Обозначение начала и конца текста – это наиболее очевидные текстовые границы. Начало и конец обеспечивают отдельность и отграниченность текста. С этой рамкой совпадают коммуникативные и пространственные границы. Например, традиционные зачины и концовки в фольклорных произведениях представляют собой прежде всего коммуникативные границы. "И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало" - этот переход от жизни сказки к повседневной жизни совершается как переход от текста к рассказчику (говорящему). Поэтому совершенно закономерным здесь является местоимение первого лица (я), которое не разрушает предшествующее повествование, а является способом обозначения рамки текста [Успенский 1995]. Это переход с внутренней на внешнюю по отношению к данному тексту позицию. Коммуникативные границы текста есть также в начале текстов со сказовой формой изложения. В этом смысле наличие рассказчика или системы рассказчиков – это тоже обозначение границ текста. Фатические высказывания в начале текста – это своеобразная начальная граница: "Здравствуйте! Как дела?" и т. д., обозначением границы в конце текста также являются этикетные формулы прощания. Все они представляют собой способы обозначения начала и конца разговора, беседы, встречи. Одновременно это есть способы войти в разговор и покинуть его.
Таким образом, коммуникативные границы – это, с одной стороны, обозначения непосредственного взаимодействия со слушающим, с другой стороны, они характеризуется "иллюзионистичностью" (термин Б.А. Успенского [Успенский 1995, с. 206], что, безусловно, подчеркивает условность рамки текста и реальность, "жизненность" центральной (основной) части текста. Иллюзионистичность коммуникативных границ усиливается в случае намеренного необозначения рамки текста. Так, начальная граница в рассказах В.М. Шукшина не обозначена, как правило, условным приемом ("Его звали – Васека"; "И стало это у Константина Смородина как болезнь…"; "Его и звали-то – не Алеша…" и др.).
Коммуникативная рамка может быть использована при отграничении текста и кода – выход на уровень метаязыка по отношению к непосредственному тексту ("Читатель ждет уж рифмы розы; на, вот возьми ее скорей!" (Пушкин) или: "Я скажу кратко"; "Я не буду говорить красиво"; "честно говоря" и т. д.).
Те же самые традиционные зачины и концовки служат и пространственной отграниченности фольклорного текста: обозначают принадлежность его к группе русских народных сказок как к единому культурному пласту.
Начальная пространственная граница может создаться за счет использования в начале текста описания пространства, в котором будет происходить событие ирреального мира. Например, этому служит авторская ремарка в начале драматического действия, которая, кроме традиционного выполнения ремарочной функции, обозначает и границы текста. Исследуя средневековую живопись, Д.С. Лихачев отмечает роль изображенного слова: "По своей природе произнесенное или прочитанное слово возникает и исчезает во времени. Будучи "изображенным" слово само как бы останавливается и останавливает изображение" [Лихачев 1997, с. 291]. Такую же функцию – функцию остановки времени – выделяет Б.А. Успенский у изобразительного текста, помещенного в текст вербальный [Успенский 1995]. Прием смены времен / остановки времени также может быть использован для обозначения границ текста. Например, "Ревизор" Гоголя заканчивается немой сценой, которая останавливает время и выступает в функции рамки: отделение мира данного текста, мира кукол, от других текстовых пространств. Таким образом, включение в текст другого текста (особенно принадлежащего иному виду искусства) останавливает время и служит переходом от временного к вневременному существованию и восприятию данного текста.
Однако ошибочно считать, что коммуникативные и пространственные границы совпадают только с началом и концом текста. Сам текст может включать фрагменты, отграниченные друг от друга пространственно и коммуникативно. Это может происходить за счет использования местоимения второго лица, фиксирующего обращение к слушающему; обобщенно-личных предложений, использование настоящего актуального времени и т. д.
