Рассудок – это способность познания, призванная "обрабатывать" данные чувственности, и представляет собой низшую ступень рационального (логического) познания, основанной на оперировании такими формами мысли как понятие, суждение и умозаключение. Их впервые выделил и проанализировал Аристотель – основатель формальной логики (см. Стр. 9-10 данного учебного пособия). Он же открыл три закона формальной логики: закон тождества, закон противоречия, закон исключенного третьего (Там же. С. 10). В XVIII веке Лейбниц присовокупил к ним закон достаточного основания. Рассудок опирается именно на эти законы. Его достоинство заключается в том, что эти законы, будучи законами именно мышления, тем не менее, имеют под собой, как показал Аристотель в своей "Метафизике", онтологическое основание, т. е. они отражают объективное положение вещей. Нельзя, например, утверждать, что нечто одновременно существует и не существует. Это нарушение закона противоречия. Но этот закон не есть продукт вымысла, а абстрагирован из самой действительности. Рассудок тесно связан с чувственностью. Благодаря ему человек ориентируется во внешнем мире. Его достоинство заключается в практической целесообразности. Способность к логическим рассуждениям и умозаключениям важная и необходимая составляющая всякого познания. Ее необходимо развивать и совершенствовать. Однако рассудок имеет и свои ограничения. Дело в том, что в мире существуют явления и процессы, находящиеся за порогом чувствительности (например, атомы, элементарные частицы). Недоступна рассудку и сфера трансцендентных истин. Рассудок расчетлив, но не все можно посредством его рассчитать и предвидеть. Очень часто рассудочные (расчетливые) люди терпят фиаско не только в познании, но и в жизни. Это происходит именно потому, что рассудок слишком крепко привязан к чувственному миру и не "видит" того, что скрывается за ним. Функциональный орган рассудка возникает при всяком интеллектуальном напряжении, при решении конкретных мысленных и практических задач.
Разум как способность познания имеет сложную структуру, включая в свой состав:
1. Душевный разум, представляющий собой духовно-практический способ освоения действительности. Его предметную основу составляют нравственные и эстетические ценности. Деятельность душевного разума проявляется в морально-эстетических оценках и осмыслении соответствующих проблем, возникающих во взаимоотношениях человека с другими людьми, природой и самим собой. Они, как правило, сопровождаются эмоциональнопсихологическими (душевными) переживаниями разной степени глубины и интенсивности. Душевный разум считается духовнопрактическим способом освоения действительности потому, что в нем морально-эстетические оценки и мысли воплощаются в соответствующие поступки, затрагивающие подчас интересы других людей, проникающие в область практических взаимоотношений между ними. Совесть и эстетический вкус – основные функциональные органы душевного разума. Несмотря на то, что их деятельность не сводится только к познавательным актам, гносеологическое значение совести и эстетического вкуса чрезвычайно велико. Человек с нечистой совестью воспринимает себя и других людей в извращенном виде, ложно толкуя их поступки, нравственные проблемы и их решение. Точно также человек с дурным эстетическим вкусом не способен адекватно оценить и понять красоту в природе, социуме и искусстве. Искажение восприятия и понимания действительности может происходить и из-за гипертрофированности душевных переживаний. Вспомним, например, Ивана Карамазова, который отказался принять мир и тем самым учинил бунт Богу из-за страданий невинных детей. Апостол Павел писал на этот счет; "Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно" (1 Кор. 2; 14).
2. Теоретический разум в качестве своего предмета имеет идеи, посредством которых он конструирует новую идеальную реальность в виде научной теории или философского учения. Цель последних – постижение мира в целом, отдельных его частей или трансцендентных истин. Теоретический разум представляет собой симбиотический сплав любознательности, эмоциональной впечатлительности, творческого воображения и продуктивного мышления. Теоретический разум имеет свою спецификацию в зависимости от того, какой объект он исследует. Если он изучает явления природы и технические устройства, то являет собой более развитую степень рассудка, где интеллектуальное напряжение составляет основной функциональный орган познания. Если он обращен к сфере социально-гуманитарной, то неизбежно будет опираться на душевный разум и вовлекать в свою орбиту нравственный и эстетический опыт. В данном случае функциональный орган будет приобретать комплексный характер, представляя собой синтез интеллектуального напряжения с моральноэстетическими оценками (деятельностью совести и эстетического вкуса). Если теоретический разум философствует, т. е. стремится понять, как устроен мир в целом, то здесь картина еще более усложняется. Религиозно углубленный теоретический разум с необходимостью будет привлекать дары веры. В данном случае функциональный орган теоретического разума будет представлять собой единство сердечного созерцания, актуализированного нравственно-эстетического опыта и, конечно, интеллектуального напряжения. Теоретический разум, не связанный с религиозной верой, действует, опираясь на рассудок или душевный разум. Он способен создавать теории позитивистского толка, атеистические учения, подобные некоторым версиям экзистенциализма и т. п.
