Рассказ Бильбо о том, что ему довелось совершить в одиночку, откровенно рассчитан на то, чтобы приукрасить свое якобы мастерство взломщика и искателя приключений. Он умаляет чудо своего внезапного появления среди гномов и того, что ему удалось незамеченным проскользнуть мимо Балина, небрежным тоном приписав эти свершения своему профессиональному таланту – дескать, "просто подкрался потихоньку, по-хоббитовски". Когда гномы спрашивают, были ли у двери гоблины-стражники, Бильбо отвечает нарочито легкомысленно: "Были! И еще сколько! Но я от них увернулся и удрал". Это выступление Бильбо явно рассчитано на то, чтобы сгладить довольно позорное происшествие в Бэг-Энде, когда он на глазах у всех гномов ударился в истерику на коврике у камина. Именно та сценка породила реплику Глойна, что Бильбо, дескать, больше смахивает на бакалейщика, чем на взломщика, – реплику, которая так оскорбила и рассердила нашего хоббита. Теперь, когда волшебное кольцо дало Бильбо такую замечательную возможность произвести благоприятное впечатление на своих спутников, он исполнился решимости укрепить свою репутацию взломщика.
И замысел Бильбо сработал, ибо сейчас гномы смотрят на него "по-новому, с уважением". То, что хоббит проскользнул мимо них незамеченным, как бы подкрепляет ту невероятную историю, которую он рассказал о собственных похождениях. Изменившееся к лучшему мнение гномов о Бильбо наиболее красноречиво выразилось в необычайно замысловатой реакции Балина на то, что Бильбо сумел обмануть его бдительность. Балин снимает перед ним капюшон и – вот чуднó – представляется, как при первой встрече. Рассказчик даже приводит полностью их чинный диалог:
"– Балин, к вашим услугам.
– Мистер Бэггинс, ваш слуга, – ответил Бильбо".
Здесь, по ту сторону Туманных Гор, Бильбо и гномы словно знакомятся заново, уже как равные.
Даже Гэндальф, который изначально отпускал (хотя и сомнительные) похвалы "опытному взломщику" Бильбо Бэггинсу, – даже он, судя по всему, впечатлен услышанным. В начале шестой главы Гэндальф относится к Бильбо совсем иначе, нежели гномы, однако при этом верит в силы хоббита ничуть не больше, чем они. Он может выказывать благосклонность и приязнь, называть Бильбо своим другом – но пока что вступается за него без особого рвения. Маг заявляет только, что Бильбо "не так уж плох" – довольно-таки жалкая похвала! – и прибавляет: "Я за него отвечаю". Ничуть не похоже, что речь тут идет о равном и высоко ценимом собрате, – скорей, можно подумать, что Бильбо для Гэндальфа то ли младенец, то ли ручной зверек, доверенный его попечению. Именно поэтому, когда Бильбо внезапно появляется в лагере, Гэндальф не просто оказывается "доволен больше" гномов, но и "изумлен не меньше других".
Таким образом, чудесное возвращение Бильбо знаменует начало новых отношений не только с гномами, но и с Гэндальфом. Маг с самого начала утверждал, что хоббита стоит взять с собой, однако его настойчивость была основана лишь на смутном намеке, что Бильбо когда-нибудь сыграет в этом приключении важную роль. До сих пор все речи Гэндальфа в защиту Бильбо произносились в будущем времени. Да, в первой главе маг властно заявил: "Если я сказал, что он Взломщик, – значит, он взломщик", однако счел своим долгом тут же уточнить: "Или будет взломщиком, когда понадобится". В шестой главе, заступаясь за Бильбо как раз перед его появлением, он поступает так же, когда предрекает: "А вот если мы найдем его, вы еще не раз поблагодарите меня". Может быть, Гэндальф и уверен, что в грядущем окажется прав, но пока что он даже не приводит ни единого доказательства своей правоты. Невероятное спасение Бильбо от подгорных ужасов и его внезапное появление в лагере становятся первыми сторонними доводами в пользу Гэндальфовой уверенности. Теперь, впервые за все время пути, маг может без колебаний использовать настоящее время и с гордостью произносит: "Что я вам говорил?.. Мистер Бэггинс не так прост, как вы думаете".
