Рассказом-развитием, как бы расплетением узла является объяснение непонятного. Сильвио в "Выстреле" берег себя для мести; женщина в "Метели" в темной церкви случайно повенчана с другим офицером.
Развязка - это объяснение случая. Поэтому конструкция рассказа при всей своей простоте сложна, так как здесь автор прибегает к временной перестановке и заставляет нас разгадывать психологическую тайну.
"Путешествие в Арзрум" как преодоление очерка-путешествия
Пушкин выехал в путешествие 1 мая 1829 года. К этому же году относится текст, который условно можно назвать "Путевыми записками". Отрывки из этих "Путевых записок" под заголовком "Военная Грузинская дорога" были напечатаны в "Литературной газете" в 1830 году. Все же "Путешествие" написано в 1835 году.
Таким образом, "Путешествие" написано через пять лет после составления первых набросков. Первым напечатанным наброском был кусок описательный.
Существует мнение, что "Путешествие" содержит в себе полемику с Паскевичем и является ответом на целый ряд журнальных заметок, направленных против Пушкина. Подобные утверждения были сделаны в 1936 году, во втором номере "Временника Пушкинской комиссии", в статье Ю. Тынянова "О "Путешествии в Арзрум".
В литературе о "Путешествии" работа Ю. Тынянова - значительное явление.
Менее интересно высказывание В. Л. Комаровича, напечатанное в третьем номере того же "Временника", в статье под названием "К вопросу о жанре "Путешествия в Арзрум". В этой статье утверждается, что Пушкин последовательно пародировал в своем "Путешествии" путевые записки Шатобриана.
Пушкин Шатобриана, конечно, знал и творчество его, вероятно, как-то учитывал.
Но вряд ли борьба с Шатобрианом могла сама по себе заинтересовать Пушкина в 1835 году. Вещь Шатобриана относится к 1810 году.
Основная задача, которая стояла перед Пушкиным в данном случае, - борьба за новое изображение Кавказа и развернутое повествование о судьбе писателя.
Кавказ воспринимался традиционно-романтически. Изображение Кавказа было как бы отдано романтикам на откуп, и Гоголь, говоря о романтическом изображении, приводил в пример изображение горца.
Гораздо позднее Толстой в "Казаках" и в ряде незавершенных отрывков противопоставлял выдуманному Кавказу Кавказ реально увиденный, реально существующий.
"Казаки" представляют собой одну из толстовских попыток реалистического рассказа о Кавказе. Вещь эта создавалась десять лет - с 1852 по 1862 год.
Нахождение способа рассказа об этом Кавказе, о Кавказе реальном, было настолько трудно, что Толстой даже пытался изложить свою повесть в стихах, близких к народным.
Не надо забывать, что "путешествия" во времена Пушкина были очень распространенным жанром, может быть даже несколько архаичным, но в то же время постоянно обновляемым.
Карамзин в парижской библиотеке измеряет книги по юриспруденции и истории кубическими саженями; романистов и путешественников он, вероятно тоже пародийно, считает на тысячи. Путешественники преобладают: романистов - четыре тысячи, путешественников - шесть.
Казалось бы, мы должны начать анализ русских литературных путешествий с анализа Радищева, а при анализе Радищева поговорить о стерновском "Сентиментальном путешествии".
Но "Путешествие из Петербурга в Москву" только по внешнему оформлению можно отнести к этому жанру. Путешествие обыкновенно или содержало осмотр достопримечательностей, встреченных на дороге, или, как стерновское "путешествие", являлось описанием переживаний путешественника. В последнем случае важные, обычно упоминаемые факты пропускались, а выдвигались факты малозначительные, важные только как ключи, открывающие чувства героя-путешественника.
У Стерна путешествие, само движение вдоль дороги, пародировалось. Ряд главок определены одним и тем же местом действия, например, "У дверей сарая". Течение времени тоже замедлено и даже как бы выключено анализом души сентиментального путешествия. Это путешествие вовнутрь души. Это и есть главное в путешествии.
Радищев в своей книге описывает крепостное право, реагируя не на частное, а на общее. Его вещь предельно политически заострена. В отличие от традиционных "путешествий", в ней нет достопримечательностей, кроме описания вышневолоцких шлюзов. Не описаны ни Петербург, ни Москва. Почти нет пейзажа; форма путешествия взята для расположения ряда эпизодов, которые, по существу, и связаны последовательностью их восприятия.
