Концепция привязанности и утраты Джона Воулби
Попытка синтеза и переоценки
Работы Боулби являются важными для всякого аналитика, сталкивающегося с проблемой сепарационной тревоги и утраты объекта. Хотя выводы Боулби могут быть оспорены с психоаналитической точки зрения, тем не менее, он описал большую часть из того, что сейчас известно о проблеме сепарации и утраты объекта, так же как о нормальном и осложненном переживании горя в трех томах "Привязанности и утраты" (Bowlby, 1969, 1973, 1980).
Делая обзор различных гипотез, выдвинутых психоаналитиками относительно сепарации и утраты объекта, Боулби признает, что они пробудили его интерес, но утверждает, что был более чем разочарован, не найдя метода, способного отделить зерна от плевел. Он считает, что сам Фрейд не дал удовлетворительного ответа. Согласно Боулби, Фрейд, чтобы объяснить сепарационную тревогу, заимствовал одну за другой совершенно разные теории, пока, в конечном итоге, он в 1926 году не стал считать ее ключом к проблеме невротической тревоги, но было уже слишком поздно, чтобы быть понятым. Боулби также считает, что психоаналитические исследования субъекта полны противоречивых рассуждений и что "каждая теория приводит к созданию различных моделей функционирования личности и психопатологии и, как следствие, существенно отличающихся видов практики психотерапии и превентивной психиатрии" (том 2б, 1973: 32). Он приписывает то, что он называет неудачей психоанализа, фрагментации взглядов: существующие исследования изолированы и не могут дать когерентного, всестороннего отчета о феномене привязанности, сепарации и утраты.
Поэтому Боулби предлагает иной метод исследования, проспективный метод, основанный на прямых наблюдениях за маленькими детьми: "В свете этих данных была предпринята попытка описать определенные ранние стадии личностного функционирования и экстраполировать их дальше" (Bowlby, 1973, p. 26). Он нашел прототип метода в работе Анны Фрейд и Бэрлингем (Freud, Burlingham, 1943), которые наблюдали за детьми, разлученными с родителями, в детском доме.
Боулби описывает три главные стадии развития основных реакций ребенка, разлученного с матерью, к которой он чувствует привязанность: протест, отчаяние и отчуждение. По мнению Боулби, эти три стадии составляют характерную поведенческую последовательность. Он связывает каждую стадию с одной из основных психоаналитических теорий: стадия протеста связана с проблемой сепарационной тревоги, отчаяние – с гореванием, отчуждение – с механизмами защиты. Боулби считает, что эти стадии составляют единое целое, представляя собой один и тот же процесс.
Концепция скорее биологическая, нежели психоаналитическая
С похвальным намерением преодолеть противоречивые и спорные моменты Боулби выдвигает новую теорию, которая, по его мнению, является простым заменителем всех остальных. Он рассматривает привязанность как инстинктивное поведение: ребенок формирует привязанность не к тому, кто кормит его, а к тому, кто больше взаимодействует с ним. Привязанность ребенка к матери развивается или нарушается в зависимости от степени достигнутого понимания. В сущности, картина Боулби не содержит концепций инстинктов и защит, фантазий и инфантильного опыта, повторяющегося во взрослой жизни.
Излагая свои взгляды на привязанность и затем на утрату, Боулби исследует происхождение страхов и тревоги. Базовый тезис его теории состоит в том, что фобия и сепарационная тревога, являющиеся, в представлении Фрейда и других психоаналитиков, результатом невротических конфликтов, граничащих с патологией, на самом деле являются нормальным инстинктивным поведением, указывающим на страх – "естественную" тенденцию, присущую животным и людям всех возрастов. Он ясно утверждает, что тенденция реагировать страхом на присутствие незнакомцев, страх темноты или одиночества не являются результатами бессознательных конфликтов, а преимущественно выражают "генетически детерминированное предубеждение", которое, в конечном счете, приводит к возможности противостоять реальным внешним опасностям (Bowlby, 1973, p. 86). Следовательно, в его понимании сепарационная тревога является исключительно инстинктивной реакцией на внешнюю опасность.
Заключение Боулби может удивлять психоаналитиков, поскольку он считает привязанность между ребенком и матерью чисто биологической по своей природе, так же, как и сепарационную тревогу, возникающую в результате расставания с объектом привязанности. Детские переживания разлук и потерь являются "событиями" внешнего мира, которые вызывают неблагоприятные отклонения в ходе развития, аналогично тому, как "поезд отклоняется от основного пути и начинает двигаться по ответвлению дороги". В попытке произвести переоценку психоаналитической теории путем выдвижения теорий систем контроля и инстинктивного поведения, Боулби отходит от специфического поля психоанализа и приближается к экспериментальной психологии. Как писал Винер (Wiener, 1985), подход Боулби является вполне допустимым только "при условии, что он не используется в психоаналитической теории" (p. 1600).
