Для этого не обязательно ограничивать себя рамками только выдающихся, только предельных по напряжению переживаний, ведь вполне очевидно, что практически каждый из нас, если хорошенько покопается в памяти, сможет описать мгновения подобного экстаза. Пусть этот экстаз проявит себя как увлеченность, как концентрация, как поглощенность чем угодно, достаточно любопытным, чтобы полностью приковать к себе внимание человека. Я имею в виду не только великие симфонии или классические трагедии - наше внимание может захватить интрига кинофильма, детектив или работа. Полезно начать именно с таких универсальных и хорошо знакомых видов опыта, понятных любому человеку, это поможет прочувствовать, понять интуитивно и эмпатийно высшее переживание, пусть для начала в умеренной, щадящей дозе. Кроме этого преимущества, такой подход поможет избежать излишней эффектности, высокопарности, метафоричности, невольно сопровождающих обсуждение проблематики высших переживаний.
Креативность и готовность к ней
75
Итак, что происходит с человеком в такие моменты? Отказ от прошлого. Для того, чтобы лучше вникнуть в суть любого дела, необходимо полностью отдаться ему, не замечать ничего, кроме него и его сущности, уловить его внутренние связи и движущие силы, найти (а не придумать) способ его исполнения в его внутренней структуре. Таким же образом я советую наслаждаться живописью или вести разговор со своим
пациентом.
Но есть и другой подход к делу - тащить за собой свой опыт, привычки,
знания, пытаться обнаружить, чем текущая ситуация похожа на ситуацию в прошлом, классифицировать ее и затем использовать уже готовое решение, которое срабатывало в прошлом в подобной ситуации. Это напоминает мне работу регистратора, и поэтому я назвал ее <рубрификацией> (95), и она неплохо срабатывает в тех случаях, когда настоящее действительно сродни
прошлому.
Но совершенно очевидно, что эта тактика не окажется успешной, если
сегодняшняя ситуация отлична от той, что была в прошлом. В этом случае регистраторский подход потерпит крах. Регистратор, глядя на произведение живописи, лихорадочно роется в картотеках своей памяти, в реестре своих познаний, связанных с историей искусства, - он должен знать, как положено реагировать на картину, подобную увиденной им. Разумеется, на то, чтобы рассмотреть картину, у него просто не остается времени. Ему обязательно нужно знать, кто автор этого произведения, или его название, или течение, к которому принадлежал художник, - что-нибудь, что помогло бы ему произвести учет. Он восхитится картиной только в том случае, если он вспомнит, что такие картины должны вызывать восхищение, и она не понравится ему, если не найдет себе места в его классификации.
Для такого человека прошлое инертно, он носит его в себе как ком непереваренной пищи в желудке. Прошлое мешает ему стать самим собой.
Хочу остановиться на этой теме. Опыт прошлого может быть задействован только тогда и только в той степени, когда и в какой степени он заново обретен человеком, только в том случае, если этот опыт вновь пережит и переосмыслен. Он не может и не должен быть чем-то посторонним для человека, он не имеет права на самостоятельное существование где-то в закромах активного опыта. Опыт должен быть усвоен человеком (а при этом он не может сохраниться как нечто инородное и существующее само по себе), так же как съеденный мною вчера бифштекс сегодня уже становится частью моего тела и перестает быть бифштексом. Усвоенное прошлое это уже не просто прошлое. Оно приобретает черты <внеисторичности>, как называл это Левин.
Отказ от будущего. Зачастую мы тратим время, настоящее время, только на то, чтобы дождаться будущего, или подготовиться к будущему. Вспомнить подобные моменты несложно. Например, вы ведете беседу, вы
76
Креативность
внимательно смотрите в лицо своему собеседнику, а сами между тем уже давно перестали слушать его - вы думаете, что ответить ему, мысленно репетируете свой ответ, подбираете подходящие слова. Или представьте, насколько иначе вы почувствовали бы себя, если бы вдруг узнали, что через пять минут вам нужно будет прилюдно прокомментировать мои слова или оппонировать мне, - удалось бы вам остаться такими же приятными, внимательными слушателями?
Когда мы полностью поглощены тем, что слушаем нечто интересное или вглядываемся в некое произведение искусства, мы отказываемся от такого рода <подготовки к будущему>. Мы не воспринимаем настоящее только как этап на пути к будущему (разумеется, мы вовсе не отказываемся от будущего как такового). Нет нужды приводить доказательства тому, что такого рода забвение будущего является необходимой предпосылкой для полной погруженности в настоящее. Не менее очевидно, что человек может забыть о будущем, только если будущее не страшит его.
