Авва Дорофей объясняет, что наемником называют человека, который уже не боится вечных мук, но знает, что за добродетели Господь награждает нас блаженством и благодатью, и трудится для Бога ради награды духовной, ради Царствия Небесного.
Третья степень страха Божия – это состояние сыновства, при котором человек трудится для Бога не из-за страха перед муками и не ради награды, а только из-за одной сыновней любви. Святитель Димитрий Ростовский [6] так сказал об этом в своей молитве: "Господи, если за все мои бесчисленные согрешения Ты пошлешь меня в ад, то и там я не перестану любить Тебя".
Схожие настроения мы встречаем и у Мейстера Экхарта [7] , с трудами которого полезно ознакомиться всем: "Один великий проповедник рассказал <…> следующую историю: был однажды человек (о нем можно прочесть в писаниях святых), целых восемь лет просивший у Бога послать ему человека, который мог бы указать ему путь к правде. Однажды, когда его охватило особенно сильное желание найти такого человека, был ему голос от Бога, который сказал: "Ступай к церкви, там найдешь человека, который укажет тебе путь к правде". Ион пошел; и увидал бедного человека с ногами, израненными и покрытыми грязью, вся одежда его не стоила трех грошей.
Он поклонился ему и сказал: "Да пошлет тебе Бог доброе утро", а тот возразил: "У меня никогда не было худого утра!" Он сказал: "Да пошлет тебе Бог счастья! Почему ты так отвечаешь мне?" Тот возразил: "Никогда не было у меня несчастья". И опять он сказал: "Ради блаженства твоего скажи, почему ты мне так отвечаешь?" Тот возразил: "Я никогда не был не блаженным". Тогда он сказал: "Да пошлет тебе Бог спасенье! Разъясни мне свои слова, потому что я не могу этого понять".
Тот молвил: "Хорошо. Ты мне сказал: да пошлет мне Бог доброе утро, а я возразил: у меня никогда не было плохого утра. Случится мне голодать, я хвалю Бога; терплю ли скорбь или позор, я хвалю Бога, и потому у меня никогда не было плохого утра. Когда ты сказал: да пошлет мне Бог счастья, я возразил, что у меня никогда не было несчастья. Ибо, что бы ни послал или ни назначил мне Бог, будь то радость или страдание, кислое или сладкое, я все принимал от Бога как наилучшее, – поэтому никогда не было у меня несчастья. Ты сказал: ради блаженства моего, тогда я заметил: я никогда не был не блаженным, потому что всецело отдал свою волю воле Божией. Чего хочет Бог, того хочу и я, потому никогда я не был не блаженным, ибо только и хотел одного – Божией воли".
"Ну, милый человек, а если б Бог захотел бросить тебя в ад, что бы ты тогда сказал?" Тот отвечал: "Меня! бросить в ад? Посмотрел бы я, как бы Он это сделал! Но даже и тогда, даже если б Он и бросил меня в ад, у меня нашлись бы две руки, которыми я бы ухватился за Него. Одна – это истинное смирение, и им я обвился бы вокруг Него; моя другая рука – любовь, и ею я обхватил бы Его".
Потом он сказал еще: "Я хочу лучше быть в аду с Богом, чем в Царствии Небесном без Него".
Блаженный Августин [8] советовал: "Люби Бога и делай что хочешь". Это – абсолютная, полная свобода, достигнув которой человек нисколько не боится ада, но служит Господу из одной сыновней любви. В этом и состоит истинная цель христианской жизни. Каждому из нас Господь даровал возможность называть Его Отцом, и поэтому если мы не ставим перед собой столь высокой цели, то я даже не представляю, каким образом мы можем спастись.
Страх наемника – это переживания человека, испытавшего на себе глубочайшее духовное воздействие благодати Божией, хотя это – все еще первоначальный страх. Вспомните притчу о блудном сыне: он возвращается домой и в раскаянии говорит отцу: Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим (Лк. 15: 21) и уже собирался проситься в число наемников, которые избыточествуют хлебом (Лк. 15: 17), но отец не дал ему завершить эту фразу. Он говорит своим рабам: Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся (Лк. 15: 22–24). Отец предпочитает вернуть пусть и недостойного сына, нежели приобрести даже добросовестного наемника.
В значительной степени страх зависит от характера человека, но следует помнить, что характер может породить и бесстрашие. А мужество и бесстрашие – суть вещи совершенно разные; часто бесстрашие является лишь следствием страха перед чужим мнением, потому что бесстрашный человек вынужден постоянно доказывать окружающим свое бесстрашие. Если ударят его по одной щеке, другую он ни за что не подставит: только мужественный человек способен на такой поступок.
