* * *
Проводя многочисленные аналогии из отечественной и зарубежной истории, Феофан Прокопович неутомимо отстаивал идеи мира, тишины внутри государства. Теории естественного права и общественного договора он приноравливал к русскому абсолютизму, открыто поставив их на службу петровским преобразованиям.
Обеспечивая "целостность отечества", согласие внутри государства, процветание и благосостояние его, монарх, по Феофану Прокоповичу, печётся о международном авторитете своего государства, борется за его безопасность. Мыслитель ставит проблемы войны и мира, рассуждает об истоках "злых" и "добрых" войн в контексте европейского общественно-философского процесса.
Проблемы мира, внутреннего порядка, просвещения граждан, их благосостояния, правосудия, государственной безопасности и т. д. – вот обширнейший круг обязанностей монарха, нарисованный Феофаном Прокоповичем. Этому он посвятил специальную "Христову о блаженствах проповедь толкованиях" (1722). В предисловии к "Книге уставу морскому" (1720), написанному совместно с Петром I, Феофан Прокопович пропагандирует необходимость укрепления российской армии и флота.
Внимание идеолога петровского времени к проблеме "война и мир" вполне естественно: жизнь россиян на протяжении всех 35 лет царствования Петра I проходила под знаком войн, состояние полного мира сохранялось всего лишь год. Феофан Прокопович и к этой проблеме подходил с позиций Просвещения. В основе его учения о человеке лежит идея микрокосмоса. Деист, он в духе эпохи Возрождения гармонически уравнивает человека и природу, гиперболизируя разум и его способность превосходить природу. Отсюда пороки и не контролируемые разумом страсти порождают в обществе зло, войну.
"Слово похвальное о баталии Полтавской" Феофана Прокоповича было произнесено 27 июня 1717 г., а через месяц напечатано отдельной брошюрой.
Феофан Прокопович говорит о всемирной славе и общеевропейском значении Полтавской победы (49–50), о "лютости и силе супостатской" (50). В первой части "слова" доминирует мотив зависти и гордыни (а это – один из смертных грехов): гордыня свейская, презрение, с каким относились иноземные державы к новой России и её молодому правителю (51).
Феофан как историк рассуждает об истоках этой зависти и неприязни, анализирует причины негативного отношения к России со стороны европейских держав. "Что ж тут скажем? – риторически вопрошает оратор и тут же даёт ответ. – От рода завистником было видети еще в России многия недостатки к силе совершенной. То не крайняя ли возъярися в них зависть, егда увидели все то, чего не желали, исполненно! Возрасте в совершенный возраст сила и слава российская дивным ко всем и еще первым таковым своим монархом, богомвенчанным Петром" (52). Восхвалив "вельможи, военачальницы и воини росийстии", оратор перечисляет победы, которые предшествовали Полтавской баталии.
Вновь воскрешается в "слове" мотив "гордой зависти и завистной гордости" (54) – происки европейских стран, а также измена Мазепы, о котором Феофан говорит весьма экспрессивно: "О врага нечаяннаго! О изверга матери своея! О Иуды новаго!" (54). Внешние и внутренние происки создали тьму, смуту, "бедство" – и всё это продолжалось восемь месяцев, но пришёл день победы. Оратор чрезвычайно эмоционален в этой части "слова": четыре восклицательных предложения, и в центре одно слово – "Виктория!" (56).
Описание самой битвы перекликается с тем, что оратор уже писал в 1709 г. И вновь в центре описания боя Пётр I и знаменитый эпизод с пробитой шведской пулею шляпой монарха: "О шляпа драгоценна! Не дорогая веществом, но вредом сим своим всех венцев, всех утварей царских дражайшая!" (57). Оратор переполнен патриотическим чувством: "Виктория твоя, о Россие! Виктория!" (57). Он обличает "зависть и гордость" – именно они "воевали с нами", считает Феофан Прокопович. Затем он высочайшим образом оценивает "плоды поля Полтавского" (58), которые имели огромное военное, политическое, нравственное значение. "Под Полтавою, о россиане, под Полтавою сеяно было все сие, что после благоволили нам Господь пожати" (58). С неё пошла слава и благополучие России. Заключает речь Феофан благодарностью к Богу за помощь в этой битве (59).
