II
Я слышал своими ушами, как некий посетитель ресторана, желая заказать себе свиную котлету, сказал официанту без тени улыбки:
- А теперь заострим вопрос на мясе.
И как один дачник во время прогулки в лесу заботливо спросил у жены:
- Тебя не лимитирует плащ?
Обратившись ко мне, он тут же сообщил не без гордости:
- Мы с женою никогда не конфликтуем!
Причем я почувствовал, что он гордится не только отличной женой, но и тем, что ему доступны такие слова, как конфликтовать, лимитировать.
Мы познакомились. Оказалось, что он ветеринар, зоотехник и что под Харьковом у него есть не то огород, не то сад, в котором он очень любит возиться, но служба отвлекает его.
- Фактор времени... Ничего не поделаешь! - снова щегольнул он культурностью своего языка.
С таким щегольством я встречаюсь буквально на каждом шагу.
Спрашиваю у одного из редакторов, есть ли в редакции клей, и слышу высокомерный ответ:
- Я не в курсе этих деталей.
В поезде молодая женщина, разговорившись со мною, расхваливала свой дом в подмосковном колхозе:
- Чуть выйдешь за калитку, сейчас же зеленый массив!
- В нашем зеленом массиве так много грибов и ягод!
И видно было, что она очень гордится собою: у нее такая "культурная" речь.
Та же гордость послышалась мне в голосе одного незнакомца, который подошел к моему другу, ловившему рыбу в соседнем пруду, и спросил:
- Какие мероприятия предпринимаете вы для активизации клева?
Моему знакомому дворнику Ивану Игнатьевичу выражение "соседний двор" показалось чересчур просторечным, и он сказал о соседнем дворе:
- Да в ихнем же объекте...
И вот столь же "культурное" изречение некоей интеллигентной гражданки:
- А дождю надо быть! Без дождя невозможно. В деревне климатические условия нужны.
Как бы ни были различны эти люди, их объединяет одно: все они считают правилом хорошего тона возможно чаще вводить в свою речь (даже во время разговора друг с другом) слова и обороты канцелярских бумаг, циркуляров, реляций, протоколов, докладов, донесений и рапортов. Дело дошло до того, что многие из них при всем желании не могут выражаться иначе: так глубоко погрязли они в департаментском стиле.
Молодой человек, проходя мимо сада, увидел у калитки пятилетнюю девочку, которая стояла и плакала. Он ласково наклонился над ней и, к моему изумлению, сказал:
- Ты по какому вопросу плачешь?
Чувства у него были самые нежные, но для выражения нежности не нашлось человеческих слов.
В "Стране Муравии" даже старозаветный мужик Моргунок, превосходно владеющий народною речью, и тот нет-нет да и ввернет в разговор чиновничий оборот, канцелярское слово:
А что касается меня,
Возьмите то в расчет, -
Поскольку я лишен коня,
Ни взад мне, ни вперед.
Иные случаи такого сочетания двух стилей не могут не вызвать улыбки. Эта улыбка, и притом очень добрая, чувствуется, например, в стихах Исаковского, когда он приводит хотя бы такое письмо одной юной колхозницы к человеку, в которого она влюблена:
Пишу тебе
Официально
И жду
Дальнейших директив.
Признаться, и я улыбнулся недавно, когда знакомая уборщица, кормившая голубей на балконе, вдруг заявила в сердцах:
- Энти голуби - чистые свиньи, надо их отседа аннулировать!
Фраза чрезвычайно типичная. Аннулировать мирно уживается в ней с отседа и энти.
Но хотя в иных случаях сосуществование стилей и может показаться забавным, примириться с ним никак невозможно, ибо в стихию нормальной человеческой речи и здесь врывается все та же канцелярия.
Официозная манера выражаться отозвалась даже на стиле объявлений и вывесок. Уже не раз отмечалось в печати, что "Починка белья" на нынешних вывесках называется "Ремонтом белья", а швейные мастерские - "Мастерскими индпошива" ("индивидуальный пошив").
"Индпошив из материала заказчика" - долго значилось на вывеске одного ателье.
Эта языковая тенденция стала для меня особенно явной на одном из кавказских курортов. Там существовала лет десять лавчонка, над которой красовалась простая и ясная вывеска:
"Палки".