Мужество воспитывается в семье и в Церкви. Совесть – основа для ее воспитания; в совести кроются начатки мужества. Они заложены в словах: Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом (Лк. 16: 10). Мужество начинается с "верности в малом" и продолжается как действие совести в человеке. Позже оно проявляется как смирение, потому что между мужеством и смирением в какой-то момент можно поставить знак равенства: мужество становится смирением, а смирение – мужеством не бояться признаться себе, кто ты такой на самом деле, увидеть себя в истинном свете. Это связано с покаянием, с преодолением себя, с духовной борьбой. Каждому из нас Господь предоставляет возможность проявить мужество, исходя из наших сил, в том числе дает нам и видение наших грехов.
Часто, готовясь к Святому Причастию, мы перечисляем огромное количество разных грехов и записываем на бумажке все то, о чем идет речь в книжках, посвященных исповеди, так сказать, на всякий случай: дескать, во всем грешен, а значит, мог совершить и то и се, и пятое и десятое… А стоит ли так исповедоваться, стоит ли приучать себя к такому подходу к исповеди? Мы боимся, что если не обо всех грехах напишем, то Господь не все их нам и простит, а если не простит, то как же мы будем причащаться – то, с грехами?
Такие представления о покаянии кажутся мне совершенно неверными. Трудно предположить, что человек может исповедаться настолько полно, чтобы стать по-настоящему достойным Причастия. Нет такой возможности: Господь по Своему милосердию открывает нам наши грехи не одномоментно, потому что если бы Он сразу показал нам все наше недостоинство, показал, какие мы есть на самом деле, мы бы просто умерли от отчаяния, мы не справились бы с этим, у нас не хватило бы мужества продолжать жить. Поэтому Господь открывает нам наши грехи по мере нашей решимости бороться с ними, по мере нашей возможности эти грехи победить. Огромное количество наших грехов мы пока и осмыслить не можем; Господь по милосердию Своему пока с нас за них не взыскивает, даруя нам путь жизни для того, чтобы мы постепенно очищались. Лишь по мере нашего духовного возрастания, по мере укрепления нашего духовного мужества Господь открывает нам бездну нашей греховности. Потому-то все святые и считали себя величайшими грешниками: у них было великое мужество видеть себя по-настоящему.
Порой духовнику открывается в человеческой душе нечто такое, чего прихожанин пока еще не в силах в себе увидеть, хотя уже и может с этим справиться. В этом и состоит смысл духовного руководства: священник помогает своим духовным чадам в их борьбе с грехами.
Мне часто задают вопросы, касающиеся публичной исповеди. Дело в том, что сама практика этого таинства складывалась в течение многих веков, претерпев значительную эволюцию. Первоначально покаяние не было исповедью, а представляло собой публичное объявление грехов. Иудеи приходили к Иоанну Крестителю, объявляли ему свои грехи, и он их крестил в знак того, что грехи им отпускаются. Первые христиане открывали грехи перед апостолами.
В ранней Церкви люди не исповедовались перед Причастием, потому что, стяжав дух сокрушения, исповедовали свои грехи непосредственно Господу. Но если христианину случалось впасть в смертный грех, например предаться блуду или отречься от Христа, его отлучали от Церкви. Общины в те времена были немноголюдными, о проступке становилось известно всем, и человек открывал свои грехи епископу и всей общине. Епископ налагал епитимью, и согрешивший проходил покаяние.
Покаяние осуществлялось так: в первое время кающийся должен был стоять снаружи, у входа в храм, и просить у всех прощения; потом мог сделаться "припадающим" – стоя на коленях, совершать земные поклоны; позже впускался в храм в качестве оглашенного, то есть присутствовал на литургии до слов: "Изыдите, оглашенные!"; потом мог участвовать в литургии, но не принимал Причастия до тех пор, пока его покаяние не принималось.
Когда в III веке зарождалось монашество и появились великие старцы, вошло в правило открытие монахами помыслов своему старцу. Это открытие помыслов и стало носить характер исповеди. Тогда и миряне начали приходить в монастыри и открывать старцам свой внутренний мир, а старцы духовно руководили ими. Принимавшие такие исповеди люди, как правило, не обладали священническим саном, потому что подвизавшиеся в монастырях обычно не принимали священства. Многие монахи-священники скрывали свой сан и отказывались служить литургию по глубочайшему смирению. Впоследствии сложилась практика назначения епископами специальных священников, наделенных правом принимать исповедь, существующая и по сей день.