В данном случае я имею в виду только одну грань будущего. Здесь не идет речь о той его половинке, что находится внутри нас, что стала частью нас(89, с. 14-15).
Наивность. Я рассматриваю здесь наивность восприятия и поступков, которыми почти всегда отличаются высококреативные личности. В отношении таких людей общим местом стали высказывания вроде <он чувствует сердцем>, <он простодушен, бесхитростен>, <он ведет себя как ребенок>, <он чудаковат>, <он равнодушен к моде, закону и требованиям света>. Такой человек и в самом деле не представляет, что от него требуется, чтобы его сочли нормальным и приятным, чтобы его можно было принять в приличном доме, а сам готов понять и принять все, что происходит вокруг, без удивления, потрясения, возмущения или протеста.
Дети, как и мудрые старики, особенно предрасположены к восприятию мира в таком нетребовательном стиле. Но похоже - а все идет к тому, если мы примем самоощущение <здесь и сейчас> как стиль существования - что все мы можем стать такими же наивными.
Отказ от самоконтроля. Увлеченные интересующим нас делом, мы можем позволить себе отвлечься от всего, что непосредственно не связано с ним. Особенно важно в данном аспекте то, что нам при этом уже не приходится постоянно помнить о других людях, о наших с ними взаимных обязательствах, о долге как таковом, мы можем отбросить страхи, отложить на потом надежды и т. д. Мы становимся свободнее, обретаем независимость от других людей, а это означает, что мы становимся самими собой, воплощаемся в наше <реальное Я> (по Хорни), обретаем аутентичность, возвращаемся к своей истинной сущности.
Креативность и готовность к ней
Основная причина, по которой человек уходит от своего <Я>, кроется в невротической зависимости человека от окружающих его людей. Истоки ее лежат в детстве, иррационально вмешиваясь в жизнь взрослого человека и заставляя его поступать и реагировать на ситуацию так же, как это сделал бы ребенок. (Ребенку пристало вести себя по-детски. Ведь он действительно во многом зависит от окружающих его людей. Но однажды ребенок должен перерасти свою зависимость. Право, неловко смотреть на взрослого человека, который ведет себя так, словно боится, как посмотрит на его поступки мать, или остерегается отцовского окрика, словно он забыл, как провожал их в последний путь десять-двадцать лет тому назад.)
Одним словом, в такие мгновения мы становимся более свободными от других людей. Если в обычном состоянии эти другие так или иначе оказывают влияние на наше поведение, то в такие минуты мы можем позволить
себе отрешиться от их мнения.
Это значит, что мы сбрасываем привычные маски, мы уже не стараемся оказать на кого-то влияние, произвести благоприятное впечатление, сделать любезность, мы не тщимся заслужить любовь и сорвать аплодисменты. Образно говоря, нам нет нужды продолжать спектакль, когда занавес опущен и публика ушла. Наконец-то можно перестать паясничать и самозабвенно, с
головой погрузиться в работу.
Отказ от Эго: самозабвенность, отказ от самоконтроля. В те мгновения, когда вы с головой погружаетесь в дело, в нечто, лежащее вне вас, вы меньше склонны осознавать свое поведение, контролировать себя, осознавать себя. У вас просто не остается времени, чтобы взглянуть на себя со стороны, глазами стороннего наблюдателя или критика. Если говорить языком психодинамики, ваша диссоциированность при этом сходит на нет, вы уже не раздвоены на самонаблюдающее Эго и чувствующее Эго. (Вас не одолевает девичье смущение и не гнетет юношеская робость, вам не мерещится, что за вами подглядывают из-за каждого куста, и проч.) Это помогает обрести цельность, внутреннее единство, интегрированность.
Это помогает избавиться от излишней придирчивости внутреннего цензора, решительнее подойти к оценке явлений и выбору, не зацикливаться на оценивании и взвешивании, одолеть тягу к мелочам и умственной жвачке.
Самозабвенное отношение к делу - одна из прямых дорог к самоидентичности, к истинному <Я>, к своей аутентичной природе, к глубинам своей сущности. Отказ от <Я> почти всегда приносит человеку радость. Я не хотел бы призывать заходить на этом пути так далеко, как буддисты и восточные философы, когда они говорят о <проклятом Я>, хотя в их словах есть значительная доля правды.
78
Креативность
Сдерживающая сила сознания (самосознания). Выше я описал ситуации, в которых сознание (особенно самосознание) может в известном смысле стать помехой для человека. Действительно, оно может продуцировать сомнения, конфликты, страхи и т. д. Оно на самом деле иногда препятствует свободному полету творческой мысли. Порой оно мешает проявиться спонтанности и экспрессивности (должен подчеркнуть одно но - для терапии наблюдающее Эго необходимо).
