(o) Сексуальная тематика не просто присуща народной загадке, а дает основание самому жанру, поскольку является причиной запрета называния. Без окольного выражения она не имела бы никакой реальности. Самый жанр загадки объясняется как необходимая форма представительства сексуальной темы в культуре.
Представление о табуированном характере сексуальной темы указывает в глубину веков, так что в этой связи подкрепляется представление Тэйлора о том, что наиболее сложная форма загадки должна быть и наиболее древней.
17. Место загадки в жизни общества. Содержание, функция и морфология загадки
Кто хочет понять древний жанр, должен прежде всего спросить, где его место в народной жизни (Sitz im Volksleben).
Герман Гункель, "Литература израелитов" (Гункель [1906]: 3).
Эротические или обсценные – это различие не всегда очевидно – загадки зарегистрированы в самых ранних собраниях. В ХХ столетии сообщения об эротических загадках приходили из всех концов мира. Помимо России и упомянутых сообщений из Аргентины и англоязычного мира, такие загадки документированы на Филиппинах (Харт 1954: 54), в Индии (Бхагват 1965), в современных Соединенных Штатах Америки (Кларк 1967), Африке (Эванс 1976: 182-3), Финляндии (Виртанен 1977b: 86-7). И все же немногое изменилось в понимании их значения: загадки с эротическим содержанием продолжали понимать как особую и побочную категорию в репертуаре народной загадки, не претендующую на особую роль. Между тем это только вершина айсберга. Накопились все же и наблюдения более основательного характера. Уже в XVIII веке финский этнограф Христфрид Ганандер (Christfrid Ganander) в книге "Финские загадки" ("Aenigmata fennica", 1783) заметил, что в процессе загадывания загадок "подвергают испытанию женихов" (via Маранда 1876: 127). В следующем столетии русский ученый привел народную песню, в которой жених задает загадки невесте: он женится на ней, если она верно их разгадает (Буслаев 1861: 1.33). Другой русский этнограф записал загадки, задаваемые жениху в порядке свадебного ритуала (Шейн 1900: 1.2.655-6). Иногда русская загадка прямо указывает свое назначение: С632. Днем как обруч, / Ночью как уж; / Кто отгадает, / Будет мой муж. Путешественник Вамбери (Hermann [Ármin] Vámbéry) сообщил, что у среднеазиатских тюркских племен есть предсвадебные ритуалы, в которых девушки окружают жениха и требуют, чтобы он разгадал их загадки, причем не сумевший ответить подвергается осмеянию (Вамбери 1885: 232). Лоуб (Loeb) отметил, что в татарских устных повествованиях способность разгадать загадку используется как испытание претендента на руку девушки (Лоуб 1950: 831). Старр (Starr) писал о том, что у филиппинцев загадки "становятся востребованы, когда юный джентльмен наносит визит своей возлюбленной" (Старр 1909: 18); полвека спустя было подтверждено, что на Филиппинах загадывание загадок входит в ритуал ухаживания (Мануэль 1955: 153). О распространенности загадывания "оскорбительных" гротескно-сексуальных загадок в связи с предсвадебным и свадебным ритуалом в Индии сообщает Дурга Бхагват (Durga Bhagwat) и приводит ссылки на литературу, подтверждающую этот обычай в разных областях страны (Бхагват 1965: 58–59). А вот впечатление Блэкинга об африканском племени венда: "Я был поражен сходством структуры обмена загадками и организации браков" (Блэкинг 1961: 3–4); он при этом признал, что его информанты не подтвердили его наблюдений, но, заметим от себя, это могло быть результатом деградации традиции, заметной в сообщениях из Африки, и сопутствуемой потерей понимания своей традиции самими ее участниками, тогда как взгляд наблюдателя со стороны может быть острее. Эванс, который подробно записал полный период сходки для загадывания загадок на Миссисипи, нашел, что период в целом обнаруживает бессознательный строй, в котором обсценная загадка играет центральную роль (Эванс 1976: 185-7); но он не стал углубляться в проблему. Можно предположить, что загадывание обсценной загадки ради ее обсценности в данном случае явилось результатом дислокации традиции, сохранением эротической темы при утрате ее традиционной функции.