* * *
Говоря о трех степенях страха Божия, важно понять христианский смысл слова "раб". Мы уже размышляли о свободе, о том, как и от чего человек освобождается, а теперь говорим о духовном состоянии раба, о состоянии страха. Все дело в том, что по представлениям мира сего страх – это действительно состояние рабское, он порабощает человека.
Давайте попробуем еще раз определить для себя, что это значит.
Дети, а зачастую и взрослые нередко определяют первую степень страха Божия исключительно как страх перед наказанием. В каком-то смысле такое определение соответствует истине, но не до конца. Раб действительно боится наказания, которому его может подвергнуть хозяин, но авва Дорофей говорит не об этом, а о страхе адских мучений, а это – отнюдь не тождественные понятия.
Авва Дорофей пишет не о наказаниях, а о страхе вечных мук, в то время как раб боится именно наказаний. Когда мы говорим о "состоянии раба", следует помнить, что Бог – не рабовладелец. Страх Божий – состояние вольное, раб Божий – это свободный человек, а свободный человек уже не боится наказаний.
Страх перед наказанием в этой жизни свидетельствует лишь о том, что до истинного страха Божия мы еще не доросли и никакого другого наказания себе не представляем. Мы всего лишь опасаемся, что Бог накажет нас здесь и сейчас несчастьями, болезнями, смертью близких, крушением надежд, то есть лишит всего того, что мы для себя так тщательно выстраиваем. Христианин, достигший состояния страха раба Божия, этого уже не боится, потому что даже в состоянии раба он воспринимает скорби не то чтобы с радостью, но со смирением.
Раб в данном случае – это тот, кто непрестанно работает, трудится над своей душой без снисхождения к собственным слабостям, до пота и крови. Он терпит лишения, зная, что они приближают его к Богу, очищают и вразумляют, научают и уберегают от грехов. А вот вечных мук он боится, потому что это состояние действительно вечно. Рабское состояние в Боге – это состояние свободного человека, потому что человек свободно осуществляет свой выбор.
Согласно учению Церкви, человек в аду мучается и физически, и душевно, и духовно, то есть во всей полноте своей природы, потому что и воскресает телесно во всей полноте. Но как нам прочувствовать, что такое ад? Оказывается, очень даже просто! Современная жизнь во многом – свидетельство того, что, по словам Маяковского:
Работа адова
будет сделана
и делается уже.
Я представляю себе ад как осуществленное в вечности греховное состояние примирившегося с ним человека, который научился себя обманывать и отмахиваться от мыслей о своей греховности, о своем пребывании в аду. Причем чем дольше человек живет, тем больше эти качества в нем проявляются. Ярчайший пример тому – наркомания, которая подстерегает наших детей буквально на каждом шагу: не только на улицах и на дискотеках, но и в университетах, колледжах и даже в школах. Оказаться в компании людей, употребляющих наркотики, сейчас очень просто.
Когда человек уже пребывает в аду, когда его сущность радикально меняется, утрачивая подобие Божие, у него не остается никаких жизненных ценностей. Это ужасное состояние, из которого бесконечно тяжело вырваться – бесы не отпускают. Христос сказал: Царствие Божие внутри вас есть (Лк. 17:21). Однако таким же образом в человека может войти и преисподняя, оставшись с ним навсегда. Боязнь навеки остаться без Бога, один на один со своим грехом, ненавистью, злобой, ложью, подлостью и развращенностью – вот это страшно по-настоящему, это и есть страх Божий, именно это, а не что-либо иное.
Что такое вечные муки? Это – грехи, с которыми мы внутренне согласились, с которыми почти не боремся, которые мы себе прощаем, которые кажутся нам ничтожными и совершенно незаметными, с которыми мы можем жить. Именно они сковывают нас и не пускают к Богу.
Все мы рассматривали в детстве книжную иллюстрацию: лежит огромный Гулливер, накрепко связанный тончайшими ниточками, не в силах подняться, а лилипуты тем временем глумятся над ним. Вот и мы, вполне, как нам кажется, хорошие и порядочные люди, оказываемся вдруг навеки связанными грехами, и к Господу не можем войти, не можем пребывать с Ним, потому что нас не пускают эти "маленькие" грехи. Это состояние тоже может превратиться для человека в муки вечные.
