Один священник привел мне такой пример. Людям приходится жить в совершенно различных условиях: кто-то подвизается в монастыре, кто-то стоит у станка, а кто-то растет в семье алкоголиков… Все разные, а полнота у всех одна, все полны. Представьте себе: ведро можно наполнить доверху, оно будет полно, а можно наполнить доверху наперсток, и он тоже будет полон. В наперсток больше не вольешь, но в нем содержится все, что он может вместить. В ведре поместится гораздо больше, чем в наперстке, но наперстку от этого ущерба нет: он от этого не страдает, не ощущает своей неполноты. И когда мы по милости Божией окажемся в Царствии Небесном, то, несмотря на все наши различия и на то, что мы по-разному шли к Богу, все мы непременно обретем полноту сыновства, хотя кто-то дорастет до этого еще при жизни, а кто-то получит ее в дар, прикоснувшись лишь к рабству.
Как только мы вступаем на благодатную духовную лестницу, как только решаем для себя, что не хотим далее жить во грехе, и ужасаемся, что можем не войти в Царство Небесное, этот ужас делает нас рабами Божиими. И тогда мы уже не замечаем, как вдруг на нас нисходит благодать, как эта благодать становится реальностью, без которой мы уже не в силах обойтись, и все больше и больше стремимся угождать Богу.
О послушании
Достижима ли полная свобода в этой, земной жизни? Нет, полная свобода реализуется только в Царствии Небесном. Она даруется нам по мере нашего приближения к Богу. При жизни же люди обретают свободу, лишь достигнув святости.
В этой связи следует отметить роль послушания. Послушание – это не беспрекословное выполнение любых приказов. Исполнение послушания приравнивается к мученичеству. И в этом надо как следует разобраться. Монашеское послушание – это одно, послушание родителям – другое, послушание духовному отцу – третье. Перед нами – три различных вида послушания, хотя корень у них один: это умение слушать, прислушиваться.
К величайшему сожалению, люди часто отождествляют послушание с угнетением личной свободы, ошибочно полагая, что тот, кто слушается, – порабощен, а тот, кто послушание определяет, – владычествует. В действительности дело обстоит иначе.
Однажды на утрене я совершенно по-особому услышал обращенные к Богу слова, содержащиеся в степенне четвертого гласа: "…и мне да будут на послушание Божественная Твоя ушеса!" В тот момент я вдруг отчетливо осознал, что не только мы призваны слышать волю Божию, жить согласно этой воле и пребывать в послушании, – Сам Господь тоже чутко вслушивается в каждую нашу молитву и, можно сказать, исполняет послушание. Мы просим Его о милости – Он нам ее оказывает; мы просим Его о прощении – Он нас прощает и помогает нам в тяжелых жизненных обстоятельствах.
Все богослужения, в которых мы участвуем, – это непрестанное послушание Господа по отношению к человеку, начавшееся с того, что Он был послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Филип. 2: 8). Таким было главное Его послушание – послушание не только Богу Отцу, но и всему человечеству.
Задумаемся, с чего начинается и как строится послушание в семье? С того ли, что дети слушаются родителей или, наоборот, с того, что родители учатся слышать своих детей? Стоит младенцу запищать, как взрослые тут же бросаются к нему со всех ног. Кто у кого пребывает в непрестанном послушании? Конечно же, родители у своих несмышленых отпрысков! Дети растут, и мы все внимательнее вслушиваемся в них, стараясь определить, в чем состоят их достоинства и где кроются недостатки, которые следует вовремя исправить.
Родители находятся в послушании и у своих повзрослевших детей-подростков. Как непросто бывает понять их в этот нелегкий период! Но если отец и мать не станут прислушиваться к душе своего ребенка, то никогда не найдут с ним общий язык и, в свою очередь, тоже никогда не будут им услышаны. Выходит, что послушание – это взаимопроникновение научение любви и свободе, потому что именно в любви и свободе оно и совершается.
Когда мы посещаем врача, тот надевает фонендоскоп и чутко прислушивается к нашему дыханию и к биению наших сердец. Лишь таким образом доктор сможет определить характер и причины наших недугов и только после этого даст нам свои рекомендации. С этого момента в послушании начинает находиться уже больной, выполняя врачебные предписания.
Нечто подобное происходит и когда человек приходит в храм на исповедь или на духовную беседу к священнику, пытаясь разобраться в себе самом. Иерей внимательно выслушивает его, находясь в глубоком послушании у своего духовного чада. Подобно врачу, священник наблюдает за исповедником и, определив основные "болевые точки" его души, предлагает ему духовный совет, после чего уже пришедший оказывается в послушании, суть которого состоит вовсе не в армейской приказной дисциплине, а в любви и свободе.
Господь говорит: Кто имеет уши слышать, да слышит! (Мф. 11: 15). Человек приходит к духовнику именно для того, чтобы услышать волю Божию. Духовник для нас – не какой-то мудрец, дающий полезные советы; духовник – тот, кто молится, чтобы мы жили в согласии с этой волей. Господь хочет, чтобы мы спаслись, и поэтому мы должны знать ее. Вот что говорит авва Дорофей: "Поистине, если кто направит сердце свое по воле Божией, то Бог просветит и малое дитя, сказав ему волю Свою. Если же кто не хочет искренне творить волю Божию, то хотя он и к пророку пойдет, и пророку Бог положит на сердце отвечать ему сообразно с его развращенным сердцем".
Воля Божия – не секрет, проблема заключается в нашей глухоте: ее следует услышать. Потому и существует такая добродетель, как послушание, свидетельствующая о том, что человек готов услышать и следовать воле Божией. К этой добродетели нужно себя готовить, до нее следует дорасти. Отнюдь не обязательно ехать к далекому старцу, чтобы услышать то, что может сказать любой приходской батюшка.
Я знаю массу случаев, когда молодые люди приезжают к старцам с единственной просьбой: "Благословите жениться!" Те благословляют их, а они через год разводятся… Качество брака, качество семьи определяется не тем, ездили ли жених и невеста к старцу перед венцом или нет. Куда важнее вовремя и внимательно вглядеться друг в друга. Ведь жениться и выйти замуж можно по-разному. Случается и так, что люди всю жизнь воспринимают свой брак как тяжкое бремя. Да, это все равно будет брак, но счастья, каким они его себе представляли, у них не будет. Они оказались к этому не способны…
У нас уже вошло в моду: чуть что – к старцу! Старец представляется современным верующим каким-то оракулом. Более того, совет, данный почитаемым священником конкретному человеку в конкретных обстоятельствах, порой превращается людьми в тезис некоего "нового учения", приписываемого этому духовному лицу.
Мы почти забыли о том, что Церковь наша – не "старческая", а апостольская, и даже самые просветленные старцы не должны выходить за пределы церковного учения. Старчество – харизматическое служение, в монастырях старцы избирались, старчество – это особый дар. А нынешних старцев мы почитаем как опытных монахов, как людей высокой духовной жизни. На это служение они не избираются, просто так уж получилось: они стали за людей молиться, и у них проявился дар прозорливости. Но представьте себе, приходит к старцу совершенно незнакомый, духовно не подготовленный человек, старец его внимательно выслушивает, а потом говорит: если то, о чем ты мне поведал, соответствует истине, то тебе следует поступить так-то и так-то. Мы-то думаем, что старец непременно нас сейчас же раскусит и скажет, что мы представляем собой на самом деле, а тот обращается к образу, в котором мы к нему явились: раз ты такой, как говоришь о себе, то тебе надо сделать следующее… Люди ведь частенько сами себя не знают и поэтому нередко получают ответ не на свой вопрос.
Повторю: воля Божия – не секрет. Господь ее от нас не скрывает, напротив, Он хочет, чтобы мы ее знали. Если нам ведомо, что такое послушание, если мы воспитываем его в себе, то непременно услышим волю Божию.
О смиренномудрии
Поучение о смиренномудрии авва Дорофей начинает так: "Некто из старцев сказал: "Прежде всего, нужно нам смиренномудрие, чтобы быть готовыми на каждое слово, которое слышим, сказать "прости", ибо смиренномудрием сокрушаются все стрелы врага и сопротивника".
Я нередко спрашиваю у детей: каким они представляют себе смиренного человека, что вкладывают в это понятие? Мы, взрослые, много читали, чему-то научились в жизни, а дети отвечают попросту, от сердца: "серенький", – говорят, – "убогонький", "беззащитный", "незлобный", "тихий"…
Интересуюсь:
– А вы сами хоть одного смиренного человека знаете?
Ребята задумываются, потом кто-то вдруг восклицает:
– Так это ж святые наши, они же смиренные!
– Верно, – говорю. – Давайте припомним житие кого-нибудь из святых, например преподобного Серафима Саровского. Подходят ли к нему определения "серенький" и "убогонький"? (Правда, сам старец называл себя "убогим Серафимом".)
– Да вроде не подходят…
Далее:
– Александр Невский – это святой?
– Святой.
– Он смиренный человек?
– Наверное, смиренный… Зависит от того, что подразумевать под этим словом…
Преподобный Сергий Радонежский приходил в Рязань к князю и говорил ему: я налагаю на тебя проклятие за то, что не идешь родину защищать, за то, что постоянно ссоришься со всеми и все храмы позакрывал! А ведь преподобный Сергий был действительно кротким и смиренным человеком. Николай II тоже отличался кротостью, но носил боевые награды.