При жизни Петра тема Полтавы была не просто актуальной, но и политически ангажированной. Вслед, а затем и параллельно с Феофаном Прокоповичем многие ораторы откликались на неё, приурочив свои "речи" особенно к юбилеям битвы. Так, к десятой годовщине (которая очень пышно отмечалась во всей России и особенно в Петербурге) 27 июня 1719 г. произнёс своё "слово" Гавриил Бужинский.
"Слово" Бужинского построено в соответствии с правилами риторики того времени. По композиции оно традиционно: вступление, основная часть, заключение; обязательное и обильное цитирование библейских текстов, трудов отцов церкви.
Собственно самой Полтавской битве отведено в "слове" небольшое место, при этом Бужинский во многом опирается на ставшие в литературе Петровской эпохи классикой "Панегирикос" (1709) и "Слово похвальное о баталии Полтавской" (1717) Феофана Прокоповича. Эти переклички отметил В. П. Гребенюк.
Видимо, тема измены Мазепы и в 1719 г. оставалась политически весьма актуальной, поэтому и Феофан Прокопович, и Гавриил Бужинский спустя десятилетие вновь заостряют внимание слушателей на ней. Вслед же за автором "Панегирикоса" Гавриил Бужинский пышно и витиевато восхваляет Петра, его личное участие в битве, повторяет ставший традиционным эпизод с простреленной шляпой. Однако, в отличие от Феофана Прокоповича, литературным шедевром эта "речь" Гавриила Бужинского не стала, т. к. и на уровне идей, и художественно Бужинский идёт лишь вслед за своим знаменитым предшественником.
Н. Д. Кочеткова, сравнившая проповеди Стефана Яворского, Гавриила Бужинского и Феофана Прокоповича, сделала справедливый вывод о том, что у Феофана, в отличие от других, "религиозный аспект, как правило, заметно приглушен, а в некоторых проповедях и совершенно отсутствует", тема Полтавской битвы приобретает у него "патриотический смысл", а сама "проповедь перестаёт быть проповедью в собственном смысле этого слова и становится произведением светским, жанром публицистическим по преимуществу".
К 17-й и 18-й годовщинам взятия Нотебурга (Шлиссельбурга) были произнесены Гавриилом Бужинским два "слова" – "Ключ дому Давидова" (1719) и "Слово о взятии Нотенбурха" (1720).
В первой "речи" взятие крепости, по Бужинскому, явилось ключом для основания новой столицы, а ключарь – Пётр I. Дом Давидов – это Россия. Оратор вдаётся в историю 90-летней давности, когда шведы отобрали русские земли, а сейчас историческая справедливость восторжествовала – и всё это благодаря Петру I.
Во второй "речи" Бужинский-оратор, как и Феофан Прокопович, обращается к древней и новой истории России, вспоминает о княжеских междоусобицах, осуждает эпоху смуты, Петра сравнивает с Давидом, поражающим Голиафа (под Голиафом, естественно, понимается Карл XII), обыгрывается этимология имени Петра I – "каменный", а взятие Нотебурга – каменное основание для создания российской твердыни.
* * *
Тема флота, морских сражений, связанных с ними побед для Петра была чрезвычайно важна, поэтому многие ораторы Петровской эпохи уделяли ей большое внимание.
"Слово похвальное о флоте Российском" (1720) Феофана Прокоповича является в его ораторской прозе одним из лучших. Созданное в связи с конкретным событием – победой русских моряков над шведскими (27 июля 1720 г. недалеко от острова Гренгаме), это "слово" вместе с "Предисловием к доброхотному читателю" к "Уставу морскому" – блестящее выполнение Феофаном политического заказа Петра I своему сподвижнику. Только Прокопович как историк и политик смог в полной мере оценить историческое значение создания флота и воспеть как оратор.
