А что же делает супруга
Одна в отсутствие супруга?
Занятий мало ль есть у ней:
Грибы солить, кормить гусей,
Заказывать обед и ужин.
В анбар и в погреб заглянуть, -
Хозяйки глаз повсюду нужен:
Он вмиг заметит что-нибудь.
К несчастью, героиня наша…
(………………………………)
Наталья Павловна совсем
Своей хозяйственною частью
Не занималася, затем,
Что не в отеческом законе она воспитана была,
А в благородном пансионе
У эмигрантки Фальбала. [161]
На присутствие реминисценций в гоголевском тексте указывает иронический повтор – специфическое употребление выражения "хозяйственная часть". По мысли Гоголя, обучение в пансионах служит вовсе не той цели, какой должно бы было служить. Не подготовке женщины к ожидающей ее роли хозяйки дома, а лишь знакомству с тонкостями модного шитья – с изготовлением "сюрпризиков", вроде "бисерного чехольчика на зубочистку".
Какая же из двух выявленных нами реминисценций наиболее прямо указывает на скрытый смысл пушкинского намека?
Думается, все-таки текст "Бедных людей". Фигурирующая там фальбала дает слову Достоевского силу точного попадания в мишень, намеченную пушкинской фамилией. Гоголевская вариация сопрягается с несколько иной частью пушкинского фрагмента – той, что начинается словами: "А что же делает супруга / Одна в отсутствие супруга?", а фамилией лишь завершается.
Тема Гоголя – характер обучения в женских пансионах, а не происхождение их владелиц. Пушкина же занимает именно их происхождение – вопрос о жизненном прошлом тех, кто претендует на роль наставниц молодых девиц. Об этом говорит еще одна словесная деталь – примыкающее к фамилии обозначение "эмигрантка". В качестве пояснения к нему может быть использован фрагмент из "Записок" Ф. Ф. Вигеля: "Уже несколько лет свирепствовала тогда революция. Первые ее взрывы уже сбросили мишурную поверхность блестящих аристократических обществ, а вскоре потом из недр Франции целые потоки невежественного дворянства полились на соседние страны: Англию, Германию, Италию. Бежать сделалось словом высших французских сословий, и как господа сии умеют все облекать пышными фразами, то побег назвался эмиграцией <…>".
Заметим, Пушкин употребляет слово "эмигрантка" именно в том же контексте, какой предлагают "Записки". Он не называет так "французов убогих": онегинского monsieur Г Abbe, Дефоржа, готовившегося на родине "не в учителя, а в кондитеры", или беспутного воспитателя Петруши Гринева – Бопре, который в отечестве своем был парикмахером, а потом в Пруссии солдатом. Отсутствие этого понятия в названных случаях вполне закономерно. Должность гувернера в частном семействе не предполагала легенды о высоком происхождении. Иное дело – "благородный пансион". Указание "эмигрантка" выступает здесь как знак родового аристократизма, почти титул. Оно создает реноме учебному заведению, ради которого будущие воспитанницы должны оставить родительский кров. Сочетание "эмигрантка Фальбала", если учитывать изначальный смысл слова, использованного как фамилия, оказывается комической формулой. Обнажается цена заявленного аристократизма: хозяйка "благородного пансиона" в прошлой своей жизни принадлежит к тем, кто у Грибоедова назван "искусницами модных лавок".
Читатель-современник улавливал этот пушкинский намек, по-видимому, достаточно легко (тема была популярной в сатире начала века). Но чтобы услышать его двумя десятилетиями позднее, на взлете новой, демократической волны, требовалось чутье "гениального читателя" – Достоевского. Не просто услышать, но и создать имитацию самого приема, использованного Пушкиным. Эта имитация существует в "Бедных людях" как бы помимо фальбалы, точнее, рядом с нею.
Лицо, которому Девушкин должен передать поручения Вареньки, – хозяйка магазина в Гороховой, мадам Шифон. По сравнению с пушкинской степень комизма здесь понижена: смысл фамилии не противоречит той роли, которую исполняет ее носительница. Но сохранен главный принцип иронического образования: фамилия представительствует за профессию, с которой (явно или неявно) связана героиня.
Итак, пресловутая фальбала в нашем случае оказывается концом разматывающегося клубка. Ухватившись за него, можно развернуть целый узел скрытых отсылок Достоевского к пушкинской поэме. Не обязательно реминисценций в точном смысле слова. Иногда – и внутренних соответствий более широкого порядка.