Боулби знает, что его этологический подход к привязанности, страху и тревоге отличается от взглядов Фрейда и его последователей и что такая эволюционная теория, как он сам говорит, "бросает серьезный вызов психоаналитической теории".
Несмотря на спорность выводов Боулби с психоаналитической точки зрения, его вклад заслуживает уважения за пробуждение интереса психоанализа к важной и недостаточно исследованной области. Споры среди аналитиков, вызванные Боулби, привели к тому, что им пришлось отбросить привычную осмотрительность и ясно излагать свои взгляды, как, например, сделала Анна Фрейд (A. Freud, 1960) в своей полемике с ним.
Часть третья
Технические соображения
7. Интерпретации сепарационной тревоги в переносе
"Что придает красоту пустыне, – сказал Маленький Принц, – это нечто скрытое где-то вдали…"
Антуан де Сент-Экзюпери. "Маленький Принц"
Какой теории следует придерживаться как основы для интерпретации?
В предыдущих главах было рассмотрено место сепарационной тревоги в основных психоаналитических теориях объектных отношений, настоящая глава будет посвящена проблеме интерпретаций сепарационной тревоги, возникающей в отношениях анализанда и аналитика в процессе психоаналитического лечения.
В настоящее время большинство психоаналитиков, несомненно, признают ключевую роль проработки сепарационной тревоги в психоаналитическом процессе. Вместе с тем способ интерпретаций, которого придерживается аналитик, зависит не только от нашего личного тренинга, теоретических предпочтений и клинической практики, но и от нашего собственного опыта переживания сепарационной тревоги – имеется в виду наш собственный жизненный опыт, наш собственный анализ и анализ переноса-контрпереноса с анализандами.
Вместе с тем явная разнородность психоаналитических теорий является проблемой для современных психоаналитиков, особенно для тех, кто оказывается в замешательстве от множества психоаналитических школ и теорий, которые, как грибы после дождя, появились после Фрейда. Это ставит следующий практический вопрос: какую основу, соответствующую идеям Фрейда, может использовать психоаналитик для интерпретаций в своей клинической работе? Как мы видели, Фрейд оставил нам ряд указаний, и многие аналитики внесли свой вклад в психоанализ, хотя зачастую они предлагали свой собственный оригинальный путь. Вопрос множественности психоаналитических течений внутри одной организации – Международной психоаналитической ассоциации (МПА), – основанной Фрейдом в 1908 году, безусловно, сегодня является для нас проблемой.
Не случайно "общие интересы психоанализа" были предметом обсуждения на Римском конгрессе МПА в 1989 году, эта тема возникла в ответ на заданный Валлерштейном в 1987 году в Монреале вопрос: "Один психоанализ или много?" (Wallerstein, 1988, p. 5).
По-моему, несмотря на отличия и даже расхождения, упомянутые нами психоаналитические теории объектных отношений, с их различными подходами к сепарационной тревоге, в своей общей основе содержат концепцию психоанализа Фрейда. Общее основание включает согласие по следующим основным вопросам: роль бессознательного, важность детской сексуальности в происхождении психических конфликтов, признание компульсивного повторения в феномене переноса, признание центральной роли эдипова комплекса в организации психической жизни.
Я бы добавил к этому, что для того, чтобы быть фрейдистским психоаналитиком, недостаточно просто принимать перечисленные теоретические моменты; важно согласие на установление психоаналитического сеттинга, обеспечивающего удовлетворительный аналитический опыт и способствующего интерпретации переноса. Как говорила Ж. Шассгет-Смиржель: "Отличия в сеттинге приводят к потере общего основания" (Chasseguet-Smirgel, 1988, p. 1167). Я вернусь к этому вопросу в следующей главе.
Хотя все упомянутые мной теории объектных отношений являются частью общей основы, охарактеризованной выше, каждая имеет собственную специфичность и когерентность в "классической" психоаналитической практике, и польза от указанной теоретической базы возможна только в том случае, если собственное мышление аналитика согласуется с ней. Принятие всех теорий одновременно было бы эквивалентно непринятию ни одной из них: хотя существуют разные пути достижения одной и той же цели, достичь ее можно, выбрав только один путь и отвергнув другие, помня о том, однако, что такие пути существуют и имеют свою ценность. Это не означает, что другие пути менее валидны; это просто другие пути, и будет ошибочным исключать одну теорию в пользу другой, хотя они не могут применяться одновременно одним и тем же аналитиком.
