Проблески туковского начала проступают в Бильбо еще до появления гномов в Бэг-Энде. Когда Бильбо узнает, кто такой Гэндальф, первая его реакция – не отторжение и неодобрение; он сразу вспоминает о чудесах, ему приходят на память "волшебные бриллиантовые запонки", которые Гэндальф подарил Старому Туку, деду Бильбо. Вспоминает Бильбо и рассказы Гэндальфа, которые определяет как "дивные истории", хотя они и о приключениях. Судя по всему, особенно дорожит Бильбо воспоминанием о фейерверках, которые, бывало, устраивал хоббитам Гэндальф: "Какое великолепие! Они взлетали кверху, точно гигантские огненные лилии, и львиный зев, и золотой дождь, и держались весь вечер в сумеречном небе!" Выясняется, что Бильбо "вовсе не так уж прозаичен, как ему хотелось". Упорядоченная, уютная и благополучная бэггинсовская жизнь Бильбо размеренна, обыденна, деловита и проста, а магический мир Гэндальфа и гномов более поэтичен, полон чудес и див, но в то же время непонятен и исполнен колдовства, подобно дымовым кольцам из трубки Гэндальфа. Может, Бильбо и придерживается бэггинсовских взглядов, но туковская сторона подталкивает его к иной жизни, полной приключений, и предрасполагает к ним – к моменту первой встречи с магом эта склонность уже проступает наружу из глубины души Бильбо. Именно поэтому Бильбо и начинает говорить о временах, когда Гэндальф занимал хоббитов своими рассказами и вовлекал в приключения, но спохватывается и прикусывает язык. Может показаться, будто Бильбо крепко привязан к бэггинсовскому укладу, к предсказуемой размеренной жизни, однако его характер сложнее, чем он сам признает.
Туковская сторона личности Бильбо впервые проявляется чувствительностью к поэзии – это происходит, когда гномы запевают песнь о сокровищах и своем походе. Гномья музыка в первый раз в жизни выводит Бильбо за пределы привычного и знакомого, приоткрывает ему мир за границами уютного и незатейливого мирка, к которому он так привязан и за который так цепляется. Стоит гномам заиграть, еще даже не запеть, как Бильбо "позабыл обо всем и унесся душой в неведомые края, туда, где в небе стояла чужая луна – далеко По Ту Сторону Реки и совсем далеко от хоббичьей норки Под Холмом". Он переносится в края гномов, и на мгновение-другое их песня помогает ему увидеть мир их глазами, пережить то, что пережили гномы. Гномы поют, а Бильбо чувствует, как "в нем рождается любовь к прекрасным вещам, сотворенным посредством магии или искусными умелыми руками, – любовь яростная и ревнивая, влечение, живущее в сердцах всех гномов". На некоторое время музыка и пение гномов так захватывают Бильбо, что воображение уносит его за пределы привычного знакомого мирка в их историю. В это мгновение "в нем проснулось что-то туковское", и Бильбо обнаруживает, что какая-то часть его души, оказывается, все же жаждет приключений.
Тем не менее нам следует соблюдать осторожность, чтобы не упростить образ Бильбо сверх меры. Бильбо – не просто отважный искатель приключений, который таится под благопристойным фасадом; он не хоббичье подобие Кларка Кента в поисках крошечной телефонной будки [8] . Давайте присмотримся: что же на самом деле происходит, когда туковская сторона в Бильбо пробуждается от пения гномов? Когда его охватила жажда приключений, "в нем проснулось что-то туковское, ему захотелось видеть громадные горы, слышать шум сосен и водопадов, разведывать пещеры, носить меч вместо трости". Звучит очень смело, но обратите внимание, насколько умеренна и благоразумна маленькая фантазия Бильбо на тему приключений. Красноречивее всего выдает Бильбо подробность насчет меча вместо сельской трости для прогулок. Рассказчик отмечает, что Бильбо обожает погулять по окрестностям и что "у него у самого в прихожей висела большая карта Окрестностей, где его любимые дорожки для прогулок были помечены красными чернилами". Первый приступ тяги к приключениям, в сущности, сводится у Бильбо к желанию совершить еще одну прогулку, только очень длинную и очень зрелищную, лишенную тех опасностей и неудобств, которые неизбежно сопутствуют настоящим приключениям. Бильбо хочется побродить по подземельям, но он даже не задумывается, что там водятся злобные гоблины. Он жаждет услышать шум сосен, но явно забывает об огнедышащих драконах, чьи могучие крылья своими взмахами заставляют сосны стонать и крениться, – а именно об этом и поют гномы. Бильбо живо воображает, как препояшется мечом, но не задумывается о том, чтобы на самом деле пустить его в ход. Первый шаг Бильбо в мир приключений получается робким и по-детски нерешительным.