В данных случаях фрагменты текста отграничены коммуникативными границами. Пространственные границы внутри текста образует интертекст, включенный в ткань общего повествования. Использование пространственных границ внутри текста может быть продемонстрировано введением в текст не только реминисценций, но и использованием фрагментов, относящихся к другим искусствам. Например, в композиционную организацию рассказа В.М. Шукшина "Жена мужа в Париж провожала" входит фрагмент выступления Кольки Паратова, пространственное описание которого превращает весь рассказ в сценическое произведение. Одновременно цитирование песни ("Жена мужа в Париж провожала") организует границы между вербальным и музыкальным текстом. Проблема использования внешних (коммуникативных и пространственных) границ внутри текста не сводится только к чередованию и следованию фрагментов, отграниченных друг от друга различными приемами. Данная проблема видится как проблема глобальной композиционной организации целого текста. Речь может идти о маркированности одного типа границ и немаркированности или слабой отмеченности других.
Внутренние границы текста образуются разными речевыми слоями – речевой партией повествователя и речевой партией персонажа. Приемы обозначения внутренних границ текста совпадают с приемами введения различных элементов композиционно-речевой структуры – прямой речи, косвенной речи, внутренней речи и монологического слова повествователя. Каждая из этих речевых структур принадлежит одному из субъектов – повествователю или персонажу, с точки зрения которого подается то или иное событие. Например, в рассказе В.М. Шукшина "Дебил" оценка главного героя как дебила или интеллигента в шляпе разнесена по разным речевым партиям. Каждый речевой субъект в рассказе по-своему характеризует главного героя: односельчане оценивают его равнодушно-иронически, жена говорит о нем агрессивно, учитель – покровительственно-высокомерно, а сам герой пытается оправдаться и доказать всем свою состоятельность.
Организация внутренних границ текста также не сводится к линейному развертыванию различных речевых элементов. Границы могут наслаиваться друг на друга, могут обозначаться четко (использование прямой речи) или же, напротив, могут быть ослаблены, подвержены редукции (например, дискретная форма существования монологического слова повествователя в рассказах В.М. Шукшина).
Описание приемов и способов обозначения всех типов рамок композиционной организации текста может стать предметом отдельного исследования.
Установление внутритекстовых и внешнетекстовых границ обусловлено рядом факторов.
Во-первых, поскольку проблема границ текста – это есть проблема перехода или перевода из одной реальности в другую, то и наличие границ обусловливается наличием двух (и / или) более кодов. Таким образом, граница маркируется сменой кода, который обусловлен изменением времени, пространства и речевого субъекта. Наиболее ярко это проступает в драматическом тексте с его делением на действия, картины, явления, реплики.
Во-вторых, необходимость границ обусловливается самой включенностью текста в два типа пространств – коммуникативное и культурное. Выделение текста из пространства других текстов, из контекста, отделение его от говорящего возможно лишь благодаря обозначенное™ границ текста как явления.
В-третьих, текст (особенно текст художественный) есть модель мира, являющийся условным изображением этой действительности. Для того, чтобы текст стал знаком, прежде всего нужно обозначить его границы. Таким образом, сама знаковость и модельность обусловливают наличие границ. Текст стремится мифологизировать действительность, отображенную в нем. По мысли Ю.М. Лотмана, мифологизирующая функция текста обусловливает рамочность изображения, которая позволяет моделировать универсум в пределах отдельного текста.
Кроме факторов, устанавливающих границы текста, существуют и факторы, оказывающие противоположное действие – разрушение границ текста.
Во-первых, это воспринимающее сознание: "Текст не вещь, а поэтому второе сознание, сознание воспринимающего, никак нельзя элиминировать или нейтрализовать" [Бахтин 1986, с. 301]. Так называемый образ читателя, входящий в текст, необходимо разрушает текстовые границы: стирается грань между текстовым пространством и коммуникативным. Само наличие внутри текста внешних коммуникативных границ разрушает единство текста. Текст распадается на отдельные тексты и превращается в контекст. Например, реплики в сторону или обращение к зрителям в драматическом тексте выдвигают на первый план именно эти рамочные элементы, превращая их в самостоятельный текст, а собственно текст становится их фоном, контекстом. Другим примером может служить текст, функционирующий в сфере PR, где основным является контекст, а не сам текст. В данном случае границы отдельного текста – это лишь обозначение еще одного эпизода в цепи подобных при создании контекста, который и является сообщением.
Во-вторых, разрушающим фактором является диалог на всех уровнях. Диалогические тексты в этом смысле не являются "вполне" отдельными текстами. Речь идет о диалоге в широком смысле слова: диалог с читателем, другими текстами, диалог повествователя и персонажа. По мысли М.М. Бахтина, двуголосие или многоголосие – это то, что разрушает границы текста и превращает его в часть другого текста. Поэтому присутствие в тексте несобственно-прямой речи, диалогического интерсубъектного компонента композиционно-речевой структуры текста, является приемом разрушения внутритекстовых границ. Несобственно-прямая речь уничтожает речевую партию повествователя и речевую партию персонажа как отдельные самостоятельные тексты. Включение же в текст интертекста – это способ разрушения внешнетекстовых границ.
В-третьих, изменение или разрушение границ обусловливается функцией. Например, вербальный драматический текст и театральная постановка этого текста, нарративный текст и его киносценарий являются отдельными текстами или частью другого текста. Сюда же относится проблема соотношения первичного и вторичного текстов. Например, текст напечатанного газетного интервью – с одной стороны, это самостоятельный текст, с другой строны – часть целого процесса интервью, процесса преобразования устного текста в письменный и т. д.
В-четвертых, стремление разрушить границы текстового пространства обусловлено стремлением сблизить изображаемый мир и реальный мир. Это стремление перенести объясняющую модель мира в сам мир.
Наличие двух тенденций в организации текста говорит об относительности всех текстовых границ. Сосуществование одновременно двух противоположных тенденций позволяет говорить о текстопорождаюгцей функции организации / разрушения границ текста. Конфликт между этими двумя тенденциями создает особое коммуникативное напряжение между ними в структуре текста, которое приводит к тому, что обозначение границ текста есть одновременно и их разрушение. Так, при рассмотрении текста рассказа В.М. Шукшина "Жена мужа в Париж провожала" как сценического действия ("концерт" Кольки Паратова) разрушается пространство "рассказа" о жизни и смерти Кольки Паратова. Суть же коммуникативного напряжения в прагматической организации текста состоит в том, что границы текста есть переход от одного текста к другому и одновременное разрушение одного текста и создание другого текста. На границе возникает суммирование читательского восприятия [Успенский 1995], т. е. синтез двух или более впечатлений о тексте как вербальном и невербальном (изобразительном, музыкальном, сценическом и т. д.).
Границы текста, с одной стороны, характеризуются четкой очерченностью. С другой стороны, относительностью. Такая амбивалентность их композиционного оформления объясняется наличием двух сознаний в тексте – говорящего и слушающего, и следовательно, двух личностей – актуальной текстовой личности автора и потенциальной личности читателя (образа адресата). И таким образом, границы текста есть один из факторов, предполагающих множественность интерпретаций текста и множественность интерпретаций соотнесенности текста и контекста.
Границы текста создают возможность конструирования не только множества интерпретаций данного текста, но и задают множество композиционных организаций.
Пресуппозиция как единица прагматического уровня текста. Текст устроен таким образом, что наряду со сведениями, которые в нем сообщаются в явной форме, он содержит и такую информацию, которую читатель должен извлечь, пройдя через цепочку умозаключений. Другими словами, в тексте есть сведения, идеи, выраженные неэксплицитно, иногда эта неэксплицитность возводится в ранг приема (публицистический, художественный текст). Современная лингвистика пока не вполне может описать серию действий, которые без труда осуществляет слушающий [Падучева 1996], но некоторый аппарат на этот счет существует, и наибольший интерес в связи с этим вызывает понятие пресуппозиции. Пресуппозиция – это такой элемент текста, который не утверждается, а как бы предполагается известным заранее. Пресуппозиция основывается либо на фоновых знаниях слушающего, либо на информации, уже почерпнутой из текста. Следовательно, можно говорить о дотекстовых и текстовых пресуппозициях.