Например, в зависимости от теоретических предпочтений, в своей клинической практике психоаналитик может не интерпретировать сепарационную тревогу и оставаться молчаливым в определенные моменты процесса или, напротив, может интерпретировать, когда видит подходящий для этого момент. Психоаналитик может принимать во внимание сепарационную тревогу в теории и практике, но воздерживаться от интерпретаций, потому что, следуя своим теоретическим взглядам, может считать, что этот тип тревоги должен быть заново пережит анализандом на инфра-вербальном уровне и ему нужно просто следить за этой регрессией без обязательных интерпретаций.
Этот подход характерен для последователей Винникотта – например, тех, для которых нарциссическая фаза нормального раннего развития – это эквивалент "первичной материнской заботы", и поэтому они отдают предпочтение позиции холдинга, а не интерпретативной позиции. В связи с этим Палацио (Palacio, 1988) правомочно замечает в своем исследовании нарциссизма, что психоаналитики, которые считают нарциссизм нормальной стадией развития, рассматривают нарциссические феномены, возникающие в терапии, как относительно нормальные, и поэтому в своих интерпретациях не делают акцент на конфликтных аспектах нарциссического переноса.
Все это явно отличается от подхода психоаналитиков, рассматривающих нарциссизм в контексте агрессии, деструктивности и зависти. Для них нарциссизм является результатом комплекса инстинктов и защит, которые могут быть проинтерпретированы в деталях в переносных отношениях "здесь и сейчас", в особенности при перерывах в аналитических встречах.
Итак, мой ответ на вопрос, какая теория может лечь в основу интерпретаций, заключается в том, что наиболее важным является достижение аналитиком достаточной степени креативной свободы в выборе собственных моделей – теоретических, технических или клинических – с тем, чтобы его интерпретации отражали преимущественно то, что переживает анализанд. Именно это делает работу аналитика трудным и волнующим искусством, в котором ничто не обретается раз и навсегда.
Ценность интерпретации сепарационной тревоги
Лично я убежден, что при возникновении сепарационной тревоги в аналитическом лечении для меня, как аналитика, важно распознать и интерпретировать ее, чтобы анализанд мог ее проработать. Я мотивирую свою точку зрения следующими доводами.
На мой взгляд, принципиальной целью интерпретаций такого рода тревоги является восстановление вербальной коммуникации между анализандом и аналитиком, которая часто нарушается тревогой по поводу сепарации и утраты объекта. Это происходит в связи с тем, что окончание сессий, выходные и отпуска могут привести к нарушению процесса проработки из-за возникновения реакций тревоги и возврата к регрессивным защитам, которые выражаются в прерывании вербальной коммуникации между анализандом и аналитиком на более или менее длительный период. Фрейд обращал внимание на то, что "даже короткие перерывы омрачают работу", и говорил, что сопротивление, следующее за воскресным отдыхом, подобно "черствому хлебу понедельника" (Freud, 1913с, p. 127).
Гринсон (Greenson, 1967) считает реакции на сепарацию наиболее значительным источником сопротивления, создающего препятствия терапевтическому альянсу и эффективности интерпретаций; по этой причине он рекомендует в первую очередь восстановить "рабочий альянс, чтобы иметь возможность анализировать реакции пациента на сепарацию" (p. 335).
По моему мнению, если не интерпретировать эти реакции, в некоторых случаях они могут сохраняться и длительное время нарушать как коммуникацию анализанда и аналитика, так и процесс проработки. Напротив, если мы интерпретируем эти реакции в переносе, они часто оказываются обратимыми, и тогда коммуникация восстанавливается более или менее быстро и анализанд может возобновить процесс проработки, прерванный тревогой. Мне кажется полезным интерпретировать этот тип тревоги не систематически, но всякий раз, когда аналитик считает это необходимым, и до тех пор, пока анализанд не сможет ее осознать и проработать самостоятельно.
Вторым основанием для интерпретации тревоги, связанной с перерывами в аналитических встречах, является, на мой взгляд, то, что тревога такого рода открывает латентные аспекты переноса и предоставляет информацию о состоянии объектных отношений анализанда, его способах защиты, отщепленных аспектах его личности, возможности переносить психическую боль, тревогу и скорбь. Эти бесчисленные грани переноса, скрытые до сих пор, появляются в эти исключительные моменты под давлением тревоги, которая в результате раскрывает их в полной мере. Реакции на интерпретации бывают окрашены характерными либидинальными и агрессивными тенденциями, специфичными для каждого анализанда, для каждой стадии терапии и каждой ситуации в переносе. Поэтому я считаю проявления сепарационной тревоги особенно благоприятными моментами для интерпретации переноса.