Метафора "плоды пожал меч российский" (103) – лейтмотив приступа "слова". "Слово" обращено к России, поэтому соответствующее обращение ("О Россие", "Россия") звучит в каждом риторическом периоде произведения. Феофан отмечает личный вклад Петра "к устроению флота великаго" и объясняет это не только историческими, политическими, военными соображениями, но и эмоционально: "Воспламенися царево сердце к водным судам" (104). Истоки этой любви – всем известный ботик Петра.
Не преминул Феофан сообщить и о том, что вся эта история изложена в предисловии "Морскаго регуламента", который им был написан в соавторстве с Петром.
И. З. Серманом, А. М. Панченко, другими авторами, в том числе и нами, был поставлен как литературная проблема вопрос об изучении соавторства Петра I и Феофана Прокоповича. Однако и на сегодняшний день всё это является лишь подходами к теме, а нужны специальные разыскания: скорее всего, ещё не все труды Петровской эпохи открыты, и научная разработка этой проблемы ещё предстоит.
Сказав об историческом, политическом и военном значении создания флота, Феофан Прокопович вновь прибегает к одному из своих излюбленных доказательств в логике рассуждений – апелляции к естественному, природному. Не только скипетр и меч, но и флот – "древодельная орудия" – делают Петра I гармоничной личностью: "Не урод телом, но дивен делом, многоручный нарещися достоин" (106). Намёк на общеизвестную в петровское время фразу: когда Пётр был без флота – был только с одной рукой, обрёл флот – стал с двумя руками. О полезности и нужности морского флота рассуждает оратор много и обстоятельно в середине слова и сравнивает Московское государство, т. е. Россию до Петра, – с Танталом: "Стоим над водою и смотрим, как гости к нам приходят и отходят, а сами того не умеем и по тому и наше море не наше" (107). Вину за это Феофан возлагал на "заморских соседей" (107) и на российское нерадение. Кроме военной пользы, от флота есть польза экономическая – сильный стимул для развития торговли.
Оратор подчеркнул необычность именно этой "морской виктории" (при острове Гренгаме), т. к. русский военный флот одержал победу над шведской эскадрой при неблагоприятном ветре (110–111, 468). Отдельный риторический период посвящён тому, как ветер "противился победе нашей, того ради явственно показал славу нашу, так что викториа нынешняя может таковым надписанием украшенна быти: неприятель и ветр побежден есть" (111).
Не раз выражение о сыновьях Сиона, возрадовавшихся о царе своём, являлось эпиграфом к "словам" и "речам" Феофана. В этом же "слове" Феофан Прокопович начинает с этой почти библейской цитаты заключение "слова", обыгрывая и цитату, и называя "сыновей российстиих" "народом славенским", ведя этимологию от слова "слава", что, как указывает И. П. Ерёмин, во времена Феофана было научным убеждением, разделял это мнение даже М. В. Ломоносов (469).
Как мы уже отмечали, теме российского флота и его победам было посвящено в ораторской прозе того времени много произведений. Идеологически и художественно наиболее близко к Феофану Прокоповичу эту тему разрабатывал Гавриил Бужинский. Он духовно "окармливал" (курировал) русский флот, будучи его обер-иеромонахом. 27 июля 1719 г. на корабле "Ингермоландия" в Ботническом заливе он произнёс "Слово о победе, полученной у Ангута". Сама победа состоялась 27 июля 1714 г., поэтому слово приурочено к пятилетней годовщине победы у мыса Гангут.
Как и Феофан Прокопович, Гавриил Бужинский обосновывает и оправдывает идею справедливых войн. Северная война, по его глубокому убеждению, "брань праведная". Со ссылками на ветхозаветных святых – Авраама, Моисея, Давида, а также на блаженного Августина, также на новейших авторов, среди которых, хотя и без упоминания, но есть и Феофан Прокопович, даётся философия войны и мира. Затем идёт очень краткое описание битвы, а точнее, оценка Гангутского морского сражения. В заключение, описывая символы римских и христианских императоров, он делает вывод, что самый лучший символ – это символ Петра ("С нами Бог"). "Слово" пришлось по душе Петру I, поэтому его повелением оно было напечатано 2 мая 1720 г., на что указал оратор в последнем абзаце слова при его публикации.