Эстетически близок Коцбеку его единомышленник, также в прошлом христианский социалист Антон Водник, послевоенная лирика которого несет в себе черты неосимволизма и христианско-эсхатологическую исповедальность, а в некоторых произведениях (сборник "Голос тишины", 1959) – элементы пантеизма и мистики. Как сотрудник журнала "Дом ин свет", выходившего в оккупированной Любляне до 1944 г. вопреки провозглашенному деятелями антифашистского сопротивления лозунгу "молчания культуры", Водник после войны испытывал определенные трудности с новой властью, однако судебному преследованию не подвергался и работал на скромной должности корректора. В 1948 г. вышла его книга, в основе которой – подборка довоенных стихотворений, написанных в духе экспрессионизма; затем были опубликованы сборники 1952 и 1959 гг. Этическим ориентиром для поэта служит христианский идеализм, убежденность в том, что противоречия, связанные с Эросом и Танатосом, возможно преодолеть благодаря глубокой вере, трепетному отношению к языку поэзии и художественным образам, соразмерности объективного и трансцендентального сознания.
Глубоко личная, медитативная лирика, отражающая состояние экзистенциального кризиса, даже ужаса, и одновременно дающая надежду, отличает поэтов Ц. Випотника и Й. Удовича. Цене Випотник (1914–1972), филолог, выпускник Люблянского университета, во время войны выжил в итальянских лагерях, затем работал редактором в издательствах, переводил. Уже первый его сборник "Одинокое дерево" (1956) содержит произведения зрелого лирика, в которых сильны балладные мотивы. В них автор говорит о страданиях человека в концлагере, вспоминает о военных тяготах, не скрывает разочарования от первых социалистических лет. Исповедальная нежность лирики мирного времени соседствует с гневной интонацией стихов военных лет, в которой слышатся отзвуки страха и смятения, близкие настроениям Коцбека. Так может писать лишь человек, смотревший в глаза смерти – стихотворение "Ночь в концентрационном лагере":
Свинцовый мрак освещает месяц, обглоданный и кровавый, словно отблеск с земли через древнее небо низвергся, под ним пропавшее облако, будто выкидыш, камнем летит сквозь тьму.
Йоже Удович (1912–1986), славист по образованию, в начале войны был интернирован, в 1943 г. присоединился к партизанам. После войны начал публиковаться в журналах; дебютную книгу "Зеркало снов", в которую вошли довоенные и послевоенные произведения, выпустил в 1961 г. Этот сборник свидетельствует об усилении в словенской лирике личностного исповедального начала. Через выразительные образы поэт пытается смягчить чувство горечи и разочарования, настигшее его поколение после войны, при этом в его стихотворениях отчетливо прослеживаются черты, присущие авторам межвоенного периода, опиравшимся на идеи христианского социализма, в частности, Коцбеку. Показательно стихотворение "Зеркало снов", давшее название всему сборнику:
Зеркало снов
отблеск бросает
в черную ночь.
Длинные волосы
вымыла на ночь
в лунном потоке,
сушит теперь их
в чьем-то саду.
Розы не знают ее,
ночь не знакома
с ней, и привратник –
дух не впускает ее,
просит ответить,
кто она, кто и откуда.Не говорит,
что она из моей
вышла груди,
в ночь возвращаться не хочет.Белая птица
из пальчиков тонких ее
острые вытащить хочет шипы.
Освободить от тоски.Больше не вспомнит
она о шипах
в сердце моем
никогда.(Перевод А. Кушнера)
Нарушая логические конструкции, традиционные формы и рифмы, Удович сохраняет классический синтаксис, пристрастие к красоте слова-символа, к тайне. Поэзия для него – неуловимый, загадочный и вечно обновляющийся мир, а поэт – тот, кто видит "образы грядущего" и "познает колдовство" (стихотворение "Протей").