Гринсон (Greenson, 1967) высказал такое же мнение в книге по технике, отмечая, что сессии по пятницам и понедельникам определенно вызывают наиболее демонстративные и важные реакции переносных отношений. Важность реакций на сепарацию свойственна взглядам аналитиков Британской школы: большинство клинических примеров, выбранных ими для иллюстрации, относятся к окончанию сессий или сессиям, проводимым непосредственно до или после выходных или каникул. Это очевидно из многочисленных книг и статей – например, большинство клинических примеров (если не все), выбранных Сигал для иллюстрации работы "Введение в работу Мелани Кляйн" (Segal, 1964), связаны с перерывами в аналитических встречах.
В конечном счете, интерпретация сепарационной тревоги представляется еще более значимой для тех психоаналитиков, которые рассматривают психоаналитический процесс с точки зрения особенностей проработки тревоги сепарации и утраты объекта в переносе. В этом контексте интерпретации сепарационной тревоги полезны не только для восстановления прерванной коммуникации между анализандом и аналитиком и высвечивания определенных аспектов переноса, но и для подчеркивания общего процесса проработки объектных отношений в переносе. Этот процесс начинается с проработки зависимости и эго-объектной недифференцированности (нарциссизм) и продолжается в направлении большей автономии и лучшей дифференциации между Эго и объектами – как внутренними, так и внешними. Поэтому, на мой взгляд, интерпретации сепарационной тревоги лежат в самом сердце психоаналитического процесса, как я утверждал в своем докладе на Конгрессе в Женеве в 1988 году (Quinodoz, 1989a).
Лично на меня оказали большое влияние идеи Мелани Кляйн и ее школы, рассматривающие перенос как совокупную ситуацию, как писала Бетти Джозеф (Joseph, 1985), и концепции психоаналитического процесса, в которых проработка сепарационной тревоги играет центральную роль. Мои интерпретации переноса, в частности, тревоги сепарации и утраты объекта, всегда имеют отношение к этому контексту.
Разные анализанды и разные миры
Прежде чем продолжить, я бы хотел без комментариев описать различные реакции нескольких моих анализандов на одинаковые по продолжительности выходные, чтобы проиллюстрировать многообразие манифестаций этого вида тревоги, с которой нам, психоаналитикам, регулярно приходится сталкиваться. Каждый анализанд будет рассматриваться как отдельный, отличный от другого, мир.
В эти выходные Алекс снова была переполнена болезненным и беспокоящим чувством одиночества:
"Я стараюсь найти аргументы, чтобы жить, но совершенно не могу сделать их убедительными; я не могу жить одна.
В такие моменты мне невыносимо сталкиваться со своими мыслями и чувствами: они убьют меня, поскольку эти мысли, как водоворот, в который я попадаю, как в ловушку. Вокруг меня эмоциональная пустыня. Душа моя страдает, когда я думаю об этом. Я чувствую, что у меня только плохие мысли и чувства. Все это заставляет меня разрушать себя: я говорю себе, что мне больше нечего делать на этой земле и мое существование в целом идет к концу. Это как менструальный цикл: когда приходят месячные, это значит, что не было дано начало новой жизни… раньше была надежда на рождение чего-то, а потом она уходит и остается только кровавая баня. Когда я обращаюсь к этим вопросам, я ничего не могу ждать или просить от вас. Я должна быть довольна тем, чего не получила".
Тон Алисы был совсем другим. Накануне этого перерыва она была очень тихой, хотя и говорила мне о своей ревности. Ей бы хотелось иметь со мной такие же близкие отношения, какие я имею с родственниками и друзьями, но она чувствовала себя "только" анализандом, поскольку я был заинтересован в этом. Потом она вспомнила о подруге, которую видела недавно во сне: она входила ко мне как раз в тот момент, когда Алиса уходила. Представление о том, что ее подруга тоже приходит ко мне после нее, вызвала у Алисы сильную ревность и чувство исключенности, но вместе с тем и чувство, что она может прийти на сессию с таким же позитивным отношением, какое, как она предполагала, было у подруги, и воспользоваться преимуществами близких отношений, которые я ей предложил, принимая ее четыре раза в неделю.
Том был в анализе уже несколько лет, когда, после очередных выходных, он сказал мне, что поссорился, а позже помирился со своей партнершей. Он очень рассердился на нее и потом осознал, что бессознательно сместил злость с меня на нее; он был раздражен этим в себе, но ему удалось все уладить в отношениях со своей подругой.
Эстер только что начала свой анализ, и перспектива перерыва оказала на нее сильное действие, вызвав на несколько дней ощущение усталости: