Частное значение возводится к общему или так, что одно частное получает значение общее (напр., virtus в значении добродетели вообще, достоинства, качества: (ut)ob еа, quod una caeteris excellebat, omnes nominatae sint, Cic; защита, оборона, praesidium, propugnaculum), или так, что общее означается двумя или несколькими частными. В 1-м случае путь обобщения не указан, во 2-м обозначены посредствующие точки. Этот второй способ считается характеристичным для китайского языка, в коем, напр., нет простого слова для добродетель, но это значение выражается перечислением четырёх главных добродетелей; для значения "соседство" – сочетание: переулки – улицы – соседство – дома; для значения "расстояние" – сочетание противоположных частных: далеко – близко; также для "вес" – тяжело – легко; для "разговор" – вопрос – ответ (Steinthal, Character., 124).
Что этот способ был свойствен славянским языкам в древности, видно из немногих, но древних образцов сложения слов по способу, называемому индийскими грамматистами д вин два: братъсестра, дв. ч. муж. р.; братъсестрома, мужеженъми (Mikl., Сг. И, 378).
Већ ме боли и срце и душа
Све за тобом дан и ноћ мислећи,
Cве за тобом дан – ноћ уздишући,
ђ. Раjков., Срп. нар. пес.СЬ сторила мила майка
Пуста сина кукавица
Да ми кукат денє ноще, Милад., 3 1 8.
Хотя эти слова значат не более чем "брат и сестра", как пара, "муж и жена", т. е. не выходят за объём, определённый их сложением, но тем не менее они обобщают входящие в них частные (как несложное geschwister), рассматривая их как одно и располагая приписывать этим частным, как совокупности, лишь общие признаки.
В устной словесности, а отчасти и просторечии довольно часты не сложения, как выше, а сближения грамматически самостоятельных слов, указывающие, как думаю, на то, что некогда и наши языки широко пользовались приёмом обобщения, подобным китайскому.
а) Образец отец-мать (= родители). Частные различны по значению, но не противоположны и не устраняют друг друга в мысли: отец-мать = "отец и мать" с точки зрения общих им свойств и действий, в силу чего сказуемое и определительные, согласованные a potiori с муж. р., стоят в един. ч. отец-мать молодца у себя во любви держал; у чужева отца-матери, Чулк. (Бусл., Ист. гр., § 240, пр. 12).
В мр. Та не знае отец-мати, яка в мене гадка, Голов., II, 254; Нам отець-мати позволяли, Зап. о Ю. Р., 1, 29;
Втець-мати не знали. Голов., II, 402; Отця-матку штнть и поважати, Зап. о Ю.Р., I, 31 [415].
Двандва в прилагательных: древо тонковысоко, Шейн, Рус. нар. пес. 389; Через Дона досочка тонка гибка лежала, ib. 403 (Колядка); бела румяна.
Хлеб-соль, a potiori – людская пища. Атрибут в един, согласуем с муж. р. "моего хлеба-соли", или с жен., если 1-е слово неизменно: моей хлеб-соли, моей хлеб-солью (Бусл., Ист. гр., § 240, пр. 12). Мр. хлiба соли спокойно вживати. Зап. о Ю.Р., 1, 20; Не усе один коку хлiб-сiль бог дае, що пану, що усякому чоловшу? Квит., Ш. Л. (П, 254).
Род-племя – вообще родственники: и весь род-племя отрекалися, Чулк. (Бусл., Ист. гр., § 240, пр. И), причём сказуемое во множ. могло бы стоять при каждом из сложенных слов как при собирательном. Это сочетание не трудно различимых синонимов, как рать-сила (как у Бусл., 1 с), а слов различных по значению, ибо род – ближайшие, племя – дальнейшие родственники: Которого ты рода, коего племени? Кир., 1, 91. Так и в серб. Кажи ми се, moj сужань невольни, Од кога си рода и племена, Н. Беговип, С.н.п., 1, 52.
Бой-грабежъ: похвалился на монастырскихъ служекъ … боемъ-грабежемъ и смертнымъ убивствомъ, Шуйск. ак., 1697 (Бусл., Ист. гр., § 240, пр. 2). Это не атрибутивное сочетание, как трава-ковыль, ворон-птица (как у Бусл., 1. с), а сочетание равно частных: бой (битье без смертоубийства) и грабежъ (насилие над личностью и имуществом).
Его лук-колчан по бедрам бьется, Кир., III, 100. На столах питья-кушанья поплескалися, Кир., IV, 26 (то и другое безразлично, причём из сказуемого видно, что кушанья разумеются жидкие). Один смур кафтан на мне во сто рублей. Кушачок-колпачок (= остальная одежда) во тысячу, А стрел колчан во две тысячи, Кир., 1, 26-7. Князья-бояре собиралися, Кир., 1, 56 (= князья и бояре, ib. 58); Собирал всех князей-бояр и сильных могучих богатырей, Кир, 1, 63; Собиралися князья-бояры, Сильные могучие богатыри и вся поленица удалая, Кир, 1, 66; На многие князи и бояра, Кир, П, 18 (Кирша Дан,), 67 et passum. Все луга-болота вода поняла, Шейн, Рус. нар. пес, 340. Во лесах было во дремучих. Что брала-то девка грибы-ягоды, ib. 341. Пышка-лепешка (что-нибудь в этом роде) в печи сидела, на нас глядела, ib. 370. Кишки-желудки в печи сидят, ib. 371.
Пыль-туман
Ой не пыль в поле запылилася,
Не туман с моря подымается:
Подымалися гуси-лебеди, Кохановская, Неск.р.п., 65.
Пыль-пыль по дорожке,
Туман-туман по дубровке,
Да по этой-то дорожке,
Да по этой-то широкой, [416].Андреян-сударь едет, Шейн, Рус. нар. пес, 412.
Не пили-тумани вставали,
Икав повчок малий невеличок, Ант. и Драг., 1, 113.
Daj-ћeћ wam Boћe – szcziskоe – zdorowie, Kolberg
Pokucie, I, 97, 98.
Мр. Будут до нei куми-побратими наiжджати, M., 355 (те и другие, безразлично = знакомые, приятели). У чистому полi поховайте, звiру-птищ на поталу не подайте, Ант. и Драг., 1, 114, 128. Дае коню овса-сiна (= оброку), Козаченьку меду-вина, М., 74; Та добреж Toбi, пане, мед-вино кружати, А меш вороному у кола стояти, 4 yб.,V, 871. Перед дiвчиною напитки-наiдки, М., 95. Був ти менi кормилцем-поiлцем, Манжура. Сказки. Ты-ж було сир-сметану пии, а менi сироватки даси, то я iм-iм та ще и напъюся (плаче зять по тещi), Манжура.
Срiбро-злато, деньги, богатство (часто): есть у тебе, сину, срiбла-злата много (s. вм. срибла золотого), купи coбi, сину, коня вороного, Чуб., V, 868.
Рута-мъята, оба растения с одинаковым символическим значением девства и пр.: Ой чому ти рути-мъяти не полеш? Чуб., IV, 70; По садочку хожу я, хожу, руту-мъяту сажу я, сажу, Рута та мъята тай не принялася, Чуб., V, 506.
Зажурилися гори-й-долини,
Що не зродили жито-пшеницю,
Ино зродили виноградонько, Колядки, passim.
Ср. болг.: със свой эжь и пий, ама ззманіє-даваніє не прави, Пам. и Обр., 390 (= серб.: али кашта не мщеъа], не MHJeinaj).
Изредка тот же приём и в других частях речи: Шенк. "торопись, доделывай криво-прямо (так и так, как-нибудь) да и полно", Подвысоц., Словарь. Сюда же мр. так-сяк, как-нибудь. Ох ти сякий-такий! (неопределенная замена различных ругательных слов). Як жив-здоров будеш, Ант. и Драг., 1, 115. Костян-деревъян через гору свині гнав (загадка: гребень). Возьмить мене постріляйте-порубайте, И звіру та птиці на поталу не подайте, Ант. и Драг., 1, 107; орда … моіх братів догонила, Стріляла-рубала, А може живих у полон займала, ib. 130. Ср.: чи моіх братів постреляно, чи іх порубано, чи іх живих у руки забрано, ib. 131. 3-е частное значение: ой вишию вималюю на славу рукавця, М., 21, 20.