Порой смиренные люди занимали весьма высокое положение в обществе, а порой довольствовались крайне незначительным, могли быть богатыми и могли терпеть нужду. Иногда они становились выдающимися военачальниками, как, например, генералиссимус Суворов или недавно канонизированный нашей Церковью адмирал Ушаков. Сколько замечательных, поистине смиренных людей с оружием в руках отгоняли турок от православных берегов, становясь настоящими героями веры, героями отечества! Так что же такое смирение, с чего оно начинается?
Авва Дорофей пишет: "Первое смирение состоит в том, чтобы почитать брата своего разумнее себя и по всему превосходнее и, <…> как сказали Святые Отцы, чтобы "почитать себя ниже всех". Второе же смирение состоит в том, чтобы приписывать Богу свои подвиги, – это есть совершенное смирение святых. Оно естественно рождается в душе от исполнения заповедей. Ибо как деревья, когда на них бывает много плодов, то самые плоды преклоняют ветви книзу и нагибают их; ветвь же, на которой нет плодов, стремится вверх и растет прямо; есть же некоторые деревья, которые не дают плода, пока их ветви растут вверх; если же кто возьмет камень, привесит к ветви и нагнет ее книзу, тогда она дает плод. Так и душа: когда смиряется, тогда приносит плод, и чем более приносит плода, тем более смиряется; так и святые: чем более приближаются к Богу, тем более видят себя грешными".
Вернемся ненадолго к разговору о мужестве. Мужество начинается с того, что человек перестает бояться быть самим собой. Вспомним о том, что человек, страшащийся чужого мнения, все время пытается играть какую-то роль: старается казаться умным, если чувствует, что у него не хватает ума, сильным, когда у него не хватает сил, смелым, если по натуре он трусоват, – то есть стремится если и не быть, то хотя бы выглядеть. Для того чтобы казаться выше, умнее и смелее всех, такой человек стремится унизить остальных, осмеять и даже оклеветать их. Это ужасное состояние души, к несчастью хорошо знакомое нам…
Если же человек в какой-то момент осознает, что, пытаясь казаться умным, он, по сути, расписывается в собственной ограниченности, кичась неуемными силами, сознается в своей слабости, бравируя показной отвагой, выставляет на всеобщее обозрение свое малодушие, то у него сразу же меняется отношение к по-настоящему умным, сильным и смелым людям: прежде он им завидовал и ненавидел их, а теперь начинает ими восхищаться. Он уже умеет увидеть в другом человеке то, чего не хватает ему самому.
Вот с этого и начинается смирение – с мужества. Смиренный человек – прежде всего человек мужественный, не испугавшийся увидеть себя в истинном свете и понявший, что он не умен, не красив, не силен и не смел, – это и есть состояние нищего духом, первая ступень духовной лестницы блаженств. В это состояние можно погрузиться, а можно лишь подступиться к нему.
Вспомним еще раз героев сказки "Волшебник Изумрудного города". Лев стал по-настоящему храбрым, Страшила – мудрым, а Железный Дровосек – добросердечным, когда они нашли в себе мужество стать самими собой, признать свою трусость, глупость и жестокосердие.
Всякий человек, ощущающий себя нищим, просит того, чего у него нет. Чаще всего просят денег, причем иногда могут выпросить столько, что неплохо обустроятся. О чем же попросит Господа нищий духом? Он будет молиться примерно так: "Господи, я глуп – дай мне ума; я трус – дай мне храбрости; я слаб – дай мне сил, терпения, смирения и любви – всего, чего мне недостает!"
Однажды преподобный Антоний воззвал в пустыне: "Господи, я все сделал для того, чтобы Тебе угодить! Есть ли кто-нибудь совершеннее меня?" И повелел ему Господь: "Иди в Александрию и найди там башмачника". Преподобный Антоний нашел этого башмачника в каком-то подвальчике и принялся расспрашивать его, чем же он так угодил Богу и что же в нем такого совершенного? Тот изумленно отвечает: "Не знаю. Я нерегулярно пощусь, потому что много работаю, плохо молюсь, а больше ничего и не делаю для Господа. А живу я так: встану, помолюсь с утра, выгляну из двери – идут мимо меня люди, кто куда, все спешат по своим делам, а я любуюсь на них, приговаривая: "Какие же прекрасные соседи окружают меня! Всем им уготовано спасение, кроме меня, грешного!" Проходит день, я тачаю башмаки, а вечером снова молюсь Богу. Работники возвращаются к своим очагам, а я смотрю на них и восхищаюсь: "Какие же люди здесь замечательные живут, все они спасутся, а я нет!" Антоний ушел, потрясенный услышанным.
Вспомним замечательные строки Булата Окуджавы:
Давайте восклицать,
Друг другом восхищаться!
Смирение начинается с того, что человек может увидеть: другой – лучше, достойнее его. При этом себя унижать совсем не обязательно; не надо считать себя хуже других, но можно считать их лучше себя. Понять и принять это сразу же не просто. Понимание придет позже, со временем.
Я спрашиваю у мальчиков: как должен вести себя человек, призванный в армию? Он – "молодой", а там всем заправляют "деды". И вот подходит к нему кто-нибудь из них, протягивает зубную щетку и требует начистить его сапоги до блеска, да еще и плюет на них. Как следует поступить в такой ситуации смиренному человеку? Подчиниться, свыкнуться с глумлениями? На самом деле смиренный человек должен отказаться выполнять издевательские требования, а для этого важно понять, что же в действительности означает слово "смирение". Ведь мы часто читаем в житиях о том, что кто-то осознанно терпит унижения, смиряясь перед братией. Так какое же унижение можно терпеть, а какое – ни в коем случае нельзя?
Когда человек оказывается в армии или, не дай Бог, попадает в тюрьму или в какое-нибудь другое место, где в нем начинают унижать, калечить образ
Божий, – понимаете, образ Божий! – ему предлагают выбор: либо мы тебя сейчас жестоко изобьем, либо сломаем духовно, и ты сделаешься нашим рабом в самом отвратительном смысле этого слова, зато через некоторое время уже другие станут твоими рабами. Ты раб, и будешь отыгрываться на других за свое унижение, будешь порабощать других, а те, в свою очередь, – следующих… Вот ведь какая альтернатива предлагается…
Когда человека понуждают к трусости, он должен преодолеть себя и совершить некий подвиг. Смиренный человек не позволит унижать в себе образ Божий, а вот унижение в себе всего человеческого, недостойного, грешного он с готовностью стерпит.
Следователи, жестоко пытавшие священномученика Фаддея [11] , на допросах не раз предлагали ему: предай! продай! отрекись! Но владыка Фаддей сохранил главное – не помрачил в себе образ Божий, сберег свою истинную кротость и остался самим собой. Он не отвечал злом на зло, но при этом сломать его оказалось невозможно. Архиепископ претерпел такие мучения, по сравнению с которыми измывательства уголовников выглядели детскими шалостями!
Следует отличать личность от индивидуальности. Индивидуальность – это то, что выделяет нас среди других людей определенными чертами характера, оригинальной манерой речи, предпочтениями и пристрастиями, собственным взглядом на мир. Когда унижают нашу личность, мы должны выстоять и не сломаться, а вот индивидуальность пусть унижают сколько хотят: это и есть человеческое – то, что врачуется смирением. "Усердно пей поругание, как воду жизни", – говорил преподобный Иоанн Лествичник [12] .
Наша личность – это образ Божий, нас формирующий, и мы не вправе отдавать его на поругание. Когда пытаются ломать и калечить личность, надо найти в себе смелость восстать, даже если это чревато тяжкими последствиями. Не надо прикрываться лукавыми фразами о смирении, когда следует проявить мужество и героизм.
К сожалению, ныне в головах у многих представления сместились настолько, что смиренный человек представляется им жалким и безответным существом, на котором верхом ездить можно. Это не так: истинное смирение начинается с того, что человек никому никогда не позволит унижать в себе образ Божий, никому не станет рабом. Господь попускает испытания для совершенных людей: кого-то братья в монастыре били, над кем-то в лагере глумились уголовники, но совершенного человека не сломить! Быть самим собой – значит нести в себе образ Божий и в любых ситуациях оставаться личностью.
Об осуждении
Обратимся к шестому поучению преподобного аввы Дорофея, в которой идет речь о том, почему не следует осуждать ближних.
В "Добротолюбии" приведены слова аввы Исаии [13] : "Прежде всего, братья, нам нужно смиренномудрие, чтобы каждому человеку на всякое дело мы были готовы сказать: "прости".
На самом деле сказать "прости" достаточно сложно. Почему же этим словом, по утверждению аввы Дорофея и аввы Исаии, сокрушаются все козни и отвращаются все стрелы врага?
Представьте себе, что было бы с дьяволом, если б он смог попросить прощения? В тот же момент он стал бы ангелом, к нему вернулось бы его изначальное достоинство.
То же самое происходит и с нами: состояние гордыни, помраченности и озлобленности вдруг исчезает и мы приобщаемся к жизни ангельской. Тем самым мы побеждаем врага, потому что хотя тот и не может сказать: "прости!", но против этого слова оказывается бессилен. Все хитроумные сети, которые он расставляет перед человеком, разрываются обычной просьбой: "прости".
Мы молимся: "И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим…" Проблема заключается в том, чтобы, попросив прощения, одновременно оказаться способным простить самому. Если же мы не прощаем или же стремимся получить от своего прощения какие-то дивиденды, то о чем же тогда мы просим в молитве Господней? Получается, всякий раз мы просим для себя суда и осуждения…