У общества не должно складываться мнение о том, что Европейский суд, трактуя ту или иную норму Конвенции, часто отходит от первоначального смысла нормы, аргументируя это эволюцией общества и необходимостью внесения коррективов в Конвенцию в рамках данного периода времени. Некоторые эксперты называют деятельность Европейского суда законодательной политикой. И действительно, с формулой: "Нормы Конвенции действуют в том виде, в каком они истолкованы Европейским судом" соглашаются все страны-участницы Конвенции, хотя она даже нигде в таком виде не зафиксирована. Бесспорно, что Европейский суд осуществляет легальное толкование, ибо такой деятельностью имеют право заниматься специальные органы, которые не издают правовые нормы, но имеют право их толковать. Статья 32 закрепляет это право за Европейским судом.
Следует обратить также внимание на конвенциональное толкование. Конвенциональное толкование – это легальное толкование Европейским судом норм Конвенции, имеющее общеобязательный и нормативный характер для стран-участниц Конвенции, осуществленное в процессе разбирательства по конкретному делу. Право-положения, выявленные в ходе толкования ЕСПЧ, имеют значение стандарта, эталона, которым должны следовать все государства-конвенты для того, чтобы избежать нарушения Конвенции.
Одной из проблем интерпретационной деятельности Европейского является различные способы ее применения. Так как Конвенция может применяться в судебной практике Российской Федерации, то российские органы правосудия также имеют право ее толковать. Но этим же занимается и Европейский суд, следовательно, возможна коллизия интерпретации российских судов с интерпретацией Европейского суда. В случаях конфликтов интерпретаций следует считать приоритетным толкование Европейского суда.
Для Российской Федерации толкование норм Конвенции приобретает большое значение после ратификации Конвенции в 1998 году. Россия декларировала признание приоритета Конвенции и права Европейского суда на обязательное для России толкование норм Конвенции. Акты толкования ЕСПЧ обладают верховенством и общеобязательностью для стран-конвентов, потому что при толковании суд опирается не на внутренние убеждения и права какого-то определенного государства, а на правовые стандарты единой Европы.
Практика толкования Европейским судом норм Конвенции имеет основополагающее значение для понимания естественных прав и свобод человека, защищаемых Конвенцией. Данное Европейскому суду право толковать нормы Конвенции в общеобязательном и едином порядке для Европы способствует эффективной защите прав и свобод человека, а это есть главная цель Конвенции.
Подводя итог исследованию, можно сделать вывод о том, что интерпретационная практика Европейского суда имеет большое значение для стран-участниц Конвенции. Она позволяет единообразно уяснять смысл норм Конвенции, главных параметров того или иного правового института, избегать коллизий интерпретаций. Европейский суд при толковании норм Конвенции не ставит себе целью подавить национальные судебные органы. На суды государств возложены функции по толкованию внутреннего, национального законодательства, которое в ряде случаев отсылает национальные суды к международным договорам и прецедентам толкования международных судов. Европейский суд призван контролировать, чтобы национальные акты толкования не противоречили нормам Конвенции, а также актам толкования этой Конвенции Европейским судом.
§ 8. Значение актов толкования Европейского суда по правам человека для Российской Федерации
Казанцева Елена Ивановна, kazantsevaelenaivanovna@gmail.com
Россию и Европейский суд по правам человека (далее ЕСПЧ, Европейский суд) связывает уже второе десятилетие отношений. Подписав и ратифицировав Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод (далее Конвенция), Российская Федерация взяла на себя обязательства по соблюдению положений данного международного договора и вошла в юрисдикцию Европейского суда. Количество обращений российских граждан в этот международный суд неуклонно растет, что расширяет сферу его влияния на законодательство и правовую действительность государства. Этот способ правовой защиты востребован в последние годы, на сегодняшний день своей очереди ждут более пятнадцати тысяч жалоб в ЕСПЧ.
Однако противоречия между национальным правом и позицией международного органа по ряду вопросов зародили в юридическом сообществе и на политической арене дискуссию о возможности выхода России из Конвенции. Напряженность была вызвана, прежде всего, нашумевшим делом "Константин Маркин против России" и Постановлением Конституционного суда РФ от 06.12.2013 N 27-П "По делу о проверке конституционности положений статьи 11 и пунктов 3 и 4 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом президиума Ленинградского окружного военного суда". Конституционный суд не только оставил за собой право определять законность норм, примененных в оспариваемом решении суда, но и фактически решать исход дела. В случае, когда ЕСПЧ признает решения государственных органов или судов противоречащими Конвенции и выносит решение о восстановлении нарушенных прав и свобод, требующее отказа от применения некоторых положений российского законодательства, ранее признанных конституционными, суд, рассматривающий дело по новым обстоятельствам, становится перед выбором между позициями Конституционного суда и Европейского суда.