Впрочем, не следует думать, будто Бильбо полностью преобразился и стал теперь закаленным матерым искателем приключений. Во-первых, его кругозор прочно ограничен приземленными, обыденными заботами. Он остро ощущает материальные неудобства ситуации и сетует: "Пальцы на ногах у меня разбиты, ноги ноют, живот болтается, как пустой мешок". Даже посреди лихого рассказа о том, как ему удалось улизнуть на выходе от гоблинской стражи, Бильбо с сожалением вспоминает о потерянных пуговицах. Может быть, он и достиг поворотного пункта своей карьеры, однако по-прежнему считает, будто от приключений "одно беспокойство и неприятности", а уж из-за приключения под горами он и впрямь изрядно опоздал к обеду.
Во-вторых, участие во всех событиях, происходящих с отрядом, ему даже сейчас явно не по плечу – как не по росту гномий капюшон, одолженный Двалином. Может, Бильбо и не так прост, как кажется гномам, однако по большей части он остается совершенно беспомощным. Он оказался слишком мал, чтобы наравне с остальными удирать в туннелях от гоблинов: его пришлось нести на спине. Он – единственный, кто не сумел самостоятельно вскарабкаться на дерево на поляне варгов; Дори, помогая ему забраться, едва не погиб. Его явно не заметили орлы, прилетевшие спасать гномов от гоблинского огня, и, не уцепись он за ноги, его так бы и бросили одного.
Пускай гномы теперь и более высокого мнения о Бильбо, но это не мешает Дори чувствовать себя носильщиком, так как он вечно вынужден таскать хоббита на закорках, раз за разом унося его от беды. Да, в отношениях Бильбо с гномами начался новый этап – однако это всего лишь начало.
Гоблины. Жги лес! Огонь до небес!
Вторая встреча с гоблинами здесь, в шестой главе, дает нам еще один критерий мерзостности их натуры. Со злобностью и жестокостью гоблинов читателя познакомила песня, которую они пели, когда схватили Бильбо и его спутников. Толкин подчеркивает эту злобность теми же средствами, цитируя две песни, которые гоблины распевают под деревьями, где укрылись злосчастные путники.
Первую песню гоблинов в шестой главе рассказчик называет "страшной":
Fifteen birds in five fir-trees,
their feathers were fanned in a fiery breeze!
But, funny little birds, they had no wings!
O what shall we do with the funny little things?
Roast ’em alive, or stew them in a pot;
fry them, boil them and eat them hot?
Пятнадцать птичек на пяти елках, / их перышки раздувал огненный ветер! / Но, смешные маленькие птички, у них не было крыльев! / О что нам делать с этими смешными крошками? / Зажарить их живьем или стушить в котле; / запечь их, сварить их и съесть горячими?
Страшной эту песню делает ее фривольный тон. Нам известно, что гоблины безумно злы и жаждут отомстить гномам за смерть Верховного Гоблина. Мы готовы увидеть, как они беснуются и ярятся. На деле же видно, что гоблины творят свою месть не с лютой злобой и даже не с мрачным удовлетворением, но с каким-то тошнотворным наслаждением. Их песня рисует в воображении забавную и даже мирную картинку: "смешные маленькие птички" расселись на деревьях и ветер ерошит их перышки. Повторы: "смешные маленькие птички", "смешные крошки" – придают первому куплету песни оттенок детского лепета, и эту черту обыгрывает Гэндальф, когда, пытаясь поддеть гоблинов, называет их "озорниками". Две последние строчки песни, конечно же, отвечают на риторический вопрос "Что нам делать с этими смешными крошками?". В этих строчках легкомысленно-проказливый тон песни резко сменяется жестоким и злобным. Слова "зажарить их живьем" обнажают злобную насмешку, которая таилась в притворно ребяческом начале песни.
Список способов, которыми можно приготовить стряпню из Бильбо и его друзей, живо напоминает читателю кулинарные дебаты, устроенные троллями во второй главе ( никто , похоже, не знает, как надо готовить гномов!). Впрочем, гоблинские рецепты в контексте песни производят куда более жуткое впечатление. Тролли, может, и злые существа, но их кулинарная дискуссия имеет чисто практическое значение. Для них гномы – просто пища, и они совершенно искренне спорят, как ее лучше приготовить. Перечисление рецептов в гоблинской песне – отнюдь не профессиональные дебаты поваров, но пространная фантазия пыточных дел мастера. Толкин выводит образчик этого жестокого юмора в самом названии главы [22] , пробуждая в воображении читателя образы раскаленных сковородок и жаркого огня в кухонной печи, – предвосхищение издевок, которыми гоблины, приплясывая у костра, осыпают Бильбо и его спутников. Гоблины вовсе не собираются сожрать хоббита и гномов; они просто веселятся, воображая все жестокие способы, какими можно умертвить будущих пленников.
Веселье это наглядно проявляется в насмешках, которыми гоблины сопровождают свое пение. Используя метафору из собственной песенки, они кричат гномам: "Летите, птички!" – и наслаждаются тем, что гномам, по сути, некуда бежать. Чудовищнее всего то, что в конце они велят гномам: "Пойте", несомненно, предвкушая мучительные вопли, которые наверняка будут издавать пленники, сгорая заживо. Эти душераздирающие крики и есть "пение", которое гоблины надеются услышать от "смешных маленьких птичек", – гоблинский юмор в чистом виде.
Во второй песне, которую гоблины распевают у подножия горящих деревьев, они возвращаются к размеру, ритму и мотиву песни, которую исполняли в главе четвертой:
Burn, burn tree and fern!
Shrivel and scorch! A fizzling torch
To light the night for our delight,
Ya hey!
Гори, гори, дерево и папоротник! / Съеживайся и выгорай! Шипящий факел, / чтобы осветить ночь для нашего удовольствия, / йя-хей!
Первая строфа опять-таки наглядно демонстрирует омерзительную дальновидность гоблинов. В упоминании факелов отчасти кроется причина того, что гоблины сочли "замечательно остроумным" план сжечь гномов прямо на деревьях. Пылающие деревья послужат не только идеальным средством мучительной смерти для их заклятых врагов, но также обеспечат достаточное освещение, дабы гоблины смогли упиваться этим зрелищем. Убить своих врагов – это хорошо, но для гоблинов подлинное "удовольствие" состоит в том, чтобы любоваться их мучениями. По сути, наслаждение будущими муками гномов является единственной темой второго – сладострастно подробного – куплета песни:
Bake and toast ’em, fry and roast ’em!
till beards blaze, and eyes glaze;
till hair smells and skins crack,
fat melts, and bones black
in cinders lie
beneath the sky!
So dwarves shall die,
and light the night for our delight,
Ya hey!
Ya-harri-hey!
Ya hoy!
Запечь и подрумянить их, поджарить и прожарить! / Пока не вспыхнут бороды и не потускнеют глаза; / пока не запахнет горелым волосом и не лопнет кожа, / растопится жир, и почерневшие кости / будут лежать в золе / под небом! / Так умрут гномы / и осветят ночь для нашего удовольствия! / Йя-хэй! / Йя-харри-хэй! / Йя-хой!
Как и в предыдущей песне (четвертая глава), этот текст сосредоточен на сиюминутном восприятии. В первой песне гоблины начали с того, что описывали пленение гномов, и закончили предвкушением в третьем куплете ужаса и боли, которые неминуемо испытают пленники, обреченные на плен и муки. Точно так же первый куплет второй песни содержит описание примитивным и грубым языком огненного зрелища, которым любуются гоблины, а второй куплет переходит к ужасным страданиям, ожидающим пленников. Закончив первую песню, гоблины тотчас принялись радостно воплощать в жизнь "Хлещи, шлепай!" и "Вопи и скули!" из последнего куплета. В шестой главе они одновременно с заключительным "Йя-хой!" празднуют гибель в огне своих врагов, поджигая первое дерево.