Наиболее очевидное среди них – характер г-на Быкова в соотнесенности с образом мужа Натальи Павловны. Общность рисунка определяющего человеческую суть и даже внешнее поведение персонажей, в этом случае почти очевидна.
Г-н Быков, как не раз объявляет он Вареньке, едет в свою степную деревню, чтобы там "зайцев травить". Финал романа таким о разом прямо подводит к началу пушкинской поэмы. Она открывается описанием торжества сбора на охоту.
Пора, пора! рога трубят;
Псари в охотничьих уборах
Чем свет уж на конях сидят.
Борзые прыгают на сворах,
Выходит барин на крыльцо,
Все, подбочась, обозревает;
Его довольное лицо
Приятной важностью сияет.
Чекмень затянутый на нем,
Турецкий нож за кушаком,
За пазухой во фляжке ром
И рог на бронзовой цепочке. [160]
"Видный, видный мужчина, – как говорит Макар Девушкин (правда, не о пушкинском герое, а о господине Быкове), – да: очень уж видный мужчина" (1,109).
Не только "видный", но и издалека слышный. Возвращение мужа-охотника передается в поэме в подчеркнуто громких тонах:
Вдруг шум в передней. Входят. Кто же?
"Наташа, здравствуй". – Ах, мой Боже!
Граф, вот мой муж. Душа моя,
Граф Нулин. – Рад сердечно я…
Какая скверная погода!
У кузницы я видел ваш
Совсем готовый экипаж.
Наташа! там у огорода
Мы затравили русака…
Эй, водки! Граф, прошу отведать:
Прислали нам издалека. [168]
Не менее громко у Достоевского и явление господина Быкова. Вошел он, как рассказывает Варенька, "по своему обыкновению с громким смехом". Увидев, как она изменилась, ненадолго "перестал смеяться". Но вскоре "опять развеселился". Даже признавая, что по отношению к девушке "подлецом оказался", Быков не склонен драматизировать ситуацию – "да ведь что, дело житейское. Тут он захохотал что есть мочи" [1, 99 – 100].
Громкость такого рода, даже если она свободна от явной агрессивности, предваряет ее близость.
Варенька, по собственным ее словам, на попреки г-на Быкова и отвечать не смеет: "он горячий такой"; "все сердится и вчера побил приказчика дома, за что имел неприятности с полицией" [1, 103].
Супруг Натальи Павловны не менее грозен (во всяком случае в своих намерениях):
Он говорил, что граф дурак,
Молокосос; что если так,
То графа он визжать заставит,
Что псами он его затравит.[169]
Заметим, однако, произнесенную угрозу гасит окаймляющее ее словечко:
Но кто же более всего
С Натальей Павловной смеялся
(………………………………….)
Смеялся Лидин, их сосед,
Помещик двадцати трех лет. [169]
Смех как будто не относится к самой угрозе. Формальная его мишень – неудачливый граф. Но как бы ни понял сказанное читатель (более или менее искусный в расшифровке авторских намеков), рама, созданная повтором, недвусмысленно указывает: описанную ситуацию не следует принимать всерьез.
Шутка, освещающая поэму в целом, накладывает отпечаток не только на фигуры героев. Комичными оказываются и те моменты общего рассказа, которые, совпадая с аналогичными в романе Достоевского, там звучат трагически.
Таково в обоих произведениях описание поздней осени.
У Пушкина оно объемнее, чем в "Бедных людях", детальнее, ощутимее:
В последних числах сентября
(Презренной прозой говоря)
В деревне скучно:
Грязь, ненастье, осенний ветер, мелкий снег,
Да вой волков. [160]
Девушкину в принципе недоступна такая вещественность: ведь он не видит, а провидит, пророчествует, причитает: "Да вы знаете ли только, что там такое, куда вы едете-то, маточка? (…) Там степь, родная моя, там степь, голая степь; вот как ладонь моя голая! (…) Там теперь листья с дерев осыпались, там дожди, там холодно, а вы туда едете" [1, 107].
Описание это в деталях почти банально. И все же по тональности оно неизмеримо более страшно, чем настроение, которым дышит точная пушкинская картина. Смысл пророчеств Макара один: там, куда едет Варенька, ее ждет неминуемая смерть: "Там вашему сердечку будет грустно, тошно и холодно. Тоска его высосет, грусть его пополам разорвет. Вы там умрете, вас там в сыру землю положат; об вас и поплакать будет некому там" [1, 107].