Радищев в своем "Путешествии", в главе "Любань", пишет, подчеркивая условность жанра: "Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом".
Дальше Радищев шутит, что бывают такие путешествия, в которых применяются разные способы передвижения - и сани и телега, - но истинная сущность его замечания состоит в том, что дело не в путешествии. Материал у Радищева обычно расположен не по маршруту, а произвольно. Например, рассуждение о русском стихосложении могло бы и не попасть в главу "Софья". "Слово о Ломоносове" вставлено вне путешествия, хотя вначале упомянуто, что мысли пришли за Невским монастырем. Главное в "Путешествии" - это прямое обращение. Радищев говорит: "Отыми завесу с очей природного чувствования - и блажен буду".
Радищев избегает стерновской разбросанности, вся вещь пронизана одной идеей, и отступления тоже носят политический характер, даже когда речь идет о стихосложении.
"Путешествие в Арзрум" не связано непосредственно с радищевским путешествием по жанру, хотя Пушкин шел "вослед" за Радищевым и во время обработки своего путешествия писал о "Путешествии" Радищева.
Путешествие совершается во время войны, но военные темы почти не подняты. Самый факт подобного ограничения уже носил политический характер. Пушкин - за русское продвижение в Армении, за то, чтобы было оттеснено персидское варварство, но он против прославления той войны, которую видал.
"Путешествие в Арзрум" - книга, как будто бы написанная вне всякой литературной условности.
Возьмем путешествие А. Марлинского "Поездка в Ревель" (1821). В ударных местах этого путешествия (например, в описании Нарвского водопада) Марлинский переходит на стихи.
Вельтман в книге "Странник" (1831–1832) смешивает стихи с прозой. Пушкин в своем "Путешествии" не использовал литературную традицию Марлинского и Вельтмана, хотя ему, как поэту, легче всего было бы перейти от поэзии к прозе. Но, кроме стихотворных иноязычных цитат, в "Путешествие" введено большое стихотворение, как бы оценивающее Арзрум с точки зрения турка; стихотворение начинается словами:
Стамбул гяуры ныне славят.
Стихотворение состоит из пяти строк, приписано оно янычару Амину-Оглу. Такой поэт в турецкой литературе пока не найден. Янычары обыкновенно были христианскими детьми, обращенными в магометанство, имя этого янычара-поэта чисто турецкое, он сын Амина.
Знал Пушкин и некоторые старые "сказки" русских землепроходцев и путешествия русских ученых XVIII века, находящиеся рядом с художественными.
Точность и документальность этих книг интересовали его, он проконспектировал "Описание земли Камчатки" С. П. Крашенинникова.
Однако пушкинское "Путешествие в Арзрум" построено иначе.
"Путешествие в Арзрум" является последовательной попыткой показать, что реализм - это общий метод для передачи и полного раскрытия любого явления действительности. Пушкин борется с романтическим восприятием Кавказа. Сюжета в обычном смысле слова здесь нет, но факт путешествия развернут "сюжетно-фабульно", если употреблять терминологию Горького.
Значение произведения чрезвычайно велико. Мы наблюдаем, как пушкинское умение видеть было воспринято Лермонтовым в "Герое нашего времени" (особенно в начале произведения) и Толстым в "Казаках".
Кавказ у Пушкина не романтическая декорация, а страна, точно и правдиво описанная. В описание введено и упоминание о "Кавказском пленнике" - автокритика его: "Здесь нашел я измаранный список "Кавказского Пленника" и, признаюсь, перечел его с большим удовольствием. Всё это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно".
В "Путешествии" реалистичность описания носит программный характер, показывает зрелость художественного мастерства писателя, необычайную точность его видения. Пушкин почти не прибегает здесь к сравнениям. Или же дает их по-новому, с реалистической точностью.
"В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мне взоры ровно за девять лет. Они были всё те же, всё на том же месте. Это - снежные вершины Кавказской цепи".
Его поражают горы не столько своим сходством с облаками, сколько неизменностью своих очертаний, которая подчеркивается единством новых и старых впечатлений.
Пушкин подъезжает к Кавказским Минеральным Водам. Ночь описана так: "Величавый Бешту чернее и чернее рисовался в отдалении".
Главный Кавказский хребет все еще далеко; он введен словами: "Справа сиял снежный Кавказ".