Казалось бы, выбирая любую из двух позиций, суд нарушает одну из норм, которым обязан подчиняться. Отдавая предпочтение решению ЕСПЧ, суд общей юрисдикции возьмет на себя принадлежащие Конституционному суду полномочия по определению соответствия закона Конституции. А обратная ситуация приведет к нарушению части 1 статьи 46 Конвенции, в соответствии с которой Россия берет на себя обязательство исполнять решения Европейского суда.
Конституционный суд разрешает противоречие, ссылаясь на позицию Верховного суда Российской Федерации, который, в свою очередь, ссылается на положения статьи 46 Конвенции с учетом Рекомендации Комитета Министров Совета Европы от 19 января 2000 года R (2000) 2. Применяя положения Конвенции к результатам пересмотра судебного решения, Конституционный суд приходит к выводу о том, что пересмотру подлежат не все дела по новым обстоятельствам в связи с решениями ЕСПЧ, а отвечающие двум критериям: наличию причинно-следственной связи между нарушением положений Конвенции и Протоколов к ней и неблагоприятными последствиями; наличию неблагоприятных последствий несмотря на правовосстановительные меры и компенсации.
Новые обстоятельства являются основанием для рассмотрения процессуальной стороны дела и определения значимости данных обстоятельств для оценки дела по существу, а значит, не затрагивают материальное право. Таким образом, от суда общей юрисдикции требуется определить, нужно ли продолжать восстанавливать нарушенное право с помощью национального законодательства. Когда такая потребность имеется, суд обязан обратиться в Конституционный суд в соответствии со вторым абзацем статьи 101 ФКЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации" N 1-ФКЗ. Этот абзац, кардинально меняющий подход к исполнению актов ЕСПЧ, введен 4 июня 2014 года, то есть менее чем через год после оглашения Конституционным судом своей позиции о соотношении его решений с решениями ЕСПЧ. Такой последовательный отклик законодателя путем создания новых норм свидетельствует о поддержке со стороны Правительства тенденции к сокращению влияния международного суда на российское право.
Можно резюмировать, что Конституционный суд подчинил себе исполнение решений ЕСПЧ на территории Российской Федерации, ведь теперь применению подлежат только акты, не противоречащие решениям Конституционного суда по аналогичным делам или его правовым позициям.
Многие государства-члены Конвенции подвергаются излишнему вторжению в свой "публичный порядок" со стороны ЕСПЧ. Об этом говорил профессор СПбГУ Валерий Абрамович Мусин в выступлении на XI сенатских чтениях, посвященных теме "Судебная защита: соотношение внутригосударственного и межгосударственного правосудия". Поэтому прецеденты отказа от изменения законодательства или толкования Конституции встречаются не только в практике отношений Европейского суда с Россией. К примеру, Италия не отменяет запрет на аборты, а Великобритания не наделяет активным избирательным правом заключенных. В отношении России также существует решение по жалобе на отсутствие избирательных прав у заключенных, поэтому для нас разрешение данных противоречий не менее актуально. Хотя Конституционный суд увеличил свой примат над решениями ЕСПЧ, интерес России к соблюдению Конвенции в рамках национальных интересов остается прежним. Развитие и трансформация права невозможны без влияния иных подходов к толкованию принципов, гарантированных Конституцией, по существу тождественных принципам Конвенции. Иначе говоря, Россия и дальше будет пользоваться механизмом международного контроля своего законодательства и его применения со стороны ЕСПЧ, прислушиваясь к его позиции в рамках усмотрения Конституционного Суда Российской Федерации. Насколько такой подход эффективен покажет время, но на данном этапе можно говорить о наличии рисков как при слепом следовании указаниям Европейского суда, так и при безоговорочном отказе от их действия на территории РФ.
Чтобы разобраться в сложившемся конфликте Конституционного Суда и ЕСПЧ необходимо взглянуть на проблему шире. Борьба за влияние является отголоском более масштабной проблемы, а именно соотношения между собой принципов международного права. С одной стороны Конституционный суд стоит на страже принципа суверенитета и не позволяет изменять высший нормативный акт государства. Суверенитет подразумевает самостоятельное осуществление законодательной, исполнительной, административной и судебной властей, следовательно и определение направлений развития государства, его институтов и в целом права.
