Этим же путем проехал и Швейк из раннего рассказа о службе денщиком у фельдкурата Клейншродта "Бравый солдат Швейк достает церковное вино" ("Dobrý voják Švejk opatřuje mešní víno"). Там отряженный за восемью литрами красного из Нижней Австрии (osmilitrový soudek mešního vína z Vöslavy) бедняга понял задание буквально и двинул из Тренто (Trident), что в современной Италии, в австрийский город Бад-Феслау (Bad Vöslau); успешно его проехал и был счастливо остановлен только в предместье Вены – Корнойбурге (Korneyburg). См. комм., ч. 1, гл. 9, с. 118.
С. 261
- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, через пять минут мы в Таборе. Поезд стоит пять минут. Прикажете заказать что-нибудь к завтраку?
В оригинале ни слова не говорится о продолжительности стоянки. Только о том, что через пять минут Табор. Poslušně hlásím, pane obrlajtnant, že jsme za pět minut v Táboře. Nepřikážete objednat něco к snědku?
Табор (Tábor) – город в южной Чехии. Сейчас что-то около 35 тысяч жителей. Некогда (в XV веке) цитадель самых стойких ортодоксальных гуситов – таборитов. Возмутителей как чешского, так и европейского спокойствия. Ныне просто красивый город с древними городскими воротами и выдающейся суровой башней (см. комм, здесь же: ч. 2, гл. 1, с. 266). Примерно в полутора-двух часах езды от Праги поездом.
С. 261
Железнодорожник счел своим долгом объяснить Швейку устройство всего механизма аварийного аппарата
Механизм аварийного аппарата (mechanismus aparátu na poplach) – по всей видимости, калька. Понятно, что речь идет о русском стоп-кране. То есть железнодорожник счел своим долгом объяснить Швейку принцип действия стоп-крана.
С. 262
- Начальник станции вам все разъяснит, - решил кондуктор. - Это обойдется вам в двадцать крон.
Пассажиры тем временем вылезли из вагонов, раздался свисток обер-кондуктора
В оригинале в первом предложении, поближе к прямой речи, немецкий дериват – konduktér, а во втором в авторском тексте все слова чешские – vrchní průvodčí. Старший проводник.
Однажды, когда государь император посетил Жижков
Речь идет об императорском визите, состоявшемся в апреле 1907 года. К приезду его величества в Жижкове, тогда самостоятельном городе (см. комм., ч. 1, гл. 13, с. 175), у границы с соседствующей Прагой были сооружены триумфальные ворота на центральном Карловом проспекте (Karlova třída), ныне улице Сейферта (Seifertova ulice). Современники предпочли имя поэта и нобелевского лауреата Ярослава Сейферта (Jaroslav Seifert) имени в веках потерявшегося чешского короля Карла IV (Karel IV).
некий Франта Шнор остановил его карету, бросившись перед государем императором на колени
Неутомимый исследователь старых адресных книг Ярда Шерак пишет (JŠ 2010):
V Praze moc Šnorů nežilo, pouze dvě rodiny, ale na Žižkově žila skutečně jedna rodina Šnorů: Otec František *1847 a byl písařem (officiant, Schreiber), měl syna Františka *1873.Jeden z těchto Františků si mohl kleknout před kočár. Dále zde byl syn Karel *1886 – ten mohl být tím hostinským "U kamenáče".
В Праге Шноров было не много, всего две семьи, а вот в Жижкове в ту пору жила только одна семья Шноров – отец Франтишек 1847 года рождения был писарем и имел сына Франтишека 1873 года рождения. Кто-то из них и мог упасть перед каретой на колени. Был и еще один сын – Карел 1886 года рождения, который, возможно, и был тем самым гостинским из "У Каменаче".
К этому нужно добавить, что Карел Шнор – хозяин гостинца "У Каменаче" (U Kamenáče, Husitská, 39, čp. 74), расположенного рядом с домом, где жил Франта Сауэр (см. комм, здесь же: ч. 2, гл. 1, с. 256), оставил веселые воспоминания о том, как и какие авансы натурой он выдавал Ярославу Гашеку в первые дни написания "Швейка". Ну а благодарность Гашека, как говорится, налицо.
надо было на соседней улице, которая относится уже к району комиссара Краузе
В ПГБ 1956, по всей видимости, опечатка Каруса. В ПГБ 1929 было самое верное – Крауса (policejního radu Krause, здесь род. падеж от Kraus).
И в любом случае, советник полиции (policejní rada) и комиссар (komisař) – вовсе не одно и то же.
Кроме того, кажется важным замечание Ярды Шерака о существовании полицейского инспектора в Жижкове с очень похожей фамилией – Краузе (Jindřich Krause), проживавшего, согласно старым адресным книгам, в Жижкове на улице Лупачова (Lupáčova), дом 12. Возможно, это еще одно подтверждение того, что у Гашека дым редко бывает без огня.
С. 263
Наполеон при Ватерлоо опоздал на пять минут и очутился в нужнике со всей своей славой.
В ПГБ 1929: опоздал на пять минут и п… всю свою славу. П… - надо полагать, "просрал". В оригинале, между тем, именно так, как в ПГБ 1963: очутился в сортире (а byl v hajzlu s celou svou slávou). См. комм., ч. 1, гл. 8, с. 158 и гл. 15, с. 213.
Что же касается отношения Гашека к отточиям в случае применения крепкого словца, см. комм, ч. 1, Послесловие, с. 250.
Но возвращаясь к Наполеону, как справедливо замечено в Примечаниях (ZA 1953), под Ватерлоо 18 июня 1815 года император и его войска задержались не на пять минут, а на целых три часа. Из-за дождя, сыпавшего всю ночь, вместо намеченных первоначально 9 утра французская атака на армию Веллингтона началась лишь в полдень, когда просохли дороги и поля. В результате, прекрасный план разбить Веллингтона до подхода прусской армии под командованием Блюхера не был реализован. Три упущенных часа оказались критическими. Пруссаки подоспели на помощь готовым уже бежать англичанам, и сдаваться пришлось французам.
Это второе упоминание битвы в романе. Как и первое, связано у Гашека с дерьмом. См. комм., ч. 1, гл. 1, с. 28 по поводу любимого словечка гостинского Паливца.
Швейк рассказал случай с одним из своих знакомых, неким Франтишеком Мличеком из Угржиневси под Прагой
Угржиневс (Uhříněves) – во времена Швейка небольшой населенный пункт (městys или městečko) на юго-востоке Праги. С 1974 года – часть столицы, входит в 22-й административный округ.
Франтишек Мличек в оригинале: Mlíčka Františka, где первое слово родительный падеж от Мличко (Mlíčko). Фамилия (буквально "молочко"), которую Гашек будет щедро раздавать в этой части романа героям рассказов Швейка. См. комм., ч. 2, гл. 3, с. 391.
когда он пришел в Гостивар в гости к огороднику Ванеку, подрался там и об него измочалили арапник.
Гостиварж (Hostivař) – еще один бывший городок на юго-востоке, ныне ставший частью Праги (его делят округи 10 и 15). Впрочем, намного раньше Угржиневс (в 1922 году). Расстояние между Гостиваржем и Угржиневсом по прямой километра три. Для сравнения, от центра Гостиваржа до пивной "У Чаши" одиннадцать или двенадцать.
Огородник Ванек (к Vaňkovi zahradníkovi) – а может быть, и даже вероятнее всего, садовник Ванек. Позднее это имя будет вновь дано персонажу первого плана, фельдфебелю (старшему писарю у ПГБ) Ванеку. Подробнее о нем см. ч. 2, гл. 4, с. 426.
Арапник. В оригинале: bejkovec. См. комм., ч. 1, гл. 13, с. 178.
В ПГБ 1929 была сделана попытка более точного перевода: "измочалили об него плеть из воловьих жил". Невозможно не признать, что и у вола, и у быка эта "жила" общая, разнятся только варианты употребления.
С. 264
- Несколько лет тому назад начальником станции Свитава был пан Вагнер. Вот был живодер! Придирался к подчиненным и прижимал их где мог, но больше всего наседал на стрелочника Юнгвирта
Свитави (Svitavy) – город в Моравии на реке Свитава (Svitava), во времена Швейка населенный преимущественно немцами. Отсюда и фамилии с неродной чешскому буквой "W" – Вагнер (Wagner) и Юнгвирт (Jungwiit).
Йомар Хонси (JH 2010) замечает, что именно в Свитави родился герой уже совсем другого времени – Оскар Шиндлер (Oskar Schindler), для которого это был Zwittau. Все то же нечешское "w".
С. 266
он мясник у Старой башни
В оригинале не башня, а ворота – brána (řeznický mistr od Staré brány). Скорее всего речь идет о старых городских воротах в Таборе – Бехинские ворота (Bechyňská brána), к торцу которых, несколько, впрочем, поодаль, и в самом деле пристроилась котновская башня (věž Kotnov), напоминание об исчезнувшей одноименной крепости.
великодушно одолжил ему пять крон на билет и на другие расходы
В оригинале: pětka. То есть пять золотых или 10 крон. См. комм., ч. 1, гл. 6, с. 74.
- Если попадете, солдатик, к русским в плен, кланяйтесь от меня пивовару Земану в Здолбунове.
В конце XIX столетия (1868–1880) около 16 тысяч семей чехов, привлеченных льготами царского правительства для желающих осваивать нетронутые земли на западе современной Украины (освобождение на 20 лет от налогов, освобождение от воинской повинности, разрешение на культурную и религиозную автономию и т. д.), перебрались из Австро-Венгрии на русскую Волынь. Такое было начало, дальше больше. Селились чехи на всем пространстве от Луцка до Житомира (Дубно, Ровно и т. д.), покупали земли, как им и было обещано, по льготным ценам, и на этих землях занимались земледелием и промышленным производством. Последний род деятельности охватывал уже всю современную Украину от Бердичева до Краматорска и Луганска, но главной индустриальной столицей чешской диаспоры был безусловно Киев, где заложенные выходцами из Богемии и Моравии заводы начала века стала основной всяческих и всевозможных будущих "Радаров" и "Красных экскаваторов". Таким образом, к началу XX века на западе Российской империи образовалась целая чешская колония: села, деревни с костелами, школами, библиотеками, господами, а в городах – с заводами, складами, магазинами и собственной газетой в Киеве "Чехослован". Около ста тысяч человек по данным (AM 2012) к началу Первой мировой. К сожалению, эта попытка привить Восточной Европе немного Западной обернулась для смельчаков-славян драмой длиной в семьдесят лет. Особенно на Волыни. Именно эта территория с началом Первой мировой стала зоной яростных боев между австрийцами и русскими. Первые считали русских чехов предателями, вторые – потенциальными. Многие чехи призывного возраста из семей чешских эмигрантов, для того чтобы избежать такого клейма, записались в русскую армию. Именно они и составили ядро Чешской дружины, превратившейся в конце концов в ненавидимый большевиками Чешский легион (см. комм., ч. 1, гл. 11, с. 153). После окончания войны и раздела Волыни первое, чего лишились чехи-переселенцы на советской стороне, – это права на культурную автономию, язык и школы. Потом пришли колхозы, расстрелы и весь обычный предвоенный набор. После начала Второй мировой несчастные люди оказались между немецкими нацистами и украинскими националистами. Жгли деревни и убивали чехов и те и другие, хотя и по разным идеологическим соображениям. После освобождения в 1944-м многие из тех, что остались в живых, были призваны в 1-й Чехословацкий армейский корпус, сформированный незадолго до этого на территории СССР. В 1947-м после изгнания из Чехии судетских немцев была инициирована на государственном уровне ЧССР и СССР массовая реэмиграция чехов. Значительная часть колонистов (около 40 тысяч), надеясь на лучшую долю на пока еще бесколхозной, буржуазной исторической родине, согласилась вернуться и была размещена чешским правительством в районах, еще недавно населенных чешскими немцами. Но и на этом беды людей, когда-то храбро двинувших с детьми и женами на восток в поисках счастья, не закончились. С наступлением коммунистической эры в Чехословакии эти слишком много видевшие и знавшие чехи стали объектом преследования режима уже на исторической родине.
Здолбунов – город на территории нынешней Украины в районе расселения чешских колонистов конца XIX века. Примерно в десяти километрах на юг от Ровно. Это крупный железнодорожный узел и тут некоторое весьма непродолжительное время в пересыльном лагере при станции содержался взятый в плен 24 сентября у местечка Хорупань будущий автор "Швейка".
"Пивовар Земан" – пивоварня братьев Вацлава и Йозефа Земанов (Václav а Josef Zeman), хорошо развернувшихся на Волыни, находилась чуть севернее Здолбуново, в местечке Квасилово, ровно на полпути до Ровно. В указанное время передать привет можно было только Вацлаву. Йозеф Земан ушел в мир иной в 1892-м, брат Вацлав пережил его на 44 года и умер в 1938-м, в тогда еще польском Луцке, за год до того, как его тамошняя успешно работавшая пивоварня была национализирована пришедшими из СССР коммунистами (JH 2010).
Любопытно, что распространенная чешская фамилия Земан (от zeman – что-то вроде британского сквайра, дворянин по званию ниже барона) очень часто мелькает в довоенных рассказах Гашека. И среди прочих героев попадается даже полный тезка волынского Земана – предприниматель Вацлав Земан (obchodník Václav Zeman) в рассказе "Сиротка и тайная его мать" ("Osiřelé dítě а tajemná jeho matka" – "Právo lidu", 1908).
C. 267
вылинявшая военная австрийская фуражка с заржавевшей кокардой
В оригинале "с заржавевшим франтиком" – frantík (vojenská čepice se zrezavělým "frantíkem"). См. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83.
Что касается головного убора, то никакая эта не фуражка, а кепи (Feldkappe), или, если уж совсем официально, уставной головной убор (Dienstmütze), ближайшим младшим родственником которого является такой родной всем предмет туалета, как буденовка. Шапка с отворачивающимся ушами, которые в опущенном состоянии закрывают уши, шею и горло. А в свернутом, чтобы не разворачивались, когда не надо, застегиваются парой пуговок над козырьком. В австро-венгерской армии как часть полевой формы пехоты, кавалерии и артиллерии появилась в 1886 году. Моделью при разработке послужил традиционный альпийский головной убор бергмютце (Bergmütze). До войны шилась из плотной ткани и имела кожаный козырек, во время войны от суровой нужды козырек стал также тканевым.
Следует отметить, что сходное по форме офицерское кепи принципиально отличалось от солдатского как раз отсутствием отворачиваемых ушей. Была очень похожа на дошедший до наших дней чепец французских офицеров и жандармов.
Потом взглянул на Швейка и спросил:
- Magyarul? /Мадьяр? (венгерск.)/
- Я чех, товарищ, - ответил Швейк. - Не хочешь ли выпить?
Степень благорасположенности Швейка в эту минуту не совсем будет понятна без небольшого комментария. Дело в том, что волею судьбы именно венгры, а не немцы в Австро-Венгерской империи оказались самыми жестокими и непреклонными угнетателями славян и в первую очередь близких и понятных чехам – словаков. Словаки, административно оказавшиеся под властью венгров, всяческими способами омадьяривались и полунасильственно ассимилировались. Что не могло не вызывать острой неприязни у родственных словакам чехов. См. глумливый и злой довоенный рассказ Гашека "Как Юра Огарко стал венгром" ("Jak se stal Jura Ogárko Maďarem" – "Karikatury", 1910).
Ho кроме этого, была еще одна причина для уже собственной, чешской обиды и ревности. Даже части тех привилегий, которые венгры вырвали у Австрии своим бунтарством и нелояльностью, сделав из этой страны в 1867 году двуединую Австро-Венгрию, чехам никак не удавалось получить прекрасной, казалось бы, противоположностью поведения – покорностью и верностью Вене (ЯШ 2003). Не было у чехов собственного парламента, собственных сил территориальной обороны, даже равноправие и уж тем более главенство чешского в местах проживания чехоязычного большинства не казалось вопросом самоочевидным, а составляло предмет бесконечных дискуссий и паллиативных решений. При том, что, согласно предвоенным переписям (ДА 2011), численность венгров на территории империи составляла 19,5 % от общей, а чехов лишь немногим меньше -12,7 % (словаков – 3,7 %).
Именно противодействие венгров и их влиятельнейшего представителя Юлиуса Андраши (Julius Andrassy) в значительной мере определило отказ Франца Иосифа в 1871 году от дальнейшей федерализации империи в пользу чешских интересов, "обман" с принятием Фундаментального Акта, разработанного богемским парламентом (Bohemian Diet), и вожделенным коронованием в Праге королем всех чехов. См. также комм, о чешской политике и партиях, ч. 1, гл. 2, с. 32.
В общем, неприязнь между двумя народами, чехами и венграми, была глубокой и преодолевалась только изредка и под градусом. См. комм., ч. 2, гл. 3, с. 406, а также сравни ниже ч. 2, гл. 1, с. 269.
Ну а сам вопрос "- Magyarul? /Мадьяр?" одного солдата в униформе к другому, по справедливому замечанию въедливого, но прекрасного блогера D-1945, на первый взгляд совершенно абсурден. Ибо нет ничего проще, чем по внешнему виду формы отличить венгра-гонведа от пехотинца общевойскового немецкого (а именно в таких служили чехи) полка. Все верно. Но каких только чудес не было в императорской и королевской армии. Один такой, например, поляк в будейовицком 91-м полку упоминается и в самом романе. См. комм., ч. 3, гл. 3, с. 143. Так что и здесь венгр мог вполне надеяться на чудо, вопрошая у человека в "неправильных" шароварах: "- Magyarul? /Мадьяр?". В том-то была и прелесть этой удивительной империи.
С. 268
- Nem tudom, baratom/Не понимаю, товарищ (венгерск.)/.
- Это, товарищ, не беда, - потчевал Швейк, придвинув свою полную кружку к грустному солдатику, - пей на здоровье.
Тот понял, выпил и поблагодарил:
- Koszonom szivesen /Сердечно благодарен (венгерск.)/.
Baratom – друг, а не товарищ по-венгерски. Да и Швейк в действительности говорит "друг" – kamaráde. "Товарищ", когда обращается один чешский пролетарий-интернационалист к другому – soudruh.
В ч. 3 романа обращение "товарищ/товарищи" (Kameraden) используют в своем кругу офицеры. См. комм., ч. 3, гл. 1, с. 26.
С. 269
В рукаве была дырка от пули, которая ранила его во славу венгерского короля.
Король Венгрии – один из титулов Франца Иосифа I.
- Валяй пей, мадьярское отродье, не стесняйся! - уговаривал его Швейк. - Нашего брата вы небось так бы не угощали!
См. комм, здесь же, ч. 2, гл. 1, с. 267.