По-другому складывался творческий путь И. Минатти и Л. Кра кара. Иван Минатти ушел в партизаны со студенческой скамьи, начал печататься в партизанских изданиях. После войны, закончив университет, работал редактором и много переводил. От дебютного сборника пламенной партизанской лирики "С дороги" (1947) он быстро перешел к субъективной рефлективной манере творчества, став одним из крупнейших представителей послевоенной исповедальной импрессионистической лирики. Об этом свидетельствуют сборники "А весна придет" (1955) и "Кого-то ты должен любить" (1963). Однако военное прошлое никогда не переставало бы ть камертоном его творчества, "пеплом Клааса" стучало в сердце:
Мы в лагере зажгли костер веселый
и сели рядом, как в лесу, бывало,
в минуты партизанского привала.Гитара, смех, и хоровод, и снова
задорный смех. От пляски рдеют лица.
И мысль моя, как светлячок стремится
скользнуть в густые заросли былого.Они пришли и молча сели рядом,
как теми незабвенным ночами
(тот у Горьянцев пал, а тот на Чавне),и были мы друзьям пришедшим рады,
и до утра мы у костра сидели
и тихо в угли красные глядели.("Они пришли…", перевод М. Ваксмахера)
Лойзе Кракар (1926–1995), прошедший Бухенвальд и Освенцим, изучал после войны славистику в Люблянском университете, работал в журналах и издательствах, на радио Словении, преподавал. Как и у Минатти, его первый сборник "На подъеме молодости" (1949) пронизан духом послевоенного оптимизма, однако довольно быстро эти настроения сменились чувством разочарования в окружающей действительности, на первый план вышли стихи, ориентированные на личные переживания, имеющие выраженный психологический и эротический подтекст, что нашло отражение в сборниках "Цвет полыни" (1962), "Искатели жемчуга" (1964), "Умрите, мертвые" (1965), "Ночь длиннее надежды" (1966), "Крик" (1968). В последующих книгах Кракара прослеживается увлечение идеями пантеизма, поэт видит в стихотворчестве возможность диалога с самим собой и всем страдающим человечеством. Одним из наиболее выразительных является цикл "Искатели жемчуга" из одноименного сборника, где метафорический рассказ о человеческих страданиях, сравнимых с муками ада, дает ключ к пониманию авторской концепции мира:
Но умирают даже сновиденья,
навек тускнеют даже жемчуга,
и остается горький запах тленья
и черепа на рифовых рогах…
А в этих черепах поныне вьются
ныряльщиков и дерзость и мечты,
но даже рыбы завещают грустно
не плавать в эти страшные сады.(Перевод С. Мнацаканяна)
Во второй половине 1950-х гг., когда в литературу входит так называемое негероическое поколение, на себя сразу обращают внимание четыре ярких поэта: К. Кович, Я. Менарт, Т. Павчек и Ц. Злобец, совместно выпустившие лирический сборник "Стихи четырех" (1953). Их приподнятая, наивно-интимная лирика отличалась как от "серьезной" поэзии представителей старшей генерации, так и от произведений их ровесников Д. Зайца и В. Тауфера, обратившихся к экзистенциализму. Книга сыграла важнейшую роль не только в культурной, но и в политической жизни Словении, определив начало отхода от господствовавшей на рубеже 1940–1950-х гг. соцреалистической эстетики. Противодействуя идеологии обезличивания и усреднения, ее авторы сконцентрировали свое внимание на внутреннем мире личности, на сфере человеческих чувств. Но после этой первой успешной групповой акции их пути разошлись. Более опасными показались партийным идеологам сборники молодых нигилистов, вышедшие в 1958 г. в самиздате: "Выжженная трава" Д. Зайца и "Свинцовые звезды" В. Тауфера. Тогда же начинают печататься С. Вегри – сборник "Лунный конь" (1958), Г. Стрниша – сборник "Мозаики" (1959), чуть позже С. Макарович – сборник "Сумрак" (1964). Творчество этой плеяды поэтов стимулирует развитие словенской модернистской поэзии, давшей впоследствии импульс появлению радикального модернизма и неоавангарда.