Конституционный суд в вопросе о сущности суверенитета определяет его как неделимый и принадлежащий народу. Поэтому, руководствуясь интересами народа, сложившимися традициями и порядками, Конституционный суд в полной мере имеет основания отстаивать свои варианты толкования норм закона для соблюдения принципа суверенитета государства. Суверенитет не бывает абсолютным, существует множество внешних и внутренних факторов, способных сделать суверенитет лишь юридическим свойством государства, а не фактическим. Но важный нюанс в том, что суверенитет определяется правом, а право государством. Следовательно, вмешательство в законодательство носит самый острый и болезненный характер для суверенитета страны. Тем самым полагается, что решения об изменении восприятия норм Конституции должны приниматься взвешенно, своевременно и в соответствии с потребностями российского общества, а не иного другого.
С другой стороны принцип pacta sunt servanda, закрепленный в Уставе ООН и Венской конвенции о праве международных договоров, позволяет Европейскому суду требовать исполнения его решений. Принцип соблюдения договоров имеет большое значение для взаимодействия государств вследствие договорного характера международного права. Договор как основа отношений между суверенными государствами гарантируется силой данного принципа, обеспечивающего добросовестное и полное исполнение обязательств и позволяющего толковать споры, исходя из его презюмирования.
Почему же некоторые государства нарушают принцип pacta sunt servanda или стремятся затянуть исполнение отдельных решений Европейского суда? "В силу эволютивного способа интерпретации Конвенция рассматривается не как совокупность застывших норм, а как документ, который постоянно развивается и должен толковаться в свете современных условий". Именно эволютивный подход к толкованию положений Конвенции привел к увеличению сфер влияния ЕСПЧ и излишнему вторжению в установленный порядок государств-членов. Опасность расширения круга вопросов, которые позволяет себе разрешать Европейский суд, состоит в том, что судьи принимают все большее количество политизированных решений. Такой резкий скачек активности суда заметил лорд Джонатан Сампшн, судья Верховного суда Великобритании, на своей лекции в Малайзии: "Право изначально разрабатывали специально для защиты граждан от слежки со стороны тоталитарных режимов, [сегодня рамки права расширились и теперь] затрагивают вопросы незаконнорождённых детей, иммиграции, депортации, расследования криминальных дел, аборты, гомосексуалистов, самоубийц, похитителей детей".
По мнению Антона Александровича Иванова, председателя упраздненного Высшего Арбитражного суда в отставке, уберечь страны от решений в интересах Европейского Союза (далее ЕС,
Евросоюз), поможет новая система формирования палат ЕСПЧ, в одной из которых будут судьи из стран, входящих в ЕС, а в другой – не входящих в Евросоюз. В свою очередь Большая палата будет формироваться из судей обеих ординарных палат. Слабой стороной такой системы будет исключение возможности применить опыт решения внутринациональных проблем судьями одной палаты по отношению к другой.
Международное право по юридической силе находится выше конституций государств. Ратифицируя международные договоры, Россия имплементирует их в свою правовую систему, они становятся составной частью российского права. Поэтому, чтобы установить их место в иерархии отечественных нормативно-правовых актов, нужно определиться, является ли Конституция законом. По нашему мнению Конституция не является основным законом, как ее принято называть, ибо не является законом вовсе. Конституция – правовой акт особого рода, имеющий государствообразующий характер. Она принимается нетипичными для стандартного законотворчества способами, устанавливает основы государственного строя и содержит нормы-принципы, на которых базируется все остальное законодательство. Поэтому нельзя говорить о Конституции, как о первом среди равных законе, так как она имеет иную природу и иную суть. Само название "Конституция" происходит от латинского constitutivus, означающего "составляющий основу, сущность чего-либо".
Если мы будем придерживаться названной позиции, то определим международно-правовые договоры как менее приоритетные по сравнению с Конституцией. Кроме того, стоит учесть и то, что договор – источник обязательства, а не норм. Нормы же международного права основаны на принципе, "согласно которому общее согласие государств порождает нормы, имеющие общее применение", которые в свою очередь являются международными обычаями – доказательством всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы, о чем говорится в части 1 статьи 38 Статута Международного суда ООН.