Пресуппозиции различаются по субъектной принадлежности: а) авторские, б) читательские, в) персонажные. В рамках одного языкового выражения могут совмещаться несколько субъектных пресуппозиций, а могут и расходиться. Это связано с проявлением относительного кругозора автора, читателя и персонажа, их относительной осведомленности и происходящих событиях. В одних случаях автор обладает абсолютным знанием о происходящих событиях, а от читателя до определенного времени какие-то обстоятельства могут быть скрыты, кругозор же персонажей еще более ограничен. В других случаях автор сознательно налагает определенные ограничения на свои знания, при этом он может и не знать того, что известно отдельным персонажам. Может быть случай ограничения кругозора автора по отношению к кругозору читателя [Успенский 1995].
Пресуппозиции различаются в зависимости от их структурной значимости в тексте и носят соответственно локальный или глобальный характер. Локальные пресуппозиции затрагивают только одно высказывание текста, они значимы только для данного предложения или его части. Также к локальным пресуппозициям относятся те, которые значимы для фрагмента текста. Наконец глобальные пресуппозиции релевантны для всего текста – это либо обозначение общего фона к теме сообщения, либо структурно значимые пресуппозиции, на которых строится композиция текста.
Итак, прагматическая организация текста задается репрезентацией в нем (тексте) двух фигур – говорящего и слушающего – и тем напряжением, которое создается благодаря их взаимодействию. Также прагматическая структура текста реализуется в оформлении текстовых границ (пространственных и коммуникативных, внешних и внутренних) и самим процессом организации / разрушения текстовых границ.
Выводы
1. Текст как устройство знакового характера обладает рядом признаков: выраженностью, отграниченностью, структурностью. Как структура текст иерархически организован, при этом парадигматическая иерархичность состоит в вычленении единиц и уровней, составляющих текст, а синтагматическая иерархичность устанавливает между уровнями текста отношения эквивалентности.
2. Текст как последовательность знаков представляет собой гетерогенное явление, что проявляется в использовании в тексте знаков разных типов (индексов, символов, икон и метазнаков) и в закодированное™ текста как минимум двумя языками. Гетерогенность текста становится его принципиальным качеством.
3. В тексте выделяются три типа организации – конструктивная, семантическая и коммуникативно-прагматическая. Основой конструктивной организации текста является свойство членимости, текст также обладает двумя взаимодействующими признаками – связностью и целостностью и строится в соответствии с двумя принципами – синтагматическим и парадигматическим. Семантическое пространство текста описывается двумя статическими моделями – денотативной и концептуальной структурой. Коммуникативно-прагматический уровень текста организуется фигурой говорящего и фигурой слушающего, проявляется в выстраивании внутренних и внешних границ текста, а также задается дейктическими, эгоцентрическими и пресуппозитивными текстовыми элементами.
4. Текст предстает как "сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как информационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности" [Лотман 2002, с. 162]. Адресат не дешифрует текст, а общается с текстом: "Процесс дешифровки текста чрезвычайно усложняется, теряет свой однократный и конечный характер, приближаясь к знакомым нам актам семиотического общения человека с другой автономной личностью" [Лотман 2002 с. 162]. Процесс дешифровки заменяется коммуникативным напряжением.
5. Коммуникативное напряжение в тексте создается не только благодаря взаимодействию разных статических моделей описания текста внутри одного из трех типов его организации, но и благодаря взаимному притяжению и отталкиванию трех основных структурных типов организации текста – конструктивной, семантической и прагматической. Коммуникативное напряжение обеспечивает динамику текста, создает гибкий смыслопорождающий механизм и в конечном счете обеспечивает жизнь текста.
Задания
1. Докажите факт гетерогенности текста (1): (В. Пелевин "Психическая атака (Сонет)" и (2): (Л. Улицкая "Счастливые"). Одинакова ли природа гетерогенности данных текстов?
2. Проанализируйте средства связности в текстах (2): (Козьма Прутков "Проект о внедрении единомыслия в России") и (3): (М. Цветаева "*** (Б. Пастернаку) Расстояние: версты, мили…"). Сопоставьте полученные результаты. Найдите в данных текстах средства, обеспечивающие цельность текста.
3. Опишите семантическое пространство текста (4): (А.П. Чехов "Необходимое предисловие").
4. Проанализируйте внешние внутренние границы текста (5): (Т. Толстая "Сирень").
5. Определите средства локализации автора в тексте (6): (М. Зощенко "Аристократка").