А как охарактеризовать состояние наемника? Над человеком уже не довлеет страх перед вечными муками; он трудится за дары, за радость, за благодать Божию. Это – некое промежуточное состояние между низшим и высшим видами страха. В той или иной степени оно непременно должно быть присуще каждому христианину, известно ему по собственному духовному опыту. Трудно представить себе, что человек будет действительно любить Бога, не зная о том, что Он Благ. Ведь сказано: Вкусите и увидите, яко благ Господь (Пс. 33: 9).
Митрополит Сурожский Антоний (Блум) любил повторять афонскую поговорку о том, что никто никогда не посвятит себя Богу и не отречется от мира, если не увидит на лице другого сияния Вечной Жизни. И действительно, я думаю, каждый несет в себе какой-то знак, какое-то свидетельство о Царствии Небесном. Когда на Пасху мы все вместе причащаемся и ликуем, когда действительно можем всех простить и готовы всех любить хоть какое-то, пусть даже и недолгое время, мы чувствуем, что человек способен пребывать в таком состоянии всегда, как преподобный Серафим Саровский [9] , приняв его в качестве нормы жизни. Неужели же ради этого состояния человек не будет трудиться в Боге?
Мы чувствуем, насколько святы, насколько удивительны люди, достигшие этой степени страха Божия, если они постоянно пребывают в Пасхальной радости. Несложно догадаться, какое горе, какое отчаяние, какой ужас охватывали христиан, когда это состояние вдруг их оставляло! В житиях святых, в жизнеописаниях подвижников благочестия не раз описывается такая ситуация: человек кого-то осудил и вдруг Христос его оставил, и он потом десять лет прожил в затворе только ради того, чтобы Господь вернул ему благодатное состояние.
Вот об этом и идет речь, когда говорят о состоянии наемника, а уж о сыновстве и говорить-то невозможно! Однако именно оно и является целью христианства, целью жизни каждого из нас. На самом деле то, каким Господь видит человека и к чему его предназначает, бесконечно высоко и очень далеко от нас, с одной стороны, а с другой – необычайно близко, потому что оказывается доступным каждому.
Нет человека на земле, достигшего хотя бы одного из этих состояний, в котором Господь не видел бы совершенного Своего сына. Об этом стоит напоминать вновь и вновь, приводя примеры того, что такое страх. Я хотел бы лишь подчеркнуть, что и этот страх, прежде всего сопряженный со свободой, и определение "раб Божий" чрезвычайно высоки и почетны. Замечательно, если о ком-то можно сказать: он – истинный раб Божий!
Только свободный человек может быть рабом Божиим. А каким образом раб получает свободу? Здесь следует вспомнить слова апостола Павла: Вы куплены [дорогою] ценою; не делайтесь рабами человеков (1 Кор. 7: 23). Иными словами, вас освободили от смерти и от заклятия греха и поэтому вы свободны; не делайтесь же рабами мира сего, не бойтесь его! Человек, не освободившийся от страхов мира сего, не может работать Богу, он все еще боится наказания, а не Бога, а значит, до сих пор не свободен. Бога бояться можно только в свободе; это – высокий страх любви, присущий и рабу, и наемнику. Но сыновний страх освобождает человека даже от мысли о воздаянии и муках, он делает свободу совершенной.
Человек, страшащийся мук или работающий Богу за благодать, еще не совершенен в своей свободе, тем не менее уже свободен. Люди, порабощенные грехом, Бога бояться не могут, они грешат и живут безбоязненно. Говоря: "Бог накажет!", мы подразумеваем, что, наказывая, Господь спасает. Ведь есть и такие люди, которых Он уже и не наказывает, потому что наказывать их попросту бессмысленно. И вот такая ситуация действительно страшна! в Притчах Соломоновых написано: Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя; обличай мудрого, и он возлюбит тебя; дай [наставление] мудрому, и он будет еще мудрее; научи правдивого, и он приумножит знание (Притчи. 9:8–9).
Страх сыновний – это совершенство святости. В состоянии сыновства заключена совершенная любовь, преодолевающая всякий страх: В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви (1 Ин. 4: 18).
Конечно, всякое может случиться: ангелы тоже несовершенны, но тем не менее человек, достигший состояния сыновней любви, в Боге совершенен. Нередко Святые Отцы просят Господа послать им искушения; они сражаются с сатаной, и вражья сила боится их и трепещет перед ними.
Всем нам предоставлена возможность прикоснуться к этим трем степеням, хотя не каждому дано стать преподобным Серафимом Саровским, не каждый достигает степени святости преподобного Силуана Афонского [10] . Однако в Царствии Небесном нет ни рабов, ни наемников, а только сыны, потому что это – Царство царей и священников. Полнота в Царствии Небесном – для всех полнота.