(Си одключи шарена ковчега, И си собра малу-многу азно, Мила д., 308. В другом смысле (ни мало ни много?): Що п`рви кяръ (добыча) тіе кяросале? К`де идетъ отъ царя улефе, Малу-многу триста м`ски (мулов) азно, "Си-то си 'и въ ц`рковь навраті'е, Милад., 334; неясно ib.318 (що во мене сЬ к`лнете малу-многу жими Дойка).) [417].
б) Образец калина-малина, красная смородина. Между тем как в случае а) обобщение значения вытекает из отношения соединительного (то и то), здесь – из разделительного: или то, или другое, но нечто в том же роде. В народной поэзии нередки сопоставления слов и оборотов, которые, будучи поняты в смысле атрибутивном, дают contradictionem in adjecto и заставляют предположить в певце большую глупость или большое невежество. Однако невозможно предположить, чтобы здравомыслящий человек не знал разницы между общеизвестными вещами или, зная её, называл известное растение в одно и то же время и калиной, и малиной, и смородиной. Остаётся думать, что сопоставление несовместимых частностей не есть нарушение логического закона, а способ обозначения понятия высшего порядка, способ обобщения, нередко – идеализация в смысле изображения предмета такого рода (напр., дерева, кустарника), но необычайного, чудесного, прекрасного. Ср. Grau, teurer freund, ist alle theorie und дгьп des lebens goldner baum (Gцthе, F), или Хлестаков: "под сень струй". В моем сочинении "Объяснения мр. п.", П, 795 (указатель) этот приём назван сочетанием синонимов, но это неверно, ибо сочетание весьма различимых частных "калина-малина" отлично от таких, как путь-дорога.
Так: И поехал Константинушка ко городу Угличу.
…Спрашивает себе сопротивника…
А Углицки мужики (т. е. угличане) были лукавые,
Город Углич крепко заперли,
И взбегали на стену белокаменну,
Сами они его обманывают:
"Гой еси удалой доброй молодец!
"Поезжай ты под стену белокаменну;
"А и нету у нас царя в орде, короля в Литве,
"Мы тебя поставим царём в орду, королём в Литву".
Кирша Дан., Кир., III, 121.
Буквальный смысл образа, именно, что город Углич или княжество Углицкое есть и Орда и Литва, а владетель его есть царь в Орде и король в Литве, – нелепость; но значение его – мы поставим тебя правителем нашего государства, ибо царь-король = государь, правитель, орда-Литва = государство. Выражение "король в Литве" (он же и "король Ляховинский", Кир, Ш, 58) могло возникнуть лишь после 1386 г., т. е. после избрания Ягайла на королевство польское. Т. о., в следующей серб, песне цар-краль – одно лицо, царевина-кральевина – одно царство: Расти, расти, чедо Moje iobo, Да би ли ми до коньа дораст'о, Да отмемо цару царевину И светломе кралу кральевину: Царевина – твoja очевина, Кралевина – твоja дедовина, Б. М., Срп. н. п. у Срему, 7, Цару и кралу hendiadys [418].
(В болгарской песне) мать припевает сыну в колыбели:
Нани ми нани, сине богоец!
Ти да му зе'иш на краль – от кральство,
Ти да му зе'иш на цар – от царство,
Да му седниш кралю на столнина,
Да му седниш цару на царщина, Милад., 96.…Посылает меня (Добрыню) солнышко
Солнышко Владимир князь да столен киевский
Во ту да в матушку (в) каменну Москву,
Во каменну Москву да в хоробру Литву
За той меня (за) данью (да) за почлиной, Гильф., Был., 579,
т. е. не в Москву и в Литву, а в (соседнее) государство, или "в такое-то" государство. Но так как нужно назвать как-нибудь определенно владетеля этого государства, то вслед за таким обобщением (Москва-Литва = государство) появляется частное "король храбро-литский" как синекдоха:
Да и поехали ко матушке к каменной Москвы,
К каменной Москвы к хороброй Литвы,
Ко тому ли королю храбро-литскому…
…Приезжают они в хоробру Литву, Гильф., Был., 587.
Это так, как когда после неопределённого числа (два-три) ставится определённое (три), о чём см. ниже. Отдалённая богатая родина Дюка обозначается так:
А во той было Индеюшки богатый
Да во той было Корелы во проклятый,
А был молодой боярин Дюк Степанович, Гильф., Был., 78,
и в той же былине многократно: 80, 82 (4 раза) и пр., причём, как выше, неопределённое и общее "Индея-Корела" заменяется определённым, синекдохическим "Индея":
Я похвастал знать Индеей да богатою,
Да похвастал я Корелой да проклятою;
У нас было во Индеи во богатый, и пр., ib. 82-3.
А подходят под Индею под богатую,
А подходят под Корелу под проклятую,
Думали: "Индея перепаласи".
Ажио их Индея не спугаласи, ib. 85.
Во ихной во Индеи в богатоей,
Во ихной во Корелы во проклятоей
Во ихной во деревеньки во Галичи
Отходили от заутренье от раннею, ib. 122, [419],
т. е. в отдаленной богатой стороне, в городе (иронически названном деревенькою) Галиче.
Сочетание богатой Индии и Корелы основано на том, что и Корела – богатая:
Из-за моря, моря синего,
Из славна Волынца – красна Галичья,
Из той Корелы богатыя…
Выезжал удача добрый молодец,
Молодой Дюк, сын Степановичь, Кирша Дан.,
Кир., Ш, 101; ср. ib, 81.
Из-за моря, моря синего,
Из-за Синего моря, из-за Черного
Подымался Батый царь, Кир., IV, 38,
т. е. если Синее море принято в значении собственном (Хвалынское), то = из-за моря вообще.
Между Кум-реки между Тереку
Между тех было трёх Кумских отножинок,
Объясн. мр. п., П, 319 (= река вообще).
Таким образом, неопределенная даль, служащая исходною точкою мысли певца, может быть обозначена или чем-либо одним:
Из-за гор было высокшх, Кир., III, 100;
Из-за моря, моря синего, ib. 101.
Из-за лесу, лесу темного, н. п.,
или перечислением многих несовместимых предметов:
Из-под дуба, дуба было сырого
Из-под вяза, вяза с-под черленого,
Из-под кустышка да с-под ракитова,
С-под ты березы с-под кудрявыя,
Из-под камешка было из-под белого
Пала-выпадала мать Непра-река, Гильф., Был., 172.
Как с-под еланичку да с-под березничку
Да с-под частого молодого с-под олешничку
Выходил каликушка немаленький, ib. 584,
т. е. не из-под елового, березового и ольхового лесу, а "из-под лесу" (вообще, ибо не рассмотришь вдали, какой он),
Из-за лесу, лесу темного,
Из-за садику зеленого
Выходила туча грозная, Шейн, Рус. нар. пес, 343.
… родила, Во сыром бору хоронила Что под белою (под) березой, Да под горькою (под) осиной, Шейн, Рус. нар. пес, 403, т. е. не под березой и осиной, а под деревом вообще, причём [420] упоминание горькой осины имеет символическое значение: горе горькое.
Ох далече, ох далече во чистом поле,
А еще того подале во раздодьице
Выбегало тут стадечко звериное,
Что звериное, звериное-змеиное,
Наперед то выбегает Скипер-зверь, Кир., П, П, 2.
Стадо звериное-змеиное, потому что (в другом варианте) "Скимен-зверь" – "зашипела, вор-собака, по змеиному", ib. 1.
Из-за гор было высокиих
Не ясен сокол тут вылетывал,
Молодой кречет тут выпархивал;
Выезжал тут добрый молодец, ib. Ш, 100,
т. е. не сокол-кречет, а …
Есть у меня (да) ещё бурушка,
Есть у меня (да) коурушка,
Трех годов жеребушечка, ib. Ш, 2.