Недавно я приехал в тот город и вижу: лавчонка украшена новою вывескою, где те же палки именуются так:
"Палочные изделия".
Я спросил у старика продавца, почему он произвел эту замену. Он взглянул на меня, как на несомненного олуха, не понимающего простейших вещей, и не удостоил ответом. Но в лавке находился покупатель, который пояснил снисходительно, что палочные изделия гораздо "красивше", чем палки.
Едва только я вышел из этой лавчонки, я увидел вывеску над бывшей кондитерской:
"Хлебобулочные изделия".
А за углом в переулке меня поджидали:
"Чулочно-носочные изделия" и "Сувенирные изделия".
А чуть я вернулся в Москву, я прочитал на Арбате:
"Строчевышитые изделия".
И неподалеку - над москательной лавчонкой:
"Мыломоющие средства".
А в городе Мукачеве я видел такие объявления на улицах:
"Не засоряйте тротуаров общественного пользования (?!) отходами курительного процесса".
То есть попросту - окурками.
И другое объявление - там же:
"Прием стеклобанок из-под консервной продукции".
Или взять хотя бы слово ванна. Приверженцам бюрократического стиля оно кажется слишком простецким, и они заменили его обмывочным пунктом. Чудесно сказано об этом у Зощенко:
"И тут сестричка подскочила.
- Пойдемте, говорит, больной, на обмывочный пункт.
Но от этих слов меня тоже передернуло.
- Лучше бы, говорю, называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, говорю, красивей и возвышает душу. И я, говорю, не лошадь, чтобы меня обмывать".
Соберите эти отдельные случаи, и вы увидите, что все они в своей совокупности определяют собою очень резко выраженный процесс вытеснения простых оборотов и слов канцелярскими.
Особенно огорчительно то, что такая "канцеляризация" речи почему-то пришлась по душе обширному слою людей. Эти люди пребывают в уверенности, что палки низкий слог, а палочные изделия - высокий. Им кажутся весьма привлекательными такие, например, анекдотически корявые формы, как:
"Обрыбление пруда карасями", "Обсеменение девушками дикого поля", "Удобрение в лице навоза" и т.д., и т.д., и т.д.
Многие из них упиваются этим жаргоном как великим достижением культуры.
Та женщина, которая в разговоре со мною называла зеленым массивом милые ее сердцу леса, несомненно, считала, что этак "гораздо культурнее". Ей, я уверен, чудилось, что, употребив это ведомственное слово, она выкажет себя перед своим собеседником в наиболее благоприятном и выгодном свете. Дома, в семейном кругу, она, несомненно, говорит по-человечески: роща, перелесок, осинник, дубняк, березняк, но чудесные эти слова кажутся ей слишком деревенскими, и вот в разговоре с "культурным" городским человеком она изгоняет их из своего лексикона, предпочитая им "зеленый массив".
Это очень верно подметил Павел Нилин. По его словам, "человек, желающий высказаться "покультурнее", не решается порой назвать шапку шапкой, а пиджак пиджаком. И произносит вместо этого строгие слова: головной убор или верхняя одежда".
Вместо несподручно, неудобно эти люди говорят нерентабельно:
- Здесь полочку прибить - будет нерентабельно.
"Головной убор", "зеленый массив", "нерентабельно", "в курсе деталей", "палочные изделия", "конфликтовать", "лимитировать", "гужевой транспорт" для этих людей парадные и щегольские слова, а шапка, лес, телега - затрапезные, будничные. Этого мало. Сплошь и рядом встречаются люди, считающие канцелярскую лексику принадлежностью подлинно литературного, подлинно научного стиля.
Ученый, пишущий ясным, простым языком, кажется им плоховатым ученым. И писатель, гнушающийся официальными трафаретами речи, представляется им плоховатым писателем.
"Прошли сильные дожди", - написал молодой литератор В. Зарецкий, готовя радиопередачу в одном из крупных колхозов под Курском.
Заведующий клубом поморщился:
- Так не годится. Надо бы литературнее. Напишите-ка лучше вот этак: "Выпали обильные осадки".
Литературность виделась этому человеку не в языке Льва Толстого и Чехова, а в штампованном жаргоне казенных бумаг.