Но нужно помнить, что некоторые виды самосознания, самонаблюдения, самокритики -то есть некоторые из граней самонаблюдающего Эго необходимы для полноценного функционирования вторичной креативности. Самосовершенствование в психотерапии, например, достигается с помощью механизмов самосознания, путем критического переосмысления переживаний прошлого. Шизофреническое сознание погружено в мир откровений, но больной не в состоянии извлечь из этих переживаний терапевтическую пользу именно потому, что слишком <погружен в переживание>, загнал в угол внутреннего цензора и отключил самоконтроль. Подобное можно сказать и о творческой деятельности - после инспирационной фазы приходит пора кропотливого и дисциплинированного конструирования.
Отказ от страха. Со временем мы заметим, как мельчают и отступают наши страхи и тревоги. Следом за ними - депрессия45, конфликты, амбивалентность46, беспокойство, проблемы, даже боль. Не могут устоять даже психозы и неврозы (разумеется, если они не смогли помешать нам увлечься нашим делом, если они не были настолько остры, чтобы воспрепятствовать этому).
Это мгновения, когда нас переполняет мужество и уверенность в собственных силах, мы бесстрашны и спокойны, мы уже не невротики и не пациенты.
Отключение защитных механизмов и самоограничений. Мы перестаем ограничивать себя. Нам уже не приходится сдерживать себя, защищаться, контролировать свои вдохновенные порывы, равно как и устойчивость защитных сооружений, воздвигнутых нами в борьбе со страхами и тревогами.
Сила и мужество. Креативный подход к жизни требует от человека известного мужества и силы. Большинство исследований, посвященных креативности, обязательно обращают внимание на те или иные варианты мужества: это могут быть упрямство, самодостаточность, независимость, своего рода нахальство, сила характера, сила Это и т. д.; человек уже не стремится нравиться окружающим, соответствовать их ожиданиям, он не боится быть непопулярным. Трусость и неуверенность в собственных силах убивают творческое в человеке, или, если угодно, не оставляют креативности шансов проявиться.
Креативность и готовность к ней
/У
Мне кажется, что эти компоненты креативности станут более понятными, если учесть, что сила и мужество одновременно являются компонентами синдрома, сопровождающего самоотрешенность и отрешенность от окружающего в состоянии <здесь и сейчас>. Этот синдром подразумевает как необходимые свои составляющие отказ от страхов, самоограничений, отключение механизмов защиты и самозащиты, ослабление самоконтроля, отказ от исполнения социальных ролей, бесстрашие в отношении пренебрежения, унижения и неуспеха с точки зрения окружения. Все эти характеристики - необходимые компоненты самоотрешенности и отрешенности от окружающего. Так увлеченность не оставляет места страху.
Можно подойти к этому же вопросу позитивно. Если человек бесстрашен, он может позволить себе углубиться в таинственное, неизведанное, новое, туманное и противоречивое, необычное и непредсказуемое, у него достанет внутренних сил, чтобы не подозревать, не бояться, не защищаться и не объясняться, он останется спокоен, а значит не потратит сил на борьбу с собственными тревогами и страхами.
<Готовность принять>: позитивная установка. В самоотрешенном погружении в безвоздушное и безвременное <здесь и сейчас> мы становимся более позитивными, а соответственно менее негативными еще в одном - мы отказываемся от критицизма (от редактирования, от скрупулезности и селекции, от бесконечных исправлений, от скептицизма и перфекционизма, от перечеркиваний, оценивания и переоценок). Мы готовы принимать. Мы не отрицаем, не порицаем и не селекционируем.
Отсутствие предубеждения к делу, которому мы посвящаем себя, означает, что мы разрешаем ему одержать над нами победу, захватить нас. Мы позволяем ему диктовать нам свою волю. Мы оставляем за ним право оставаться таким, каким оно является. Зачастую мы одобряем его в большинстве имеющихся свойств и характеристик.
Мы становимся даоистичны, то есть смиренны, посторонни и восприимчивы.
Доверчивость вместо борьбы. Все, что происходит с нами в такие мгновения, подразумевает, что мы готовы довериться себе и окружающему нас, мы решаемся, пусть лишь на время, отказаться от готовности к бою, от работы воли и от ее диктата, от преодоления себя и от усилий удержать под контролем окружающее. Мы разрешаем себе слиться с внутренней природой происходящего <здесь и сейчас>, а это со всей очевидностью предполагает доверчивое ожидание и беспрекословное принятие и подчинение. Неизбывно человеческое стремление контролировать, верховенствовать и управлять противно истинному согласию с делом, как и искреннему восприятию его материала (или проблемы, или человека). В этом же разрезе будет уместно
80
Креативность
еще одно воспоминание о будущем. Сталкиваясь с будущим, - я имею здесь в виду столкновение с чем-то новым, неведомым, - нам не остается ничего другого, как положиться на свою способность к импровизации, довериться ей. Сформулировав мысль таким образом, мы должны признать, что доверчивость обозначает и уверенность в себе, и мужество, и бесстрашие во всех аспектах. Бесспорно также, что, обретя уверенность в себе перед лицом туманного грядущего, мы наконец в состоянии безоглядно, с поднятым забралом и открытым сердцем устремиться к настоящему.
Можно привести несколько примеров из клинической практики. Роды, уринация, дефекация, сон, плавание в воде, сексуальный акт -все это суть субстанции, в отношении которых полезно забыть про старание, борьбу и напряжение, где уместнее расслабленно, доверчиво и уверенно разрешить природе творить свой произвол.
Даоистическая рецептивность. Два этих понятия, даосизм и рецептивность, включают в себя широкий круг свойств и явлений, сколь важных, столь же и трудных для понимания, пояснять которые зачастую приходится очень и очень фигурально. Большинство из этих тончайших и деликатнейших даоистических атрибутов креативности многократно, с разных сторон описаны самыми разными авторами, занимавшимися изучением креативности. Единственный факт, с которым не могут не согласиться все без исключения исследователи, заключается в том, что для начальной, инспирационной, фазы творчества характерна некоторая степень рецептивно сти, невмешательства или <смиренного принятия>; признается также ее необходимость -теоретическая и динамическая. В таком случае перед нами неизбежно встает вопрос: как эта рецептивность, или <согласие с существующим>, соотносится с синдромом самозабвенного погружения в сиюминутную данность?
Рассмотрим в качестве примера отношение художника к его модели. При этом можно отметить своего рода деликатность, или уважение (здесь мы не заметим желания <улучшить> и не обнаружим стремления властвовать), которое сродни <серьезному> отношению. Художник обращается со своей моделью как с некоей данностью, как с per se, имеющей неотъемлемое право на самостоятельное существование; он отнюдь не склонен рассматривать ее как материал для создания новой, лучшей сущности, как инструмент для достижения иных, не заложенных в ней, целей. Художник в данном случае уважает право модели на самостоятельное существование, а следовательно априорно признает ее заслуживающей уважения.
И проблема, и факты, и ситуация, и личность требуют такой же деликатности и уважительного к себе отношения. Здесь проявляется почтение к власти факта, к закону ситуации, как назвал это Фоллетт. Можно сделать еще
Креативность и готовность к ней
81
один шаг и не только разрешить <вещи> оставаться <собой>, но и возлюбить ее, испытывать удовлетворение и даже радость от того, что она существует, хотеть, чтобы <вещь> оставалась такой, как она есть, неважно, в отношении ребенка или возлюбленного, дерева или стихотворения, кошки или собаки я буду испытывать это чувство.
Такая установка a priori необходима для того, чтобы в совершенстве освоить некое умение или до тонкостей понять некое явление, понять его в его собственной природе и освоить в его внутренней логике, без помощи чуждого ему моего <Я>, без попыток и желания установить господство над ним, - это нужно так же, как необходимо перестать говорить, как необходимо наконец стать тихим и внимательным, если мы хотим услышать, что шепчет нам на ухо доверительный собеседник. Постижение бытия другого человека подробно описано мною в главе 9 (см. также 85, 89).
Интеграция человека, постигающего Бытие. Творчество, как процесс созидания нового, требует от человека всего, на что он способен (как правило), - в такие минуты человек предельно интегрирован, собран и целостен, он полностью посвящает себя служению заворожившему его делу. Креативность, таким образом, выступает как системное свойство, как объединяющее - создающее гештальт - качество целостной личности, она не приходит к человеку, как слава со слоем позолоты на памятнике, и не охватывает его, как лихорадка от неких микроскопических бактерий высших способностей. Креативность противостоит диссоциированности. Человек, сконцентрированный на акте творчества, теряет обычную дробность и приобретает цельность.
Возврат к первичному восприятию. Необходимым элементом личностной интеграции является пробуждение неосознаваемого и предсознательного, того, что и составляет суть первичного восприятия (можно назвать его поэтическим, метафорическим, мистическим, примитивным, архаичным, детским).
Наш рассудок слишком аналитичен и рационален, слишком расчетлив и атомистичен, чересчур концептуален; рассудочное восприятие слепо к отдельным сторонам реальности, и особенно к той, что находится внутри нас.