пути другую повесть или другие повести?
Скажу наперед.
Не думаю, что от того исчезнет ощущение незаконченности, неутоленности. Сама жизнь Пушкина не закончилась, она оборвалась.
И ничьи поиски, ничьи догадки тут ничего не в силах изменить.
Сгруппированный портрет
Александр Пушкин отменно владел искусством диалектического мышления.
"Ум человеческий… видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения… но невозможно ему предвидеть случая…"
К сему следовал пример: можно было – и это делали – предсказать французскую революцию 1789 года. "Но никто не предсказал Наполеона…"
Иначе говоря, исторические процессы закономерны, личности неповторимы, и потому их появление непредсказуемо.
Пушкин разделял учение о необходимости непрерывных успехов просвещения, о неизбежности постоянного движения общества вперед.
Привожу – здесь и далее в новом переводе – запись, сделанную по-французски:
"Незыблемый порядок – вот первейшее условие благоденствия общества.
Как согласить это условие с непрестанным стремлением к совершенству?"
И подумать только, что вопрос, насущно важный для нашего времени, был столь ясно изложен полтора века назад!
И еще подмечал Пушкин: у посредственных писателей "une manie" (дурное пристрастие) к однотонности в обрисовке характеров. Заговорщик, если просит дать стакан воды, то непременно таинственным шепотом.