Нет сомнения в том, что загадки загадываются в качестве развлечения в самых различных обстоятельствах. Но ухаживание, испрашивание невесты, подготовка свадьбы и свадебный ритуал в качестве условий загадывания загадки имеет смысл выделить особо среди всех прочих обстоятельств этого развлечения. Прежде всего, предпочтение загадок эротического содержания, то есть связанных необходимостью с фигурой сокрытия, в предбрачных ритуалах уместно по существу, чего не наблюдается в других случаях. Если в других обстоятельствах функции загадок неясны и задаются загадки, с характером обстоятельств не связанные, различного содержания и разных типов, в том числе и не подлинные, то в предбрачных условиях ясно, почему отдается предпочтение загадкам с сексуальным содержанием: это содержание имеет прямое отношение к браку. Загадывание загадок сексуального содержания позволяет проверить готовность молодых людей к браку. Описывая содержание северо-индийских загадок, Бхагват прямо сообщает: "это инструкция жениху для осуществления брачных отношений" (Бхагват 1965: 59). Испытание, так сказать, умственной половой зрелости как условия готовности к браку есть единственное обстоятельство, в котором содержание загадки и ее цели совпадают.
Во-вторых, предбрачные ритуалы интимно связаны не только с содержанием, но и с жанром загадки. Во всех остальных случаях, описанных и истолкованных этнографами, обстоятельства загадывания не имеют обязательной связи с жанром загадки. Развлечение, игра, принятие в сообщество знающих, обретение престижа и все другие упоминавшиеся когда-либо цели загадывания загадки могут быть удовлетворены и другими формами игр, соревнования, обмена знаниями или выказывания превосходства. И только разговор на эротические темы требует табуированного языка загадки, то есть в конечном счете самой формы загадки как фигуры сокрытия, функционально и морфологически самого сложного вида загадки, определяющего жанр.
В-третьих, ухаживание и брак – события, жизненно важные для выживания племени, продолжения рода, существования общества. Загадка в этом случае является необходимой частью культуры, институтом аккультурирования, очеловечивания биологических задач общества, аналогично сельскохозяйственной культуре по сравнению с собиранием диких растений. Культура не оставляет важных вещей на волю случая, она вводит загадку в качестве инструмента для решения общественной задачи поддержания рода. Сексуальная загадка – инструмент и институт. Похоже, что загадка в условиях полноценной традиции не только служит проверке умственной половой зрелости, но и является школой, которая развивает юные умы и в которой она сама развивается как культура. На известные в русских деревнях посиделки молодых людей, где задавались загадки, приходила молодежь разного возраста, так что старшие и более развитые передавали свои эзотерические знания младшим, учили их понимать загадку и при этом правильно на нее реагировать. Загадка – это традиция сексуальной культуры. Рассмотреть ее позволяет контекст уже реконструированной картины.
Помимо содержания сексуального образования, важно и правильное реагирование на него – тут наряду с обучающей возникает воспитательная задача. Загадка воспитывает эвфемистическое реагирование и умение правильно откликаться на шутку. Шутка – отнюдь не естественное явление, это явление культуры, она нуждается в культивировании. Не исключено, что происхождение культуры шутки в принципе связано с сексуальным воспитанием. В общем, ритуал загадывания загадок – это школа, воспитательный институт жизненной важности для общества. Тут отчетливо раскрывается интимная связь между функцией, формой и содержанием, которой нет ни в каких других обстоятельствах загадывания загадок, а также привилегированность определенного рода содержания для загадки.
В ущербной фазе традиции утрата исходной функции при сохранении памяти об исходном содержании ведет к опохаблению загадки. Естественно, похабная загадка сегрегируется, отмечается как особый вид, пригодный лишь для ограниченных обстоятельств. Так возникает категория "нехорошей загадки". Но четких границ между похабной и эротической загадкой нет – не в формальном смысле, а по существу: загадка явно провокативного характера, как мы вскоре увидим, имеет важную функцию в рамках полноценной культуры загадки.
Итак, мы можем, кажется, с высокой степенью вероятности реконструировать следующее положение относительно условий возникновения и полноценного функционирования загадки. Загадывание загадок в подходящих условиях вырисовывается как школа передачи, выработки и утончения культурно необходимых установок на пути к браку, а отнюдь не знаний вообще, и проверка культурно-половой зрелости, а не остроты ума. Необходимость загадки как таковой имеет основание в табуированности содержания, которым она оперирует. Знания о сексуальном, введенные в поле сознания, то есть ставшие культурными знаниями, не могут быть даны напрямую, но они должны быть переданы и поддержаны. Культурная форма такой передачи обеспечивается эвфемизмом. Инстинкт облагораживается культурной традицией. Передача такого знания, разумеется, опирается на пререфлексивный рудиментарный опыт, имеет место на основе инстинктивной, а в своем выражении – на основе игровой. Культурная передача переводит биологический инстинкт в игру воображения и чувства юмора. Ни один другой вид знания – священного и табуированного – не требует игривости.
Приведем сказанное к следующей краткой форме:
(p) Эвфемистическая манера речи, соблюдение табу являются культурным условием воспитания и проверки умственной половой зрелости.
(q) Социальная функция загадки – служить культивированию и проверке умственной половой зрелости на пути к браку дает единственное объяснение взаимной необходимости таких ее фундаментальных свойств, как избыток сигнификации, морфология в качестве фигуры сокрытия и связанность выразительных средств единой компактной смысловой областью.
Интимная связь наиболее полной морфологической структуры народной загадки с сексуальной смысловой областью не означает, что вся народная загадка во всех ее разновидностях подразумевает эротическое содержание. Дело обстоит следующим образом: 1) существует обширная категория загадок, которые намекают на эротические предметы, не раскрывая их, играя в намеки-сокрытие; 2) эта категория соответствует морфологически наиболее богатому виду загадки, который является семинальным, потому что по отношению к нему все остальные виды являются производными и более простыми, то есть продуктами его распада; 3) эта категория является классической и, можно догадываться, свидетельствует об архаическом типе загадки и поэтому более всего говорит как о жанре народной загадки, так и о ее генетическом коде. Подчеркнем это обстоятельство: классика загадки, ее наиболее совершенная форма, совпадает с ее архаикой.
Все загадки, находимые в данном языковом или диалектном корпусе, – включая и самые полнозначные, и отклоняющиеся от этой полноты вплоть до самых элементарных, – являются участниками сквозной системы родства, обеспеченной единым запасом мотивов и парадигм. Это означает, что и те загадки, которые не имеют эротического содержания несут генетическое свидетельство своего происхождения от загадки, наделенной наиболее сложной структурой и, соответственно, эротическим содержанием. Эта ситуация логически необратима, то есть нельзя предположить, что сложная загадка развилась из элементарной путем усложнения и в ограниченном масштабе обрела эротический характер. Если бы это могло быть так, то не было бы оснований для единого и умещающегося в рамки ограниченной классификации поля мотивов, для общей системы мотивного родства в каждом корпусе загадки. Существование такого поля свидетельствует о единой генетической основе. В противном случае область описаний загадки была бы разомкнута так же, как область разгадок. Чтобы опровергнуть вывод о характере исходного предпочтения, нужно отыскать другое, которое проливало бы свет на селективность и классифицируемость метафорических средств загадочной фигурации и при этом объясняло бы необходимость функциональной структуры фигуры сокрытия.
18. Психология загадывания загадки, или Три способа подразнить. Компетенция в разгадывании загадки
Шарю я, пошарю, до правды дошарю…
Русская загадка. Худяков 40.
По сравнению с представлением о морфологии загадки, разработанным филологической школой (Петш, Тэйлор), мы продвинулись в том, что выяснили более глубокую функциональную структуру нашего предмета. С этой позиции можно разглядеть основные функциональные разновидности загадки, совокупность которых обеспечивает внутреннюю жизнь жанра.
Среди собраний загадок, изданных в ХХ веке, есть более обширные, чем известные когда-либо ранее, но более ранние собрания чаще включают загадки с очевидными эротическими намеками в сочетании с характерными для жанра поэтическими качествами и архаическими чертами. Таковы собрание мекленбургских загадок Рихарда Воссидло (1897; в дальнейшем В), собрания русской загадки И. А. Худякова (1861; в дальнейшем ИАХ) и Д. Н. Садовникова (1876). Они распределяются по следующим видам.
Основным видом будем считать загадки, которые не выставляют напоказ сексуальных намеков, так что посторонний их может не заметить; они заговорщически подмигивают лишь посвященному, и от однажды посвященного в их тайны они своего секрета не укроют:
ИАХ1. Стоит горница / Об одной окольнице. – Анбарушка.
ИАХ4. У деда под крыльцом / Висит дубина с кольцом, / Налита свинцом. – Безмен.
ИАХ26. Шуба-то нова, / Да на подоле-то дира. – Бочка.
ИАХ63. У нашего соседа конь саврас / По колени увяз. – Воротный столб.
ИАХ84. Кругло, горбато, / Около мохнато, / Придет беда, / Потечет вода. – Глаза.
ИАХ88. Стоит палата, / Кругом мохната; / Одно окно / И то мокро. – Глаз.
ИАХ233. Ступка рублева, / Пест без окова, / Толчет и опехает, / Никто не слыхает. – Квашню месят.
