Обратим внимание на нетождественность истории функций и форм в традиции. Функции и формы не развиваются синхронно. Структурные особенности консервативнее, поскольку воспроизводятся по образцам; они могут сохраняться и тогда, когда функция изменилась. Но с течением времени установившаяся видоизмененная функция вызовет изменения и в структуре. Нетрудно себе представить, что в том случае, когда ритуальное загадывание загадки в расчете на разгадку, которая является общинной собственностью, сменяется разгадыванием на основе личного остроумия, старая загадка может использоваться, но новые условия приведут к пренебрежению теперь уже избыточно сложными особенностями старой и возникновению упрощенных форм, более соответствующих новой функции. Как только загадка становится рационально разрешимой проблемой, поэтическая игра суггестивными мотивами, намекающими на существование двойной разгадки, оказывается избыточной, и, хотя может в некоторой степени по инерции сохраняться, будет допускать и более элементарные формы, а память о присутствии другого плана и соответствующей внутренней, скрытой форме должна угасать и вызывать к жизни более поверхностную форму – стиховую. Расчет на индивидуальное разгадывание зависит от интеллектуального уровня участников загадывания-разгадывания, так что в определенных обстоятельствах и самых элементарных форм оказывается достаточно. Но и в таких случаях наблюдается желание платить дань традиции – жанровая инерция остается жизненной силой; она проявляется в том, что и элементарные формы извлекаются из традиционных, прежде чем придумываются новые. Культурные формы в традиции жанра, могут значительно изменять свою суть, но тем не менее хранить архаические черты даже в качестве membra disjecta – генетический код, влекомый по традиции, остается живой связью традиции, необходимой для поддержания жанра. Так продукты распада остаются надежными свидетелями классической старины. При этом несомненно, что ее древнейшая поддающаяся реконструкции форма предстает самой сложной. И все же представление об истории загадки как последовательной деградации неточно.
Соображения Тэйлора об истории загадки дают плодотворный импульс для понимания ее развития и приблизительный общий контур истории, но ее упрощения заслоняют путь к древнейшей загадке, архаической по месту в истории, или классической по форме. Во-первых, даже подлинную загадку, записанную в новое время, вернее рассматривать, как современную форму, носительницу лишь некоторых свидетельств о древней полнозначной форме загадки. Во-вторых, более пристальный взгляд обнаружит, что, хотя распад и представляет собой общую тенденцию истории загадки, наряду с этим возникали и противоположные, хотя бы и менее устойчивые, тенденции к усложнению загадки, позволяющие лучше понимать древнюю, ибо несут ее отзвуки.
Начнем с того, что подлинная загадка является не собственно архаической формой, а лишь носителем свидетельств об этой форме, которая куда более сложна. Любопытно, что Тэйлор упустил странности той самой загадки, на примере которой он развил свою морфологическую концепцию подлинной загадки, а странности эти открывают архаическую глубину, которой не заподозришь, оставаясь в рамках начертанной им формальной структурной концепции. Рассмотреть загадку о Хампти Дампти в обретенной нами перспективе поучительно.
Как верно показал Тэйлор, загадка о Хампти Дампти артикулирована в виде смешанного описания, образованного соединением двух разнородных способов характеристики. Они должны вызывать у разгадывающего две несовместимые установки понимания: один компонент описания, метафорический, вызывает представление о живом существе, Хампти Дампти, которое может влезть на забор; второй компонент характеристики сообщает буквальную истину о том, что ни королевская рать, ни королевские кони не могут его собрать. Но от разгадывающего искусно скрыто то, что посреди загадки заложен перелом установки, и поэтому он сбит с толку смежностью двух частей описания. Это самое глубокое усмотрение в истории энигматики. А загадка о Хампти Дампти, действительно, хороший образец подлинной загадки в том, что касается ее формальных признаков. Но Тэйлор промолчал о том, что в этой загадке есть веселая ирония или по крайней мере остатки таковой. Тогда бы пришлось задать вопрос: отчего?