Даже если мы не сразу заметим скромность первого порыва Бильбо к приключениям, его собственная реакция на этот порыв подчеркивает суть дела, так что пропустить это принципиально важное место невозможно. Даже мысль о возможной – воображаемой – опасности совершенно подавляет в Бильбо туковскую сторону и заставляет ее отступить. Когда его грезы нарушает вид самого обычного костра где-то за окном, Бильбо приходят на ум огнедышащие драконы, он содрогается и в ужасе отталкивает помыслы о приключениях, которыми только что соблазнился: "Внезапно за лесом За Рекой взметнулось пламя (наверное, кто-то разжег костер), и Бильбо представилось, как мародеры-драконы водворяются на его мирном Холме и сжигают все вокруг. Он вздрогнул и сразу сделался опять обыкновенным мистером Бэггинсом из Бэг-Энда, что Под Холмом".
Когда чуть позже Бильбо снова сталкивается с мыслями о смертельной опасности, вызванными словами Торина о том, что, "возможно, даже все… могут не вернуться назад", то Бильбо теряет всякое самообладание, беспомощно верещит и шлепается на пол. "Голубой огонь" Гэндальфова посоха, который внезапно озаряет комнату, заставляет ослепленного Бильбо пронзительно твердить: "Молния убила! Молния убила!" Деяния Гэндальфа, мага-творца историй, потрясли надежный, безопасный и уютный мир Бильбо, словно в этот мир и правда ударила молния, и может показаться, будто дремавшая в Бильбо туковская сторона, которую пробудили было музыка и стихи гномов, просто не выдержала таких испытаний.
Подлинный поворотный момент наступает, когда Бильбо по своей воле пробуждает в себе туковское начало – не в робких грезах, а наяву, намеренно. Когда Бильбо случайно подслушивает уничижительные слова Глойна в адрес собственной персоны, туковское начало пробуждается полностью. Теперь Бильбо хочет, чтобы его считали сильным, отважным, способным противостоять опасностям. Преодолено последнее препятствие, которое мешало Бильбо пуститься на поиски приключений. Когда Бильбо объявляет, что готов отправиться с гномами в поход, он по-прежнему отчасти подразумевает Очень Длинную Прогулку, однако осознает, что просто прогулкой дело не ограничится. Бильбо даже изъявляет готовность "сражаться с кошмарными хобборотнями в Самой Крайней Пустыне". Мы могли бы заподозрить его в "поэтическом преувеличении", но теперь в своих фантазиях он по крайней мере пускает в ход меч, на который был готов обменять трость. Правда, он все еще считает отсутствие мягкой постели, крыши над головой и сытной еды самой большой жертвой, на какую придется пойти в путешествии, но это лишь свидетельствует, что Бильбо плохо представляет себе суть похода и приключений, тем не менее он полон энтузиазма. В этот самый миг рассказчик и объявляет: "Туковская порода в нем взяла верх".
Даже после этого важного поворотного момента нам ясно, что с Бильбо не произошло мгновенного и окончательного превращения в отважного отпрыска Туков. Рассказчик замечает, что "…много раз впоследствии бэггинсовская сторона его существа раскаивалась в безрассудном поступке" – решении пойти в поход с гномами. Даже когда Бильбо, "как истинный потомок Туков, решил не отступать", в нем все еще осталось изрядно бэггинсовского. Прежде чем вступить в любое обсуждение планов и стратегий, он напускает на себя "деловой вид (обычно предназначавшийся для тех, кто пытался занять у него денег)" и настаивает, чтобы историю о драконе и золоте ему рассказали подробно и целиком. Торин в изнеможении спрашивает: "Господи помилуй! Разве вы не видели карты? Не слышали нашей песни? И разве не об этом мы толкуем уже много часов подряд?" По мнению Торина, слова гномьей песни вполне понятно и развернуто объясняют происходящее, какие же еще толкования требуются Бильбо? Как я покажу чуть дальше, песня и в самом деле рассказывает всю историю о золоте и драконе и объясняет все, что нужно знать о грядущем походе и о том, кто такие гномы. Мы знаем, что Бильбо внимательно выслушал бóльшую часть песни, потому что видим, как она его взбудоражила и даже – пусть ненадолго – заворожила. Но мистеру Бэггинсу этого мало. Он существо не совсем приземленное и прозаическое, однако хочет, чтобы суть дела изложили ясно и четко – в дополнение к стихам.
Читая и разбирая "Хоббита", мы будем внимательно следить за взаимоотношениями туковской и бэггинсовской сторон в характере Бильбо. Переплетения этих противоположных начал в натуре Бильбо принимают очень запутанные и сложные формы, и Толкин упорно не желает упрощать и обобщать их.
Бильбо Бэггинс, самой судьбой избранный взломщик
Толчком для решения Бильбо принять свою туковскую сторону, переступить порог дома и добровольно отправиться в странствие становится уничижительный отзыв Глойна, который Бильбо случайно подслушивает. Глойн полагает, что произошла какая-то ошибка и Бильбо никоим образом не годится на роль товарища-заговорщика, какого подыскивают себе гномы. "Думаете, он подойдет? Едва я увидел, как этот пузан подпрыгивает и пыхтит в дверях, я сразу заподозрил неладное. Он больше смахивает на бакалейщика, чем на взломщика!" – с презрительным фырканьем заявляет гном. Глойн, возможно, выражается резковато [9] , однако он не далек от истины. Более того, сопутствующие обстоятельства вполне оправдывают его вспышку. Вспомним, что Бильбо зовут вступить в отряд не из милости и не из жалости; гномы выбрали его, потому что наслышаны, что он мастер своего дела, и хотят нанять его как своего рода независимого сотрудника. А нужен им не кто иной, как профессиональный взломщик.
Возможно, удивительно не только то, что в поисках талантливого и квалифицированного взломщика гномы добрались до самого Бэг-Энда. Удивляет и другое: Бильбо явно небезразлично их желание нанять его и сделать соучастником авантюры. Разумно было бы предположить, что почтенный Бэггинс разобидится и оскорбится на то, что незнакомые чужеземцы-гномы принимают его за профессионального вора. Но, вместо этого, Бильбо внезапно загорается горячим желанием на деле доказать гномам свое мастерство и подтвердить репутацию мастера-взломщика. Речь идет не просто о жажде приключений, напавшей на Бильбо, но о его личности. Кто он и какова его роль?
Запускает этот процесс Гэндальф, не только умелый рассказчик, но и сочинитель, творец историй. Еще каких-нибудь два дня назад Бильбо вполне мог считать, будто хорошо знает сам себя, знает, кто он и что он. Но вот появляется Гэндальф и посохом выцарапывает на двери у Бильбо знак, который означает: "Опытный взломщик". Поначалу может показаться, будто Гэндальф затеял какой-то масштабный розыгрыш. Он прекрасно знает, что магический знак, оставленный на двери Бильбо, комически неуместен и хозяину совсем не подходит. После такого разговора, какой был у Гэндальфа с Бильбо, заявлять, будто мистер Бэггинс – взломщик, который "возьмется за хорошую работу, предпочтительно рискованную, оплата по соглашению", – это ли не абсурд?! Упоминание о том, что Бильбо жаждет Интересных Переживаний, так потешно, что неимоверно веселит и изумляет самого Гэндальфа: он "тихонько покатывается со смеху", прежде чем оставить знак. Не менее потешны и рекомендации и похвалы, которые Гэндальф излагает гномам после того, как хоббит падает в обморок с перепугу. Заявление Гэндальфа о том, что Бильбо-де "свиреп, как дракон, которому прищемили хвост дверью", еще можно расценить как шаловливое "поэтическое преувеличение", но на каком основании Гэндальф расхваливает Бильбо как "одного из лучших" взломщиков? Звучит все это так, будто Гэндальф попросту разыгрывает гномов.
Хотя читателю и может показаться, будто Гэндальф устроил гномам розыгрыш, тем не менее когда дело доходит до подтверждения профессионализма Бильбо как взломщика, Гэндальф, судя по всему, вполне серьезен. Вместо того чтобы отыграть назад и отказаться от явно дурновкусной шутки, Гэндальф горячо настаивает на своей правоте: "Если я сказал, что он Взломщик, – значит, он взломщик или будет взломщиком, когда понадобится". И Бильбо, и гномам трудно в это поверить, но Гэндальф твердо стоит на своем и отвергает любые возражения. Он провозглашает Бильбо лучшим из лучших, судьбой избранным Взломщиком – фраза звучная, многозначительная и даже зловещая, которая, судя по всему, призвана подчеркнуть что-то еще, кроме выбора Гэндальфа. Хотя это и кажется всем поголовно нелепым и неправдоподобным, но в каком-то смысле Бильбо – взломщик, избранный судьбой.
Заветное желание гномов
До сего момента мы в основном изучали Бильбо и его отношение к приключению, постучавшемуся в дверь хоббичьей норы, но пока что очень мало успели сказать о гномах, которые принесли это приключение с собой. Как я уже говорил раньше, лучше всего характеризует гномов их песня – та самая, которая ненадолго уносит Бильбо в мир грез и в неведомые края. Под влиянием гномьего пения и музыки Бильбо проникается "ревнивым влечением, живущим в сердцах всех гномов". Поэтому, если мы хотим получше узнать Торина и его спутников, разумно будет присмотреться к тексту песни. [10]
Far over the misty mountains cold
To dungeons deep and caverns old
We must away ere break of day
To seek the pale enchanted gold.
Далеко-далеко за туманные холодные горы, / в глубокие подземелья и древние пещеры / еще до рассвета мы должны отправиться, / чтобы искать светлое зачарованное золото.
The dwarves of yore made mighty spells,
While hammers fell like ringing bells
In places deep, where dark things sleep,
In hollow halls beneath the fells.
Гномы минувших лет создавали мощные чары, / когда молоты падали [на наковальни], словно звенящие колокола, / в глубоких подземельях, где спят темные создания, / в залах, выкопанных под горами.
For ancient king and elvish lord
There many a gleaming golden hoard
They shaped and wrought, and light they caught
To hide in gems on hilt of sword.
Для древнего короля и эльфийского властелина / множество сверкающих золотых сокровищ / они выковали и отлили и поймали свет, / чтобы спрятать его в самоцветы на рукоятях мечей.
On silver necklaces they strung
The flowering stars, on crowns they hung
The dragon-fire, in twisted wire
They meshed the light of moon and sun.
На серебряные ожерелья они нанизывали / цветущие звезды, на венцы прикрепляли / драконий огонь, в филигрань / подмешивали свет луны и солнца.
Far over the misty mountains cold
To dungeons deep and caverns old
We must away, ere break of day,
To claim our long-forgotten gold.
Далеко-далеко за туманные холодные горы, / в глубокие подземелья и древние пещеры / еще до рассвета мы должны отправиться, / чтобы потребовать назад наше давно забытое золото.
Песня начинается строфой, которая с небольшими вариациями повторяется в песне три раза, и в ней изложена цель гномьего похода. Гномы объясняют, куда и зачем отправляются в путь: на свою подземную родину, в подземные жилища предков – "в глубокие подземелья и древние пещеры". Гномы показывают, как далека их цель – и в смысле расстояния, и в смысле труднодостижимости, преград, отделяющих их от родины ("далеко-далеко за туманные холодные горы"). В песне также подчеркивается, насколько сильно их желание вернуться в родные места, – они готовы отправиться в путь затемно, спозаранку ("еще до рассвета"). Наконец, что очень важно, гномы описывают основную мотивацию, побуждающую их к походу: утраченные магические сокровища ("чтобы искать светлое зачарованное золото"). Уже сама эта строфа в достаточной мере объясняет побуждения и цели гномов. Атмосфера песни – мрачноватая, зловещая, полная подземной таинственности. Гномы вспоминают глубокие подземелья и древние пещеры. Гномы, по сути дела, не хвалятся своими подземными обиталищами и не воспевают их красоту. Совершенно ясно, что для них важнее всего сокровища, которые гномий народ создавал в глубоких подземельях, где под сводами разносилось эхо от стука гномьих инструментов.
Хотя по описанию обиталище гномов предстает мрачным и угрюмым, творения гномов, в противоположность темным пещерам, ассоциируются со светом. Гномы ловят лучи света и удерживают их: "поймали свет, чтобы спрятать его в самоцветы на рукоятях мечей". Они нанизывают ожерелья из звезд и увенчивают короны драконьим огнем, а в "филигрань подмешивали свет луны и солнца". Читателю понятно, что гномы в своих глубоких сумрачных подземельях не так уж и нуждаются в солнечном свете: "сверкающие золотые сокровища" заменяют им и луну, и солнце; золото и самоцветы – средоточие их любви и предмет их страсти.
Когда гномы повторяют первую строфу, они слегка меняют формулировку, касающуюся цели путешествия: вместо "чтобы искать светлое зачарованное золото" звучит "чтобы потребовать назад наше давно забытое золото" (хотя и так понятно, что уж кто-кто, а гномы не позабыли о враге и необходимости вернуть себе сокровища). Здесь принципиально важно притяжательное местоимение "наше", потому что именно тут песня переключается с сокровищ самих по себе на гномье отношение к сокровищам:
Goblets they carved there for themselves
And harps of gold; where no man delves
There lay they long, and many a song
Was sung unheard by men or elves.
А для себя они покрывали резьбой кубки / и золотые арфы – там, куда не докопается ни один человек, / они долго хранили их, и было спето много песен, / которых не слышали ни люди, ни эльфы.
The pines were roaring on the height,
The winds were moaning in the night.
The fire was red, it flaming spread;
The trees like torches blazed with light.
Сосны ревели на вершинах, / ветер стенал в ночи. / Красным был огонь, пламя распространялось, / деревья ослепительно светились, словно факелы.
The bells were ringing in the dale
And men looked up with faces pale;
The dragon’s ire more fierce than fire