Здесь же, по убеждению подобных людей, главный, неотъемлемый признак учености.
Некий агроном, автор ученой статьи, позволил себе ввести в ее текст такие простые слова, как мокрая земля и глубокий снег.
- Вы не уважаете читателя! - накинулся на него возмущенный редактор. - В научной статье вы обязаны писать - глубокий снежный покров и избыточно увлажненная почва.
Статья или книга может быть в научном отношении ничтожна, но если общепринятые, простые слова заменены в ней вот этакими бюрократически закругленными формулами, ей охотно отдадут предпочтение перед теми статьями и книгами, где снег называется снегом, дождь - дождем, а мокрая земля - мокрой землей.
Ростовский археолог, вместо того чтобы написать:
"В раскопанном мною кургане лежал покойник головой к востоку", - в погоне за мнимой научностью изложил эту мысль так:
"Погребение принадлежало (?) субъекту (!), ориентированному (!) черепом на восток".
"Изобрети, к примеру, сегодня наши специалисты кирпич в том виде, в каком он известен сотни лет, они назвали бы его не кирпичом, а непременно чем-то вроде легкоплавкого, песчаноглинистого обжигоблока или как-то в этом роде", - пишет в редакцию "Известий" читатель Вас. Малаков.
Я никогда не мог понять, почему у одних такой язык называется дубовым, у других - суконным: ведь этим они оскорбляют и дуб и сукно. И "научность" и "литературность" мерещится многим именно в таком языке. Многие псевдоученые вменяют себе даже в заслугу этот претенциозно-напыщенный слог.
Нужно ли говорить, что все такие обороты порождены роковым заблуждением, основанным на уверенности невежд, будто научный язык есть непременно язык канцелярский.
Отсюда стремление слабейших представителей цеха ученых выражать свои убогие мысли преднамеренно замутненным департаментским слогом.
Преподаватель одного из педвузов С. Д. Шеенко в пространном письме ко мне с искренним возмущением пишет:
"Раскройте любые "Ученые записки" любого, даже самого уважаемого научного учреждения. Одни заглавия чего стоят! Научный работник ни за что не напишет статьи под заглавием "Форма поверхности верховьев реки Анюй". Нет, он не настолько наивен. С таким простым заглавием нелегко доказать, что работа научная. Он выбирает один из замысловато-ученых вариантов, здесь совершенно не нужных:
"К вопросу о геоморфологическом строении Хорско-Анюйского водораздела".
Или:
"Относительно некоторых особенностей формирования пенеплена в районе Хорско-Анюйского междуречья".
Или:
"По поводу характера изменения батиса эрозии и геоморфологической структуры района возможной Хорско-Анюйской бифуркации"".
Конечно, со стороны представляется диким, что существует эстетика, предпочитающая бесцветные, малокровные, стерилизованные, сухие слова прекрасным, образным, общенародным словам. Но невозможно отрицать, что эта эстетика до самого последнего времени была очень сильна и властительна.
У многих и сейчас как бы два языка: один для домашнего обихода и другой для щегольства "образованностью". Еще в 1945 году газета "Известия" не без грусти отметила существование этих двух языков.
"Сказать "комбинат выпускает никуда не годную обувь" можно. Но избави бог так написать в решении. Под руководством канцелярского деятеля эта простая и ясная мысль превращается в нечто подобное следующему:
"С точки зрения носки обувь не соответствует установленным кондициям и регламентированному стандарту, преподанному ОТК"".
Константин Паустовский рассказывает о председателе сельсовета в среднерусском селе, талантливом и остроумном человеке, разговор которого в обыденной жизни был полон едкого и веселого юмора. Но стоило ему взойти на трибуну, как, подчиняясь все той же убогой эстетике, он тотчас начинал канителить:
"- Что мы имеем на сегодняшний день в смысле дальнейшего развития товарной линии производства молочной продукции и ликвидирования ее отставания по плану надоев молока?"
"Назвать этот язык русским, - говорит Константин Паустовский, - мог бы только жесточайший наш враг".
Канцелярский жаргон просочился даже в интимную речь. На таком жаргоне - мы видели - пишутся даже любовные письма. И что печальнее в тысячу раз - он усиленно прививается детям чуть не с младенческих лет.
В газете "Известия" приводилось письмо, которое одна восьмилетняя школьница написала родному отцу:
"Дорогой папа! Поздравляю тебя с днем рождения, желаю новых достижений в труде, успехов в работе и личной жизни. Твоя дочь Оля".
Отец был огорчен и раздосадован:
- Как будто телеграмму от месткома получил, честное слово!
Горе бедного отца мне понятно, я ему глубоко сочувствую, тем более что и я получаю такие же письма. Мне, как и всякому автору книг для детей, часто пишут школьники, главным образом маленькие, первого класса. Письма добросердечные, но, увы, разрывая конверты, я заранее могу предсказать, что почти в каждом письме непременно встретятся такие недетские фразы:
"Желаем вам новых достижений в труде", "желаем вам творческих удач и успехов..."
"Новые достижения", "творческие успехи" - горько видеть эти стертые, трафаретные фразы, выведенные под руководством учителей и учительниц трогательно неумелыми детскими пальцами. Горько сознавать, что в наших школах, если не во всех, то во многих, педагоги уже с первого класса начинают стремиться к тому, чтобы "канцеляризировать" речь детей.
В Саратове на улице Степана Разина есть школа № 1. В этой школе есть класс 2 "В". Ученики этого класса прислали мне приветливое письмо, в котором меня поразили такие невероятные строки:
"Особенно нам полюбились "Айболит", "Мойдодыр". Ваши книги помогают нам вырасти честными и правдивыми детьми".
Несчастные дети, которых уже с самого раннего возраста приучают к казенной брехне. Сказать, что "Мойдодыр", единственная тема которого -
Надо, надо умываться
По утрам и вечерам, -
сказать о нем, что он учит "правдивости и честности", значит бесчестно отклониться от правды.
У "Айболита" тоже другая тематика, не имеющая ни малейшего отношения к "правдивости".
Но дети, учащиеся 1-й Саратовской школы, приучены к тому, чтобы к каждой прочитанной книге, даже не вникая в ее содержание, применять один и тот же фальшивый шаблон.
В этом канцелярите их, конечно, невозможно винить. Но нет оправдания тем педагогам, которые приучают их к штампованной лжи.
• • •
Всякая штампованная речь многословна. Ведь тот, кто пользуется истертыми штампами, говорит по инерции, спустя рукава, его внимание к каждому слову ослаблено, поэтому он так и сыплет словами-паразитами, словами-пустышками, превращающими его речь в болтовню. Это очень наглядно показывает молодой ученый В. Г. Костомаров, которого я уже цитировал на предыдущих страницах.
Он подвергает анализу следующий краткий отрывок из одной популярной брошюры:
"Правильная механизация нашего строительства является мощным и действенным средством и важнейшей основой резкого повышения производительности труда".
Фраза как будто правильная, но, говорит Костомаров, "легко увидеть, что употребление многочисленных прилагательных в этой фразе диктовалось не содержанием мысли, а лишь желанием говорить "по-ученому". Автор не заметил при этом, что прилагательные в научном стиле выполняют важную роль, а в его речи они загромождают предложение пустыми словами и отвлекают внимание.
В самом деле, что дает сообщение правильная механизация! Ведь всем понятно, что неправильная механизация впрок не пойдет. Неточно утверждение нашего строительства, так как механизация повысит производительность труда не только в данном, не только в нашем строительстве, но и во всяком другом строительстве. Не следовало бы употреблять и два почти равнозначных определения: мощное средство всегда будет действенным. Мало проясняет мысль трафаретное резкое повышение, и, наконец, просто неверно говорить о важнейшей основе, ибо нет основ важных и неважных: быть основой - значит быть главным, основным, важнейшим.
У нас часто поздравляют с достигнутыми успехами, исправляют имеющиеся ошибки, рассматривают полученные предложения, овладевают настоящим мастерством, обсуждают результаты проведенных выборов, горячо аплодируют приглашенным гостям и т.д., хотя никому не пришло бы в голову поздравить с успехами, которых не достигли, исправлять ошибки, которых нет, рассматривать неполученные предложения, овладевать ненастоящим мастерством, обсуждать результаты несостоявшихся выборов или аплодировать гостям, которых забыли пригласить".