Путь каждого из четверки триумфаторов начала 1950-х гг. сложился по-своему. Янез Менарт (1929–2004), получив диплом филолога-компаративиста, работал на киностудии, на радио, в издательстве, много переводил (Шекспир, Бернс, Байрон, Кольридж, Гюго, Мюссе). В центре его внимания – темы, связанные с повседневной жизнью, с нашими недостатками и слабостями: этому посвящены сборники "Первая осень" (1955), "Газетные стихи" (1960), "Белая сказка" и "Семафоры молодости" (оба 1963). Широкую известность принес автору сборник "Газетные стихи", построенный как номер ежедневной газеты: первая, вторая, третья полосы со всеми их рубриками и разделами – последние новости, репортажи из-за рубежа, хроника, объявления, некрологи, колонка главного редактора и т. д. Авторскую манеру Менарта отличают ирония и самоирония, афористичность, подчас сатирическая острота, но при этом его лирический герой сохраняет романтическую веру в добро, человечность, любовь. Для воплощения образа "маленького" человека поэт использует классические формы, создаваемые им картины реалистичны и при этом нередко оттенены остроумным, даже едким комментарием. Графика и визуализация стиха также являются его "фирменными" приемами:
Когда бутоны распускаются,
май входит к нам,
печально вдовы озираются
по сторонам…
А проституткам нездоровится –
май виноват,
когда полна цветов околица –
маю виват!
Здесь ножек девичьих видения
лишают сна,
А девочек – тревожно бдение:
весна! весна!
Здесь кошки плачут по девичеству,
вот это май,
его весеннее величество бьет через край!
А кто-то пьянствует по-черному,
не зная сам,
зачем похмельем прокопчёному те небеса…
("Майское" из сборника "Газетные стихи", перевод С. Мнацаканяна)
Тоне Павчек (1928–2011) после окончания Люблянского университета, сотрудничал в периодической печати, руководил театром в Любляне, много переводил, в том числе русскую поэзию (Блок, Маяковский, Есенин, Ахматова, Пастернак, Цветаева). Его ранней лирике свойственна романтичность, импрессионистичность, порой сентиментальность. Он утверждает волшебное вечное "жить" и не может смириться с тем, что до сих пор на этой планете "изо дня в день стреляют, // стреляют в себя и других, // в настоящее и грядущее, // в идеалы, // в идеи, // в надежды, // и в человека" (стихотворение "Среди трав и миражей…", перевод Ю. Левитанского). Лирический герой Павчека ищет связь с природой, олицетворяющей саму жизнь, несмотря на всю парадоксальность современного мира, воспринимает его позитивно, потому что человеческое бытие – это радость и боль одновременно. Для поэта мука, восторг, счастье – взаимопроникающие начала. Отсюда его склонность к патетике, приподнятость лирики, торжественная напевность стиха, в котором классическая форма искусно чередуется с верлибром. Это характерно для сборников "Мечты продолжают жить" (1958), "Плененный океан" (196 4). Во второй книге в ряде стихотворений ("Память о земле", "Пре данност ь", "Молитва") поэт, подчеркивая связь времен, обращается к земле предков, ищет опору в ее энергии.
Жизнелюбие и оптимизм отличают мировосприятие Цирила Злобеца (род. 1925), словенца, чье детство пришлось на период итальянской оккупации Словенского Приморья. В восемнадцать лет он ушел в партизаны, после войны учился в Любляне. Известен как журналист, редактор, переводчик, общественный деятель. Влияние на его поэтику оказали поэты-земляки И. Груден, С. Косовел, А. Градник, а также представители современной итальянской поэзии. Выразительная и яркая, часто окрашенная чувственными мотивами лирика Злобеца находит воплощение как в свободном стихе, так и в форме сонета – сборники "Сбежавшее детство" (1957), "Любовь" (1958), "Оазис для двоих" (1964), "Стихи гнева и любви" (1968). В стихотворениях "Древо любви", "Чудо любви", "Чудесное приключение" любовь представлена как состояние величайшего счастья и гармонии. Версификация в стихотворениях Злобеца не усложнена, в его поэтическом языке пересекаются конкретные и абстрактные понятия. Интерес поэта к экзистенциальным проблемам воплощается в в современном интеллектуальном словаре, в желании "выкрикнуть слово, // которое само по себе является жизнью" (стихотворение "Слово", перевод Е. Винокурова).
Более склонен к модернистскому эксперименту последний из четверки Каетан Кович (род. 1931), по образованию филолог-компаративист. Начинал он как журналист, затем много лет работал в Государственном издательстве Словении. В его переводах вышли П. Элюар, Р. М. Рильке, Г. Тракль, Ш. Петефи. Оптимистический взгляд на мир сочетается в поэзии Ковича с чувствами горечи и разочарования, ставшими реакцией на абсурдность современной действительности – сборники "Ранний-ранний день" (1956), "Корни ветра" (1961) и "Огневодье" (1965). Образ мира одновременно фееричен ("Зеленое стихотворение", "Желтое стихотворение", "Красное стихотворение", "Белое стихотворение" – сборник "Корни ветра") и ужасен ("Псалом" – там же). Обе эти его стороны поэт пытается показать на новом выразительном уровне с помощью выверенного, основанного на радикально модернистской метафоре поэтического языка. Соединяя отточенную мысль и искреннее чувство – "огонь" и "воду" – два часто взаимоисключающих элемента – Кович дает значению слова и форме стиха новую жизнь:
О шептанья,
О крики.
Мир есть голос и тишина.
Целым хочу я быть.
Ибо мир – огневодье.("Огневодье", перевод А. Романенко)
Большое влияние на субъективизацию словенской послевоенной лирики оказало творчество Божо Водушека, лишь в 1966 г. выпустившего свою вторую книгу "Избранные стихотворения" (первая вышла еще до войны). Его с полным правом можно назвать лириком, ищущим смысл поэзии в ней самой (стихотворения "Рож дение Адама", "Сияющая тишина высокого дня"). Его лирический герой автономен и самодостаточен, в своих поисках смысла бытия он подчинен лишь самому себе.
Начало 1960-х гг., несмотря на некоторые болезненные репрессивные меры в области культуры, (закрытие журнала "Перспективе", ликвидация экспериментальной студии "Одер 57"), можно рассматривать как время "оттепели", период конструктивного столкновения самых противоположных точек зрения на будущее искусства, на то, останется ли оно в подчинении у идеологии или обретет абсолютную свободу. В это время произошло три существенных прорыва. Во-первых, стало возможным возвращение к довоенной поэтической традиции, к эстетике экспрессионизма и радикального авангарда, представленной в произведениях А. Подбевшека и С. Косовела. Во-вторых, поэты-шестидесятники первыми начали активный творческий диалог с современной им европейской поэзией в лице самых видных ее представителей. Наконец, впервые после войны было достигнуто равноправное сосуществование разных идейных и художественных принципов: от традиционных народных мотивов до экзистенциальных и метафизических исканий. К этому прибавился интерес поэтов к новым выразительным возможностям языка, его структуре, поиск нетрадиционных способов передачи смысла, начало экспериментов с визуальной и конкретной поэзией и освоения мультимедийного инструментария. В целом это десятилетие оказалось очень плодотворным. Была восстановлена прерванная в первые годы социалистического строительства связь с национальной поэтической традицией начала ХХ в., созданы предпосылки для развития эстетического плюрализма, равных условий для представителей разных литературных направлений, концепций и художественных взглядов.