Пушкин въезжает в Дарьяльское ущелье: "Кавказ нас принял в свое святилище. Мы услышали глухой шум и увидели Терек, разливающийся по разным направлениям. Мы проехали по его левому берегу. Шумные волны его приводят в движение колеса низеньких осетинских мельниц, похожих на собачьи конуры. Чем далее углублялись мы в горы, тем уже становилось ущелие. Стесненный Терек с ревом бросает свои мутные волны чрез утесы, преграждающие ему путь…"
Ощущение тесноты ущелья все усиливается: "…кажется, чувствуешь тесноту. Клочок неба как лента синеет над вашей головою".
Мост через Терек описан с осязательной точностью: "…стоишь, как на мельнице. Мостик весь так и трясется, а Терек шумит, как колеса…"
Пушкин как бы исследует предмет. Вначале он дает его в прямом и как будто небрежном упоминании, а затем пользуется им для сравнения. Это особый метод точной поэзии. Только что шло описание мельницы, теперь мост описан как мельничная плотина, а шум реки приравнен к шуму колеса.
Вещь вся построена на описании; описание перебивается второй темой произведения - повествованием о писателе и его положении в обществе того времени.
В центре повествования стоит сам Пушкин; он взят здесь не в бытовых автобиографических чертах, а в своей литературно-политической судьбе.
Образ повествователя в очерковой литературе и, в частности, в "Путешествии" играет большую роль. Мы узнаем мир через человека, который переживает столкновения с ним и высказывает свои эмоции.
В "Путешествии в Арзрум" повествователь знает о том, что он хорошо известен читателю; самохарактеристика здесь не нужна. Но тем более важна и значительна роль оценок и сопоставлений, которые дает в "Путешествии" поэт - представитель своего времени.
Образная система "Путешествия в Арзрум" организована с особой тщательностью, так как связь и логика выделения образов восполняют отсутствие вымысла-домысла.
Дается описание, а на втором плане вырисовывается и сам поэт - спокойный, ироничный, понимающий двусмысленность своего положения, положения пленника. Напомню, например, что в Арзруме турки говорят Пушкину: "поэт - брат дервишу". Потом Пушкин видит "…молодого человека, полунагого, в бараньей шапке… Мне сказали, что это был брат мой, дервиш, пришедший приветствовать победителей".
Ирония этого описания навеяна не только тем, что поэта перед этим сравнивали с дервишем, но и тем, что самого Пушкина уговаривали воспевать победы Паскевича. Уже после публикации первых набросков "Путешествия" Булгарин в "Северной пчеле" от 22 марта 1830 года писал: "Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов, - и мы ошиблись".
Тема поэта и ощущение трагичности его положения в условиях тогдашней России получают свое сюжетное разрешение в эпизоде встречи Пушкина с телом убитого Грибоедова.
Встреча эта сопровождается развернутой характеристикой поэта. Одновременно говорится о положении передовых людей тогдашней России. У Грибоедова "талант поэта был не признан".
Дальше следует широчайшее обобщение: "Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в "Московском телеграфе".
Жизнь Грибоедова описана скупо, лаконично, и он проходит в "Путешествии" как бы непоказанным, но печальная судьба его передана со сдержанным лирическим волнением: "Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна".
О встрече своей с друзьями-декабристами, отбывавшими солдатчину. Пушкин писал:
Желал я душу освежить,
Бывалой жизнию пожить
В забвеньи сладком без друзей
Минувшей юности моей.Я ехал в дальные края;
Не шумных пиршеств жаждал я,
Искал не злата, не честей
В пыли средь копий и мечей.
Пушкин грустит о судьбе сосланных на Кавказ друзей-декабристов. Он едет певцом Арионом - свободным человеком, независимо оценивающим судьбы своего народа.
Встреча с телом Грибоедова - случайность, но эта случайность, художественно осмысленная, становится центром произведения. Грибоедов, писатель-реалист и государственный деятель, совершивший подвиг, погибает в Иране; а рядом в ссылке умирают декабристы; Пушкин соединяет все это в своем повествовании с размышлением о судьбе поэта.
Военно-Грузинскую дорогу Пушкин проехал дважды. Описывая первый проезд, он замечает: "…дождливая и туманная погода мешала мне видеть его (Казбека. - В. Ш.) снеговую груду, по выражению поэта, подпирающую небосклон".
Выражение "подпирающую небосклон" Пушкин дает с разрядкой, как ненужно-поэтическое. Указано, что сам путешественник проехал мимо Казбека "равнодушно".
Случайный туман, скрывший гору, становится поводом отложить описание и дать его в конце произведения как центр пейзажа. На обратном пути Казбек будет показан с необыкновенной силой.