(бур и коур масти различные, см. Даль, Словарь; ещё менее совместимы масти сказочного коня: "сивка-бурка, вещая коурка").
И я золото хороню, Чисто серебро хороню, Я у батюшки в терему, Я у матушки в высоком (т. е. не золото и серебро, а безразлично – "дорогой перстень").
Пал-пал перстень В калину-в малину, В черную смородину,
Шейн, Рус. нар. пес, 373;
Калинушка-малинушка – лазоревый цвет;
Веселая беседушка, где миленький пьёт,
Шейн, Рус. нар. пес, 396.
См. также Объясн. мр. п., П, 344.
(Как чужая-то жена – лебедь белая моя,
А своя шельма жена – полынь горькая трава,
Полынь горькая трава, стрекучая крапива,
Шейн. Рус. нар. пес, 353.
Вспоить-вскормить, Кир., Ш, 14.
Я идете на стара планина, Донесете ледове-снягове, Да и'турим на клето-то сурце… (чтобы испытать, умерла ли?), Милад., 100. На поезд напали "Татари цурни Арапи", Милад., 320)
А я млада младешенька замешкалася
За утками, за гусями, за лебедями,
За вольную за пташечкой за журушкой,
Шейн, Рус. нар. пес, 396 [421]
(не перечисление, а идеализация, как и часто в вр. и мр. песнях гуси-лебеди, в мр. песне: Ой утята (гуся-та) – лебедята летять до кринищ).
(Как журушка по бережку похаживала)
Шелковую лист-травушку защипывала, ib. 396
Уж ты ель моя елушка, зеленая сосенушка!
Все ли на тебе сучки веточки? Шейн, ib. 457, 451.
Грушица ты грушица моя, Груш и ца зеленый винограде. Под грушицей светлица стоит…, Шейн, Рус. нар. пес, 163.
Груша-яблонь садовая – кора золотая (Объясн. мр. п., П, 462; чудесное дерево колядки).
Бр. Гапулька … Ситы-рашоты доставала, Мамкину волю рассивала, Шейн, Бр. п., 470. Седлаю (я) … Синца-воронца сам свойго, Шейн, Матер., I, ч. П, 53, А ци яго сивцы-воронцы пристали, ib.l, ч. П, 63.
Мр, В колядке хозяйка посылает слуг поймать "дивноє звiрє тура-оленя" (Объясн. мр. п., II, 325, 337). Так как одни колядки говорят о чёрном (в вр, было гнедом), а другие о сивом олене, та я предполагаю (1.с.), что обобщение "тур-олень" возникло из взаимодействия этих колядок. Подобным образом в серб. одни песни называют чудесное дерево (о коем см. мои Объясн. мр. п., П, гл. XV et pass.) бором (сосною), другие явором, третьи яблоней, и это объясняет появление сложения и обобщения в: Oj jaвope, зелен боре! Диван ти си род родио: На двʼjе гране двʼjе jабуке… (Объясн. мр. п., П, 311). Мр. тур-олень могло бы появиться в колядке, и помимо упомянутого сложения из соединительного сочетания, какое в вр. былине Кирша Дан. (Кир., IV, 79):
Они соболи, куницы повыловили …
Туры, олени (по) выстреля(= и)ли …
т. е. и туров, и оленей. Так, я думаю вр. змея-скоропея (Майк., Вр. закл., 486 et pass.), как одно, возникло из змея и скоропея (= скорпий; серб, змиjе и jaкрепи), атаманы-молодцы – наверно из атаманы и молодцы (т. е. старшина и молодь козацкая, чернь). Но в мр. песнях соединительное сочетание тур-олень не встретилось.
Что до того, будто мр. тур-олень есть заимствование из непонятного болг. сур iєлен (Cумцов, Культурн. переживания, 5, 10), то оно и не нужно при существовании в мр. песнях памяти о туре и об олене и, как предположение фантастическое, маловероятное.
А в Римi, в Римi, в Єрусалимi…
Божоя мати; в полозi лежить, Г., П, 11, 42,