Отметим также, насколько остро и разнообразно наслаждаются гоблины неизбежной ужасной гибелью пленников. Они смакуют отвратительные детали, которые им предстоит не только увидеть (вспыхнут бороды, потускнеют глаза), но также услышать (лопнет кожа) и почуять (запахнет горелым волосом, растопится жир). Все чувства гоблинов объединяются в этом омерзительно-ликующем предвкушении.
Собственно говоря, в последних двух песнях гоблинов просматривается уродливая параллель с тем отношением, которое выказали путникам эльфы Ривенделла. Эльфы поют нехитрую песенку, исполненную смеха и детского наслаждения красотой и живым миром, чувственного удовольствия, которое доставляют текущая река и выпекающийся хлеб. Песни гоблинов точно так же исполнены смеха и безыскусного наслаждения, так же изобилуют чувственным восприятием. Эльфы, как позднее назовет их рассказчик, Добрый Народ, их любовь и радость чисты и безграничны. Гоблины – очень, очень злые, и, соответственно, их жестокость и злоба так же цельны и бьют через край. Эльфы приветствуют жизнь, а гоблины – смерть, причем с пугающе похожим воодушевлением. Я уже говорил в главе четвертой, что гоблины, по сути, практически точная противоположность эльфам, и наиболее полно этот принцип проиллюстрирован именно в песнях. Бильбо встретит в пути немало диковинных и страшных существ, однако ни одно из них не сможет превзойти гоблинов в нравственной порочности. Бильбо столкнется с врагами куда более опасными, но ни один из них не станет так бесхитростно наслаждаться болью и страданиями других. В ряду всех чудовищ, созданных фантазией Толкина, гоблины являются эталоном зла, с которым будут сравниваться все прочие злые твари.
Дикие твари. Варги и орлы
В начале четвертой главы рассказчик сообщает, что Бильбо и его спутники вошли в пределы Дикого Края. Дикостей в приключениях Бильбо хватает с самого начала: встреча с каменными великанами, которые забавы ради швыряются валунами, стычка с гоблинами, которые берут его в плен и утаскивают в свои мрачные норы. Однако, поскольку хоббит очень быстро оказался в подземном царстве гоблинов, у читателя не было случая узнать, что представляет собой наземная часть Дикого Края. Когда Бильбо в начале шестой главы выбирается из-под гор на белый свет, мы, читатели, возвращаемся в собственно Дикий Край. Наводящие страх события, в которых довелось принять участие хоббиту среди хвойных лесов на восточных отрогах Туманных гор, знакомят нас с двумя разновидностями существ, которые представляют собой любопытные образчики населения Дикого Края и натуры этих мест, – варгами и орлами. Если мы внимательно присмотримся к этим существам, нам, быть может, станет яснее, что имел в виду Толкин, когда назвал этот край Диким.
В шестой главе читатель узнаёт, что варги – союзники гоблинов. Варги – это волки, но не стоит думать, что они лишь ручные зверюшки гоблинов, животные, которых гоблины используют так же, как охотники-люди используют собак. Варги, судя по всему, совершенно отдельное от гоблинов сообщество, со своим вожаком, который при упоминании сравнивается с Верховным Гоблином. У них также имеется свой язык, что говорит об обладании разумом, – в отличие от большинства животных. Язык варгов тем не менее также наглядно демонстрирует их низкие нравственные устои. Речь варгов – "ужасный язык" и для слуха Бильбо звучит устрашающе, словно "речь идет только о жестоких и злых делах". Жуткая беседа варгов непонятна Бильбо, однако рассказчик подтверждает, что его подозрения касательно ее темы вполне обоснованны. Более высокая общественная организация, которая ставит варгов на ступеньку выше других животных, обнажает также их лиходейскую натуру. Варги, безусловно, достойные союзники гоблинов.