Пока описание путешествия продолжается. Поэт рассказывает про знаменитый обвал 1827 года; после этого описывается малый обвал: "Я оглянулся и увидел в стороне груду снега, которая осыпалась и медленно съезжала с крутизны".
Слово "медленно" оттеняет картину обвала - создает впечатление страшной дали, где происходит этот обвал.
Между описанием большого обвала и картиной малого обвала сказано: "Мы круто подымались выше и выше. Лошади наши вязли в рыхлом снегу, под которым шумели ручьи". Здесь необыкновенная точность описания. На перевалах нет рек, есть ручьи под снегом. В то же время шум ручьев в образной системе описания путешествия как бы заканчивает описание шума Терека; к Тереку поэт вернется на обратном пути.
После описания перевала идет рассказ о трусости иностранного консула, который велел завязать себе глаза при переходе через самую вершину Крестовой горы.
В следующем описании мы видим редкий случай в пушкинской прозе. В фразе три имени существительных, при каждом существительном прилагательное: "Мгновенный переход от грозного Кавказа к миловидной Грузии восхитителен".
Неожиданно и метко прибрано прилагательное - "миловидная", - сказанное про страну. Это прилагательное подчеркнуто словом "восхитителен". Дальше идет описание Грузии с ее "обитаемыми" скалами. Прилагательное очень просто, но изумительно по точному применению к древней горной земледельческой стране.
Таково все "Путешествие", которое даже в пушкинской прозе - образец точнейшего описания.
Чрезвычайно характерно описание монастыря, стоящего на уступе Казбека, которое поражает точностью видения. Оно отнесено в самый конец "Путешествия", дается при вторичном описании перевала. Дорога уже знакома читателю по прежним описаниям, и поэтому открывается возможность уточнить путь, ввести новые предметы.
"Утром, проезжая мимо Казбека, увидел я чудное зрелище: белые оборванные тучи перетягивались через вершину горы, и уединенный монастырь, озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками".
Ветер, подходя к горам, подымается вверх; вообще ветер двигается не по горизонтали, - около любого куста есть восходящее движение ветра, - поэтому тучи не просто проходят через горы, а перетягиваются через вершину. Монастырь стоит над уступами так, что тучи перетягиваются перед ним и за ним, и он плывет в облаках.
Дальше описывается в последний раз теснина и выход из нее: "Берега были растерзаны; огромные камни сдвинуты были с места и загромождали поток. Множество осетинцев разрабатывали дорогу. Я переправился благополучно. Наконец я выехал из тесного ущелия на раздолие широких равнин Большой Кабарды".
Эпитет "тесное", приложенный к слову "ущелие", контрастирует словам "раздолье широких равнин".
Таким образом, про пушкинские описания мало сказать, что они точны и кратки, - в то же время в них по-новому раскрыт, то есть исследован, предмет описания.
Исследование предмета посредством чередования его восприятий мы находим и в произведениях Гоголя, который чрезвычайно глубоко освоил пушкинский опыт.
Гоголь прежде всего подчеркивал краткость и точность пушкинского описания. Вот что писал Гоголь в статье "В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность" о Пушкине: "…он русский весь с головы до ног: все черты нашей природы в нем отозвались, и все окинуто иногда одним словом, одним чутко найденным и метко прибранным прилагательным именем.
Он бросил стихи единственно затем, чтобы не увлечься ничем по сторонам и быть проще в описаниях, и самую прозу упростил он до того, что даже не нашли никакого достоинства в первых повестях его…"
Дальше Гоголь говорит: "Пушкин был этому рад и написал Капитанскую дочь, решительно лучшее русское произведение в повествовательном роде… Чистота и безыскусственность взошли в ней на такую высокую степень, что сама действительность кажется перед нею искусственной и карикатурной… все - не только самая правда, но еще как бы лучше ее…"
В этом отрывке замечательно указание на то, что сама действительность кажется перед пушкинской прозой "искусственной и карикатурной".
Пушкин вскрывает в действительности ее основные черты, видит в ней главное и "новое", причем такое, которое является, по словам Гоголя, "совершенной истиной" ("Арабески").
Работая над стихом, Пушкин стремился к выделению самых существенных и главных, как бы общезначимых и часто даже закрепленных традицией признаков.
Проза Пушкина в описаниях как бы избежала ландшафтной красивости.
Пушкин говорил:
"Но что сказать об наших писателях, которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами?..
…Точность и краткость - вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат…"