Одним из главных реформаторов поэтического языка в словенской литературе второй половины ХХ в. является Дане Зайц (1929–2010). Во время Второй мировой войны он потерял отца и двух братьев, был вынужден бросить школу, в начале 1950-х гг. был исключен из гимназии за политическое инакомыслие. Первый сборник Зайца "Выжженная трава" резко контрастировал с неоромантической приподнятостью лирики авторов "Стихов четырех". Полученный в годы войны импульс разочарования и неверия в создание устойчивой реальности стал для поэта доминантным. "Сизифово" сопротивление лирического героя агрессии окружающего мира, облеченное в свободный стих, характерно и для следующего сборника "Язык из земли" (1961). В стихотворениях Зайца отражена истина нового времени – нет более поколения, уверенного в том, что жизнь априори имеет смысл, мир утратил почву под ногами и небо над головой. Традиционные гуманистические ценности показали свою несостоятельность, язык поэзии не способен более выражать истину. Об этом говорит программное стихотворение "Комок пепла": язык традиционной поэзии – больше не огонь истины, а пепел. Поэт выбрасывает "заржавленный ключ" от старой поэзии, выметает пепел старого языка. Его новый язык, словно праязык, – чист, силен и первобытен, это "язык из земли". Он так прост и одновременно многозначен, что его нельзя перевести, "объяснить" рационально, это – "язык, говорящий словами щепоток и пальцев" (перевод Ю. Мориц). Стремясь прорваться сквозь стену стереотипов "нормального" словоупотребления, Зайц апеллирует к архетипическим образам, но так, что время теряет свои узнаваемые очертания и выступает как квинтэссенция вневременного, вечного:
Камни вылизал дождь.
На печке блестит вода.
Дождь размывает печь.
Песок засыпает клеть.Дикою стала лоза.
Осевший колодец зачах.
Последняя тлеет стена.("Мертвые образы", перевод Ю. Мориц)
В третьей книге "Убийцы змей" (1968) поэт идет еще дальше, теперь язык поэзии "фальшив", все, к чему он прикасается, становится ложью.
Для тональности первой книги поэта, переводчика, общественного деятеля Вено Тауфера (род. 1933) "Свинцовые звезды" также характерно чувство страха, одиночества и разочарования, присущее поколению "негероических сыновей героических отцов". Он тщетно ищет связь между погибшими в антифашистской борьбе родителями и запутавшимися в экзистенциальных проблемах детьми (цикл "Меланхолия второго эшелона", посвященный "отцу-воину"). Лирический герой двух его следующих сборников "Узник свободы" (1963) и "Упражнения и задачи" (1969) стремится к пониманию сущности человеческого бытия, но сначала он теряет ориентиры, затем иллюзии, а потом и сам смысл происходящего; остаются лишь названия, даваемые предметам, прежде чем они исчезнут. Не случайно одним из основных в лирике Тауфера этого периода становится мотив плаванья на корабле, потерявшем управление, плаванья в никуда: "корабль, который идет без конца, сам не зная куда" (стихотворение "Море", перевод А. Романенко). Парадоксальность конфликта человека и мира переосмысляется в цикле "Словенские сонеты 62", в котором сделана попытка соединить национальную классическую традицию с ультрамодернистским экспериментом. Теряя свое конкретное наполнение, слова все больше приобретают абстрактное значение, наделяются новыми символическими и экзистенциальными смыслами. Логическая связь между ними заменяется ассоциативной, герметизм стиха растет. В третьей книге модернистская составляющая поэтики Тауфера усиливается. При этом он систематически обращается к традиционным поэтическим формам (сонет, газель, глосса), к смысловым подходам и принципам, использовавшимся классиками. Стихотворения часто строятся на игре или загадке ("Дон-Кихот"), переосмысляют мифы ("Немой Орфей"), язык перестает быть средством выражения и становится собственно предметом поэзии. Это особенно заметно в последнем цикле сборника "Формы и решения", где слово, по сути, оказывается единственной объективной реальностью.