Загадка о Хампти Дампти играет намеками. Само имя Хампти (от hump "бугор") подсказывает англоязычному сознанию нечто округлое, выпуклое, и это вполне можно согласовать с разгадкой: яйцо. Но поскольку загадка не единичное явление, а член жанрового сообщества, или рода, то она говорит на особом племенном языке. Как это делают вообще лингвисты, сталкиваясь с каким-либо словом на мертвом языке, чтобы понять его, нам нужно увидеть, есть ли другие употребления этого слова и каковы они. Действительно слово hump встречается в англоязычных загадках, пример: ТI.45а. Hump back, smoove [smooth] belly (Сгорбленная спина, гладкое брюшко). Как мы видели она перекликается с другой загадкой о кривом теле (TVIII.1293. Crooked as a rainbow, / Slim as a ja’ (Крив, как радуга, изящен, как сосуд). Ясно, что hump и crooked не только перекликаются семантически, но и в функциональном плане – они являются однородными компонентами в рамках одной и той же парадигмы, образуют фрагмент сети родственных отношений и, следовательно, являются мотивами, то есть единицами специфического языка загадки. Смысл парадигмы, которой они служат, так же ясен (она встречается и в других языках, например, ИАХ84: Кругло, горбато, / Около мохнато) – это эвфемизм для обозначения как женского, так и мужского полового органа. Кроме того, в корне имени Хампти, при корне hump "горб, бугор, пухлость" и поблизости мерцает коннотация его глагольного употребления to hump (с транзитивным значением), для пояснения которого в старых словарях принято прибегать к латинскому futuo, futuere.
Не обращая внимания на эти особенности загадки, Тэйлор делает следующее замечание: "Сравнение яйца с предметом, который, будучи разбит, не может быть восстановлен, редко" (Тэйлор 1951: 267). Речь в загадке идет, однако, не о предмете, а разве что о предмете в эвфемистическом смысле. Тэйлор все же сформулировал точно: "предмет, который, будучи разбит, не может быть восстановлен". Этот латентный предмет не так уж редок. Он появляется в ряду, представляемом в собрании Тэйлора загадкой T589b: Miss Mary goin’ upstairs / Get her frock tare. – Egg (Мисс Мэри, поднимаясь по лестнице, порвала свое платье. – Яйцо). Крайняя странность связи двух компонентов описания явно указывает на то, что речь идет о другом. Хрупкость яйца в обоих случаях служит метафорой для этого другого. Заметим, что и разгадка, и мотив подъема наверх сближает загадку о Хампти Дампти с загадкой о Мисс Мэри и, вероятно, свидетельствует, о том что первая образована под влиянием того же архетипа, к которому восходит вторая. Это предположение подтверждается наличием промежуточной загадки: T951c. Humpty Dumpty went to town, / Humpty Dumpty tore his gown. / All the women in the town / Could not men’ Humpty Dumpty’s gown. – Egg (Хампти Дампти отправилась [NB!] в город, Хампти Дампти порвала свое платье. Все женщины города не смогли починить платье Хампти Дампти. – Яйцо). В Т45а had a fall (упал[a], или буквально совершил[a] падение [род в английском глаголе не выражен]) – мотив не менее суггестивный, чем мотив порванного платья.
Вторая половина загадки Т45а, о королевской рати и королевских конях, также имеет родство в отчетливо эвфемистической загадке: Т1325. Round as hoop, / And as deep as cup, / All king’s horses / Can’t put it up. – Well (Кругло, как обруч, и глубоко, как чаша, все королевские кони не могут его поднять. – Колодец).
При явном родстве рассматриваемого круга загадок, можно заметить, что латентная разгадка не остается в них тождественной, хотя и вращается в кругу смежных значений. Рассматривая родовую основу загадки, следует учитывать связанность материальную, по мотивам, и связанность смысловую, а в конечном счете, единый формально-смысловой комплекс – сексуальный гротеск.
Так нам открылась закулисная сторона загадки о Хампти Дампти, о которой Арчер Тэйлор если и подозревал, то не подал виду. Скороспелым, однако, было бы предположение, что эта загадка представляет собой классический, или архаический, тип. Скорее же всего именно ее эвфемистический предмет – нечто хрупкое и невосстанавливаемое в результате падения (или восхождения) – довольно поздний предмет насмешливого интереса. Косвенным свидетельством этому служит то, что предмет, скрытая разгадка, обусловившая тот энигматический круг, в ассоциации с которым возникла загадка о Хампти, скорее понятие, чем гротескно представимый образ. Да и парадигма – описание необратимого события – должно быть, поздняя (см. Левин 1973: 185). Загадка о Хампти Дампти, таким образом, отстоит от архаической на значительном культурно-историческом расстоянии, но тем не менее хранит свидетельства своей причастности к ней, хранит важную часть генетического кода, полученного ею из традиции в форме мотивов.
Узнается ли в этой загадке ее родовое наследие или нет, во многом зависит от компетентности в языке загадки. Но ее четкая рифмованная и ритмическая форма выдает позднее происхождение. Материалом своим и искусным бесшовным стыком метафорического и буквального значений она по традиции имитирует классическую загадку, но делает это чересчур гладко. Несомненна ее принадлежность к жанру невинной детской прибаутки (nursery rhyme).
Рассмотрение загадки о Хампти Дампти позволяет сделать вывод, что формального, структурного определения загадки не достаточно для того, чтобы представить себе древний и наиболее полнозначный ее вид. Подлинная загадка, определяемая лишь по формальным структурным критериям, хранит в себе свидетельства классического типа в разной степени, но ею не является. Уяснив, какие разные черты в какой разной степени сохраняются, можно реконструировать древнюю полнозначную загадку. Ее лучшим свидетельством является морфологическая и функциональная структура фигуры сокрытия. Подлинная же загадка в тэйлоровом значении, которое ограничивает ее чисто формальными, структурными признаками, скорее хранит весть о том пороге в истории жанра, на котором начался распад полнозначного вида.
Не претендуя на полноту картины, к которой можно приблизиться по крайней мере разобрав все собрание Тэйлора, приведу характерные пути деформации классической загадки, отмеченные потерей первичного значения при сохранении сходства с исходным образцом.
Совсем небольшой сдвиг может привести к тому, что первоначально метафорический компонент потеряет метафорическое значение, оба компонента окажутся буквальными и скрытый символизм, а с ним и латентная разгадка, исчезнут. T1173c. The Queen of Morocco she wrote to the King / For a bottomless vessel to put flesh an’ blood in. – Ring (Королева Марокко написала Королю о бездонном сосуде, для плоти и крови. – Кольцо). Здесь по классическому типу сохраняется двойной смысл и комбинация метафорического компонента (bottomless ves sel "бездонный сосуд") с буквальным (to put flesh an’ blood in "чтобы поместить туда плоть и кровь"). Кольцо – не бездонный сосуд, и даже не сосуд, но его некоторое подобие без дна, это сдвинутая метафора, тут остается пространство для домысливания, в котором проскальзывает проказливый намек. Но вот в эту модель вкрадывается небольшое изменение, которое ведет к потере метафоричности первого компонента, а с ней и второго смысла: T1172b. My father have something without top or bottom, had it with him wherever he go. – Ring (У моего отца есть кое-что без крышки или дна, оно у него с собой, куда бы он ни пошел). А вот аналогичная русская загадка, которая не теряет ни загадочности, ни двусмысленности при буквальности двух сопоставленных образов: С679. Стоит девка на горе / Да дивуется дыре: / – Свет моя дыра, / Дыра золотая, / Куда тебя дети? / На живое мясо вздети. – Кольцо. Загадка эта работает, потому что сбивает с толку: "Дыра золотая" рядом со "Свет моя дыра" с суггестивным "моя" принимается в соответствии с нормальной загадочной установкой за метафору – второму, метафорическому, смыслу ничто в этом тексте не противоречит.
Даже при очевидной потере метафоричности сохранение противоречивости в описании может дать место второму смыслу. Например, существует парадигм а Hooked, crooked and straight (варианты: slim / sleek) (Согнутый, кривой и прямой / стройный / ровный) и т. д. – тут две казалось бы несовместимые буквальные характеристики расшифровываются как два разных состояния предмета. Тут есть место недоразумению и другому значению. Но вот первая характеристика появляется в другом сочетании: Crooked as a rainbow, / Teeth like cat (Кривой, как радуга, / Зубы, как у кошки; T1295), – и загадка удаляется от исходной парадигмы. Аналогичным образом от исходной парадигмы уходит французская загадка: Quelle chose est qui a deux dos et si n’a que un ventre. – C’est un soufflet (Роллан 1877: 157. Что за вещь имеет две спины и только один живот. – Это [кузнечные] меха). Замена животного на вещь ослабляет метафорическую установку, а добавление un ventre ([один] живот) и вовсе устраняет возможность прежней ассоциации, которая хранилась в шекспировском животном с двумя спинами. Аналогична русская загадка: С699. Одно брюхо, / Четыре уха. – Кошель. И здесь близкое родство с архетипической загадкой остается очевидным. В этих случаях ясна полная потеря классического понимания загадки, замена его рациональной задачей, но в рамках сохраняющейся материальной связи с традицией, с архетипами, от которых они отправляются.