Тем не менее они куда более дики и менее цивилизованны, нежели гоблины. Будучи гораздо крупнее и смышленее обычных волков, они сохраняют многие традиционные свойства животных – например, боятся огня. Заметим, однако, что эти черты всего лишь делают варгов чуть менее злыми, чем гоблины: звериная натура налагает ограничения на способность творить зло. Когда Гэндальф пускает в ход против варгов чародейский огонь, те только и способны, что в ужасе и смятении броситься врассыпную. Гоблины, напротив, находят всю ситуацию в высшей степени забавной и тут же изобретают, как воспользоваться огнем к собственной выгоде. Гоблины, с их более "продвинутым" кругозором, способны достичь куда более высокой степени жестокости, чем варги сами по себе. Если варги добрались бы до Бильбо и гномов, они с радостью разорвали бы их в клочья, но садистская изобретательность, которую проявляют гоблины, варгам недоступна. Будучи более неистовыми и дикими, они оказываются менее порочны, чем их "цивилизованные" союзники.
Извечные враги гоблинов орлы, чудесным образом спасшие Бильбо и его друзей, явно выступают на стороне добра. Рассказчик признает, что некоторые орлы бывают "трусливыми и жестокими", однако эти орлы "древней породы северных гор" – "гордые, могучие и благородные – самые замечательные из птиц". Их милосердие и чувство чести проявляется в благодарности, которую они выказывают Гэндальфу, спасшему когда-то жизнь Повелителю орлов. Эти огромные птицы воистину благородны и возвышенны.
И однако же, читателю не стоит заблуждаться насчет орлов. Они вовсе не защитники добра, что парят в вышине, высматривая, как бы наказать зло и спасти прекрасную даму (в данном случае – хоббита). Повелитель орлов выражает радость оттого, что орлы смогли отплатить Гэндальфу добром за добро, но уточняет, что вмешались они главным образом для того, чтобы "вырвать у гоблинов из рук игрушку". Таким образом, спасение гномов для орлов скорее средство, чем цель. Обсуждая дальнейшие планы, Повелитель орлов недвусмысленно дает понять, что и гномы, и цель их путешествия не представляют для орлов ни малейшего интереса. Орлы готовы им помочь, однако не желают ради этого подвергать себя никакой опасности. "Рисковать жизнью ради гномов не согласны", – напрямую заявляет он. Маг Гэндальф готов сопровождать гномов и дальше, при этом изрядно рискуя собственной шкурой, но орлы не настолько деятельны и великодушны.
Даже сама вражда орлов с гоблинами носит, по сути, поверхностный характер. Рассказчик попросту говорит, что орлы не любят и не боятся гоблинов. Читателю сообщают, что орлы налетают на гоблинов сверху и загоняют назад в пещеры, однако же происходит это не постоянно и даже не часто. Орлы вовсе не Хранители Дикого Края, не отряд антигоблинского спецназа. По словам рассказчика, они нападали на гоблинов, только когда "удостаивали гоблинов своим вниманием (что бывало редко)". По большей части орлам нет до них никакого дела.
Еще более красноречивы отношения между орлами и "храбрыми лесорубами", которых рассказчик упоминал ранее в этой главе. Лесорубы, судя по всему, в целом хорошие люди. Не забудем, что именно на них замышляли напасть той ночью варги и гоблины. Тем не менее орлы не являются союзниками этих людей в борьбе с силами зла в лице гоблинов; наоборот, они откровенно враждуют с жителями лесных деревень. Повелитель орлов сообщает, что если люди увидят их, то начнут стрелять из луков, решив, что орлы прилетели за их овцами. "И у них есть для этого основания", – как ни в чем не бывало подтверждает он. И действительно, среди провизии, которую орлы той же ночью принесли гномам, были тушки не только зайцев и кроликов, но и барашка.