Аналитика разума как сложносоставной способности познания подводит нас к исследованию того, на что он опирается, или, иначе говоря, во что верит разум.
Вера является также особой способностью познания, хотя ее ни в коем случае нельзя свести только к этому значению.
В гносеологическом плане вера выступает как достаточно сложный, т. е. многосоставный феномен. Во-первых, она предстает как способность человека доверяться. Познание, да и жизнь вообще, невозможны, если мы не будем доверяться показаниям наших органов чувств, или не будем доверяться нашим учителям и принимать на веру положения и истины, которые сами не открывали. Конечно, это доверие нельзя доводить до абсолюта, ибо тогда вообще становится проблематичным развитие познания. Вера этого рода должна сочетаться с некоторой долей скепсиса, желанием самому проверить какие-то "избитые" истины в науке, технике и т. д. Во-вторых, вера обнаруживает себя как убежденность в чем-то и выражается в определенном волевом настрое. Такая вера выступает мощным стимулом познания и является одной из предпосылок открытий в разных областях познания. Например, вера в реальное существование описанной Гомером Трои действительно позволила немецкому ученому Шлеману при археологических раскопках обнаружить этот город. Однако и в этом случае нельзя абсолютизировать веру, ибо история знает много примеров убежденности людей в ложных идеях. В-третьих, вера предстает как открытость к истине и закрытость ко лжи. В данном случае речь идет о религиозной вере, выражающей специфическую способность человека познавать высшие трансцендентные истины в живом религиозном опыте. Во всех развитых религиозных системах (христианстве, буддизме, исламе, иудаизме, даосизме, индуизме и т. д.) встречаются духовно одаренные люди. Даром духовного созерцания Бога и божественного в основном наделяются праведники и святые. В восточно-христианской традиции разработана теория и практика умного делания, благодаря которой духовному взору нравственно совершенного человека открываются высшие истины. Функциональным органом религиозной веры является сердце, а ключом, отворяющим его – молитва. Преподобный старец оптинский Варсонофий учил: "Молитва бывает устная, внешняя. Бывает внутренняя – умно-сердечная. Но есть еще высший род молитвы. Это – молитва духовная. Имеющие ее начинают познавать тайны природы, ее внутренний смысл и содержание. Они смотрят на все видимое с внутренней, духовной стороны. Они постоянно бывают охвачены высоким духовным восторгом, и глаза их часто источают слезы. Их восторг нам непонятен. Доступный нам восторг великих художников в области поэзии, музыки, живописи в сравнении с восторгом этих людей есть ничто, ибо он – душевен. <…> Первый от Господа дар в молитве – внимание, т. е. когда ум держится в словах молитвы, не развлекаясь. Но при такой внимательной, неразвлекаемой молитве сердце еще молчит. В том-то и дело, что у нас чувства и мысли разъединены, нет в них согласия. Вторая молитва – когда ум и сердце соединены, согласно направлены к Богу Третий дар есть молитва духовная. Про эту молитву я ничего не могу сказать. Человек, имеющий духовную молитву, хотя и живет на земле, но умом и сердцем, всей душою своею он – в Боге. Достигшие такой молитвы смотрят на все очами духа, имеют ведение и видение… Молиться о даровании внимательной молитвы можно, но просить у Бога высоких молитвенных дарований погрешительно. Это надо всецело предоставить Богу" (Оптина Пустынь. Русская православная духовность. М., 1997. С. 213, 214–215). Первое, что необходимо отметить в высказываниях оптинского старца Варсонофия, это то, что молитва есть дар Божий, а не плод людского произвола. Молитвенный дар дается людям с покаянным сознанием. Без покаяния, без сердечного сокрушения человека о своем несовершенстве и греховности нет ни молитвы, ни Богообщения. Второе – это то, что молитва при неправильном к ней отношении может быть опасной для духовного здоровья верующего. В этом плане понятны слова Амвросия Оптинского: "Не бойся никакого греха, даже блуда, а бойся поста и молитвы" (Цит. По: Флоренский П.А. Культурно-историческое место и предпосылки христианского миропонимания // Соч. В 4 т. Т. 3 (2). М., 1999. С. 461). Молитва не терпит никакой гордыни, в том числе гордыни праведности и гордыни всезнайства. Вот почему, наконец, старец Варсонофий столь неопределенно говорит о даре духовной молитвы, которым он несомненно обладал, ибо, как и все знаменитые оптинские старцы, поражал всех своей проницательностью, всеведением и всевидением.
Откровение человеку Божественных истин и его духовное преображение – взаимообусловленный процесс. Только духовно преображаясь, нравственно совершенствуясь, человек может получить дар откровения. И наоборот, тот, кто пережил такого рода откровение, неизбежно духовно преображается. Об этом свидетельствуют жития всех святых. Однако постижение высших трансцендентных истин – дело чрезвычайно опасное. Не случайно в буддистских и даосских монастырях каждому ученику приставляется учитель-гуру. Аналогичная практика существовала и существует в православном старчестве. Прежде чем стать старцем, монах должен под духовным водительством старшего наставника пройти разного рода испытания, связанные с преодолением гордыни и обретением смирения. Всякий иной путь постижения трансцендентных истин чреват прельщением человека демоническими силами, который оборачивается физическими болезнями, духовным помрачением и преждевременной смертью. Даром откровения всегда наделялись немногие люди, однако их значение во все времена было очень велико. Почему, например, к оптинским старцам или к о. Иоанну Кронштадскому шли массы паломников? Да потому, что те щедро делились с ними своим даром всеведения и всевидения. Очень жаль, что к пророчествам великих русских святых остались глухи власть придержащие и уж тем более – их политические оппоненты из радикальных партий.
Подчеркнем, что все упомянутые выше способности познания не существуют сами по себе. Они есть способности именно человека, каждый из которых имеет их уникальную комбинацию. Отсюда такое многообразие познавательных талантов у людей. Это несходство людей, разнообразие их познавательных даров как бы свидетельствует о том, что только в единстве, общими усилиями они могут познать истину. Одним из условий единства людей в познании является язык.
7.6. Язык, мышление, познание
Человек мыслит, оперируя понятиями, выраженными в слове. Слово есть материальная оболочка мысли, ибо оно слышимо и видимо. Мысль же нематериальна, она – субъективна, идеальна и духовна. Субъективна, потому что всегда принадлежит субъекту, мыслящему и выражающему свою мысль в слове. Бессубъектных мыслей нет. Слово может быть и бессубъектным. Например, слова в словарях не принадлежат никому конкретно, кроме, конечно, народа, чей язык они представляют. Мысль субъективна и в том смысле, что всегда несет печать индивидуального своеобразия ее носителя. Люди мыслят по-разному. Это своеобразие отражается, разумеется, и в языке говорящего и пишущего человека. Однако надо всегда иметь в виду, что субъективность мышления и языка всегда относительна, иначе люди просто не понимали бы друг друга. Человеческая мысль идеальна, потому что она не может охватить все, всякая мысль, будь то понятие, суждение, умозаключение или идея всегда есть абстрактная (идеальная) картина того, к чему она относится. Так, например, мы, оперируя понятием "стол", абстрагируемся от всего многообразия реальных столов и имеем в виду только то общее, что свойственно всем столам. А это общее получено путем абстрагирования и идеализации. Идеальность человеческой мысли коррелируется с исторической ограниченностью познания всего человечества, которое никогда не может знать всего. Всезнание есть свойство божественного разума. Духовность мысли заключается в том, что она укоренена не в телесной части человека, а именно в его духовной основе. Человек – единственное живое существо в мире, которое мыслит понятиями. В этом плане человек – богоподобное существо.
Богоподобное, но не божественное, потому что в Божестве мысль и слово тождественны. Поскольку у человека такого тождества нет, существует в частности и великое множество языков.
В этой связи возникает вопрос: оказывает ли различие языков какое-то влияние на мышление и познание людей и народов?
Прежде чем утвердительно ответить на этот вопрос, подчеркнем, что различие языков не отменяет общности мышления человечества. В противном случае люди и народы, говорящие на разных языках, совершенно не понимали бы друг друга. Например, романы Ф.М. Достоевского, читают и любят не только русские, но и европейцы и, особенно, японцы. Тем не менее, своеобразие языков (их грамматика, фонетика, лексика и т. д.) придает некоторые уникальные черты и характеру мышления и познания людей и народов, на них говорящих. Давно замечено, например, что мышление народов, использующих иероглифы, несколько отличается от мышления народов, которые придумали азбучный алфавит. Так, у китайцев и японцев мышление более глубоко пронизано художественно-эстетическим компонентом, чем у европейцев. Думается, что есть прямая зависимость между сложностью языка и развитостью мышления у тех или иных народов. Общеизвестно, что грамматика русского языка очень сложна. Он требует удержания в памяти многих правил и исключений из них. А это обстоятельство несомненно стимулирует развитие не только памяти, но и мышления.