ИАХ309. Еду, еду, / Следу нету, / Режу, режу, / Крови нету. – Лодка.
ИАХ310. Без рук, без ног. / На брюхе ползет. – Лодка.
Назовем этот вид нормальным. Большая часть загадок в собрании Худякова принадлежит этому виду или смежна с ним при том, что характерные черты оказываются в разной степени стерты.
Отчетливо выделяется сравнительно немногочисленный вид загадки, охарактеризованный рядом фольклористов в качестве нехорошей, или озорной, – сексуальные намеки в ней настоятельны:
ИАХ40. Шарю я, пошарю, / До правды дошарю; / На правде дира, / На дире хохол. / Всунул да пошел. – Варежка.
ИАХ87. В парну баеньку иду, / Пару яблочков несу. – Глаза.
ИАХ230. Без рук, без ног, / Одеяло вздымает. – Квашня киснет.
Озорная загадка отличается морфо логически. В ней напористому намеку на сексуальное содержание противопоставлена невинная разгадка – она отвергает намек, но, конечно же, не аннулирует его предшествующий эффект, и разгадывающий под хохот посвященных приходит в смущение прежде, чем спасительная разгадка вспоминается или подсказывается. Морфологически такая загадка представляет собой частичную инверсию нормальной: то, что скрыто в нормальной, подчеркнуто в озорной. Можно заметить, что разница между нормальной и озорной загадкой невелика – малый нажим или небольшое смягчение, и загадка переходит из одной категории в другую. Отчетливо озорные загадки относительно немногочисленны.
Присутствие озорной загадки в английской традиции засвидетельствовано Тэйлором:
Сцена зачастую содержит некую намекающую коннотацию, и остроумие загадки в таком случае состоит в том, что разгадывающему наносится поражение невинной разгадкой. Пусть примером послужит загадка о луковице: "У меня есть маленькая девица, и я плачу, раздевая ее". Примерами такого стилистического приема изобилует староанглийская загадка. (Тэйлор 1943: 133)
Приведенная Тэйлором загадка явно довольно современная, но он прав: она хранит память о более старой. Насколько более старой?
По-видимому, у озорной загадки есть своя особая функция, жизненно необходимая жанру в принципе. Она представляет собой своего рода экспериментально-контрольную группу: она должна напоминать разгадывающему о том свойстве загадки, которое проявляется не напрямую и если будет забыто, то весь жанр потеряет свой исконный смысл. На излете традиции, когда есть опасность, что понимание ее сути находится под угрозой, должна, по всей вероятности, возникнуть обостренная необходимость в такой загадке, но вполне допустимо, что она относится уже к классике загадки – контрольная функция актуальна при всякой передаче традиции. Малочисленность образцов этого вида свидетельствует о вспомогательной его роли. Когда традиция вырождается, озорная загадка становится самоцелью, тем не менее и в этих условиях она хранит память о своей функции по отношению ко всему жанру.
Иллюстрацию того, какой эффект производит озорная загадка, правда, в модернизированных условиях, побуждающих к некоторой утрировке, записал финский фольклорист в Карелии:
Юноша спрашивает девушку:
– Что это за загадка о черном сверху и красном изнутри?
Девушка осаживает юношу:
– Типун тебе на язык, что ты такое спрашиваешь, фу!
– Не фукай. Это всего лишь галоша. А это что такое: Красное изнутри и черное сверху?
– Ну, разумеется галоша.
– Нет, не угадала. Это как раз то, что ты имела в виду минуту назад.
(Виртанен 1977: 88)
Существует третий вид загадки с сексуальным содержанием – на этот раз особым; это содержание ее объявляется в разгадке – в противоположность фундаментальному правилу сокрытия. Исключение из правила позволено потому, что существует сексуальное содержание, которое имеет универсально приемлемый характер и не требует эквивокации (разве что при очень жеманных нравах). Этот предмет – беременность. Вот образцы загадки о беременности:
ИАХ9. За стеной, стеной / Стоит коровашник костяной. – Беременная женщина.
ИАХ10. Без рук, без ног / На гору ползет. – Беременность.
Особенность загадки о беременности состоит в нейтрализации манифестируемого и латентного – они в этом случае равнозначны: то, что в других видах должно было бы быть скрываемо, здесь может быть сказано открыто. Игровой эффект заключается в том, что ожидаемое сокрытие не состоится. Нейтрализация – предсказуемое явление: она возникает в любом поле продуктивных преобразований сигнификаций, основанных на противопоставлениях, как это известно со времен возникновения фонологии.