Героиня пушкинской поэмы, оказавшись, как и Варенька, "в глуши печальной" после лет, проведенных в столице, умирать здесь, однако, совсем не торопится. Она вполне обжилась в отведенном ей мирке. Муж, действительно, "зайцев травит", но и в отсутствие супруга Наталья Павловна не забывает о собственных женских интересах: выписывает "Московский телеграф" (там печатались картинки парижских туалетов), одета "к моде очень близко". Граф со знанием дела осматривает ее "убор": "Так… рюши… банты… здесь узор…" (не вновь ли перед нами пресловутая фальбала, но не терзающая – мирная, ручная).
"Своей хозяйственною частью" героиня, как и положено выпускнице благородного пансиона, не занимается совсем. Зато не чужда занятий культурных:
Она сидит перед окном;
Пред ней открыт четвертый том
Сентиментального романа:
Любовь Элизы и Армана,
Иль переписка двух семей -
Роман классический, старинный,
Отменно длинный, длинный, длинный,
Нравоучительный и чинный,
Без романтических затей. [161]
(Молодой Достоевский мог прочесть эту пушкинскую характеристику как добродушную пародию на избранный им архаический род повествования).
Даже мрачные картины деревенской осени разворачиваются перед Натальей Павловной не так, как рисуются они в пророчествах героя Достоевского. "Презренная проза" в них до какой-то степе обезврежена энергией авторского ее преодоления, зарядом внутреннего комизма. При таком подходе даже "драка козла с дворовой собакой" может показаться по-своему занимательной:
Кругом мальчишки хохотали,
Меж тем печально под окном
Индейки с криком выступали
Вослед за мокрым петухом. [161]
Поэма, трактованная с этой "натуральной" точки зрения, возможно, обретала в глазах молодого Достоевского ценность особенную: тем более что статья Белинского вышла в свет в "Отечественных записках" 1 мая 1844 г. – в пору наиболее напряженной его работы над "Бедными людьми".
Сказанное, однако, несет в себе возможность серьезного возражения.
Пушкинские "прозаические бредни", "фламандской школы пестрый сор", разумеется, не равны тому, что в середине XIX в. осознавалось как верность действительности. Особенно, если понимать; эту верность с позиций отрицательного направления. Коренное различие исходных художественных задач сказывалось в выборе жизненного материала. В результате создавались картины столь несходные, как гостиная Натальи Павловны и лачуга, в которой живет Варенька.
Отсылки автора "Бедных людей" к пушкинской поэме не могли возникнуть при невнимании к этой коренной разнице. Творческая связь устанавливалась не в обход различия, а, если так можно выразиться, благодаря ему.
Эта парадоксальная мысль подсказывается одним из сквозных мотивов Достоевского.
Героев писателя (особенно тех из них, которые принадлежат к миру обездоленных) отличает странное пристрастие: они любят смотреть в чужие окна.
В первом романе в стекла карет на Гороховой заглядывает Макар Девушкин. Зрелище чужого богатства заставляет его думать о Вареньке: "Ангельчик мой! да чем вы-то хуже их всех? Вы у меня добрая, прекрасная, ученая; отчего же вам такая злая судьба выпадает на долю?" [1, 86].
Мечты о том, что и Варенька могла бы быть богата и счастлива, диктуют своеобразное удвоение ситуации. Макар грезит: "А уж я бы и тем одним счастлив был, что хоть бы с улицы на вас в ярко освещенные окна взглянул, что хоть бы тень вашу увидал" [1, 86]. Героиня более поздней повести Достоевского, Неточка Незванова, постоянно смотрит на богатый дом, возвышающийся напротив жилища ее родителей. "Особенно я любила, – вспоминает Неточка, – смотреть на него ввечеру, когда на улице зажигались огни и когда начинали блестеть кровавым, особенным блеском красные, как пурпур, гардины за цельными стеклами ярко освещенного дома". И ниже: "(…) мне чудились эти звуки сладкой музыки, вылетавшие из окон; я всматривалась в тени людей, мелькавшие на занавесках окон, и все казалось мне, что там рай и вечный праздник" [2, 162–163].
Тайна, воплощенная в пурпурных занавесках, дразнит экзальтированное воображение. Но иногда не меньшее действие оказывает и ясная картина, выдержанная во всех мелочах.
Так бездомный мальчик смотрит сквозь "большое стекло" на чудесную елку, вокруг которой кружатся нарядные дети, смеются и играют, и едят, и пьют что-то ("Мальчик у Христа на елке" – [22, 15]. В мире Достоевского взгляд в чужое окно – будто мгновенный бросок в чужую жизнь, неизвестную и соблазнительную, будто попытка примерить себя к ней.
"Вы помещицей хотите быть, маточка? – спрашивает Макар Алексеевич Вареньку в последнем письме. – Но, херувимчик вы мой! вы поглядите-ка на себя, похожи ли вы на помещицу?" [1, 107].
Лучший способ "поглядеть на себя" дает зеркало. В противоположность чужому окну, оно безжалостно возвращает смотрящего к собственному миру. В кабинете генерала ненароком взглянул в зеркало и Макар Алексеевич: "(…) было от чего с ума сойти от того, что я там увидел", – рассказывает он Вареньке [1, 92].
Писательское дело Достоевского нередко ставило его перед подобного рода зеркалами. Автор "Бесов" и "Карамазовых" много думал над положением художника нового времени – того, кто призван творить гармонию из предельно дисгармонического жизненного материала. В "Подростке" этой исповеди случайного семейства, размышления о старом и новом романе передоверены первому читателю "Записок" Аркадия, его бывшему воспитателю.
"Если бы я был русским романистом и имел талант, – пишет он, – то непременно брал бы героев моих из русского родового дворянства, потому что лишь в одном этом типе культурных русских людей возможен хоть вид красивого порядка и красивого впечатления, столь необходимого в романе для изящного воздействия на читателя". Совсем не безусловно соглашаясь "с правильностью и правдивостью" красоты этого рода, говорящий тем не менее ценит сопровождающую ее "законченность форм и хоть какой-нибудь да порядок, и уже не предписанный, а самими наконец-то выжитый". Такое произведение, подытоживает свою мысль Николай Семенович являло бы собой художественно законченную картину "русского миража, но существовавшего действительно, пока не догадались, что это – мираж" [13, 453–454].
Отсылки к поэме "Граф Нулин" в первом романе Достоевского – сближения, призванные выявить стоящую за ними полярность, – могут быть поняты как выражение тоски по тем красивым формам, которые к середине XIX в. превращались уже в исчезающий "русский мираж".
2004
Роман Достоевского и поэзия. Достоевский о поэзии
1
Роман Достоевского и поэзия – сопряжение этих представлений, на первый взгляд, кажется искусственным. Ему сопротивляется, прежде всего, словесная фактура произведений писателя, свойственное ему так называемое небрежение словом (Д. С. Лихачев) – манера, имитирующая интонации импровизационной устности. В полном соответствии со стилем – круг жизни, в котором пребывает Раскольников или Ставрогин. Исконно прозаическими являются и способы его обрисовки – детальное, многостороннее, разветвленное повествование.
Проза у Достоевского не просто осуществляется. Она как бы демонстрирует себя, главное свое свойство – способность растворяться в образе мира, воссоздаваемого ее усилиями. Сам автор, однако, видит в своих романах нечто, позволяющее называть их (в пору работы над ними) "поэмами".
Вот его высказывания этого рода:
"Роман имеет вид поэмы о том, как хотел жениться и не женился Грановский".
"Вообще это поэма о том, как вступил Подросток в свет" [XVI, 23].
"Фантастическая поэма-роман: будущее общество, коммуна, восстание в Париже" [XVI, 5].
Примеры можно было бы множить, но и приведенных довольно, чтобы исключить случайность оговорки. Употребление слова "поэма" в данном случае вполне целенаправленно. Но его внутренний смысл нуждается в прояснении. Понят он может быть двояким образом.
Одно, наиболее утвердившееся его наполнение было предложено еще в 40-е годы А. С. Долининым. По мнению ученого, понятие "поэма" в высказываниях Достоевского не являет собой жанрового определения. Им фиксируется "момент возникновения художественного замысла". Близким образом – в аспекте психологии творчества – толкует то же обозначение ряд исследователей 60-х годов – В. И. Этов ("первоначальный эскиз будущего творения"), Т. М. Фридлендер (момент уяснения общей поэтической цели произведения), В. Я. Кирпотян (называние одного из этапов творческого процесса).
Возражения вызывают не столько эти формулировки, сколько односторонность в постановке вопроса, далекого от однозначности. Ведь то, что слово "поэма" возникало у Достоевского на одной из стадий обдумывания произведения, не означает исчезновения намеченной субстанции в целом завершенного создания!