Архетипична загадка T1171. My mother have a barrel, haven’t got any staves. – Egg (У моей матери есть бочонок без клепки. – Яйцо; русский эквивалент: Дом без кром). По этому типу сочетания двух несочетающихся свойств образована загадка T1126. Build the house with no post. – Oven (Построил дом без опор. – Печь). Связь с образцом здесь явная: идея конструкции без привычных креплений. Но другое значение здесь утеряно в силу отдаления от латентного смыслового поля.
Удаление от табуированного смыслового поля может происходить путем умножения членов описываемого странного существа или предмета так, что он(о) выходит за пределы сопоставимости с исходной сферой смысла. Все загадки со множеством членов происходят от архетипических загадок с их числом, превосходящим нормальное для существа, но минимально и не более, чем у двух: существо на трех ногах (загадка Сфинкса), существо с двумя спинами (загадка Яго), или головами. Когда же описываются предметы с шестью ногами (всадник на лошади) и т. п., то здесь следование принципу построения сопровождается выходом за рамки поля сексуального образа.
Приведенные примеры демонстрируют, как происходит замеченный Тэйлором распад полноценной и сложной формы подлинной загадки и отчего образцы последней предстают всегда в сопровождении упрощенных форм, которые, однако, сохраняют черты родства с подлинной загадкой и свидетельства происхождения от ее архетипических образцов, что ведет к необходимости включать в представительные собрания загадки ее дегенерировавшие формы.
И все же представление о линейном характере истории видов загадки в направлении распада, от сложной к предельно элементарной, неточно. Наряду с процессом распада классической формы можно наблюдать и процессы усложнения. Не все загадки с отклонениями от структуры подлинной загадки по Тэйлору следует считать вырожденными. Если учесть не только форму, направленную на обман воображения, но и функцию сокрытия, то оказывается, что поддержание этой функции, память о ней может играть продуктивную роль и тогда, когда возникают отклонения от архетипической структуры описания. Генетическая память позволяет осложнения, не только компенсирующие формальные упрощения, но и превосходящие классический уровень сложности. Скажем сильнее: возникают психологические осложнения загадки, не проявляющиеся на формальном уровне, но использующие формальные упрощения. Делается это путем манипуляции психологической установки, то есть определенных нормальных ожиданий. Если загадка формально построена на столкновении двух как будто бы противоречивых буквальных описаний, это может обмануть ожидание разгадывающего, нацеленное на то, чтобы увидеть метафору, и подтолкнуть его к тому, что он примет неметафорическое за метафорическое. Например, С481. Режу, режу, / Крови нет. – Каравай. Или наоборот, две метафоры выдаются за нормальное – метафорическое + буквальное – описание: С71. Не шагает, а ходит. – Дверь. Неполнота формы сама по себе не свидетельство дегенерации.
Во всем этом важно лишь то, что память традиции гораздо живучее, чем то, что представлял себе Тэйлор на основе чисто формального рассмотрения жанрового поля загадки. Формальные упрощения возможны в рамках полноценной активной традиции – как способы более изощренной игры с классическим ожиданием; они не обязательно результаты вырождения. Жанровая установка продолжает жить не только пассивно, как реликтовая память, но и активно, как функциональный и творческий импульс, даже при сильно вырожденных формах. Потеря памяти о символизме сокрытия и связи с табуированным смысловым полем происходит в условиях усыхания обрядовой традиции, с потерей социальной функции полового воспитания. Иначе говоря, падение культуры загадки сопряжено с перерождением социально важного института загадывания загадок в простое развлечение.
Оставляя эти более или менее умозрительные выводы в стороне, можно сформулировать тезис на вполне доказанном уровне. Наконец-то мы можем себе представить морфологическую картину жанрового поля народной загадки: