– Всё может быть… Но ещё сильнее кровного родства может быть родство духовное. Ведь души наши бессмертны, и они могут встречаться где-то там, на бескрайних просторах иного физического мира. Ты не смейся, это не просто слова… Пока не умерла моя бабушка и не развелись родители, я росла в верующей семье. Поэтому я убеждена в непростом устройство нашего мира.
С родителями у меня всегда были сложные отношения, такими они и остались, а вот бабушку я любила так же, как и она меня. Моя бабушка была очень образованным человеком, знала пять языков, преподавала философию в университете. Так вот, она не просто верила в это, а абсолютно точно знала, что наше пребывание на земле временно. И что наша суть, сознание, будет жить вечно в совершенно ином мире, не таком, как наш, но от этого не менее прекрасном. Она точно знала, что мы с ней когда-то встретимся там, и я расскажу ей, как сложилась моя жизнь в её отсутствие. И мы обнимем друг друга и по-женски немного поплачем. А после этого я непременно расскажу ей о том, как мы с тобой после безумной ночи пошли к реке, как ты нёс меня на руках, как мы сидели на этом утёсе у могилы древнего человека и ты согревал меня своим теплом, как мы вместе встречали лучший рассвет в моей жизни. И, мне кажется, она будет рада за меня.
Сергей, тронутый рассказом девушки, поцеловал её волосы, слабо пахнущие полынью, росшей вокруг в изобилии.
– Ты знаешь, глядя на Тамару Андреевну: красивую, высокую, неприступную, как все мы считали, училку математики, никогда не мог заподозрить в тебе наличие таких тонких чувств. Ты ведь всегда как кошка – сама по себе, гордая и независимая. Скажу даже более того, все мы слегка побаивались тебя, всё-таки грузинская кровь, начнёшь приставать, а ты достанешь спрятанный в укромном месте кинжал и чик по горлышку.
Тамара рассмеялась своим мягким грудным смехом:
– И, что, ты тоже боялся? Никогда не поверю, мы же с тобой почти каждый день шли вместе в школу, разговаривали о разных вещах. Признаюсь, я даже время так старалась угадать, чтобы тебя как бы случайно встретить. Ты, кстати, всегда мне казался старше своих лет: много знаешь, умеешь тонко наблюдать и делать неожиданные выводы. А после того, как я увидела тебя на ринге, мне стало ясно, что ты уже мужчина: сильный и беспощадный. Я, сказать честно, даже охарактеризовала бы тебя как человека опасного, которого лучше иметь в числе своих друзей, чем наоборот. Это, кстати, не только моё мнение.
– И кто же ещё так думает, если не секрет?
– Не секрет, так думает, например, наш директор.
– Интересно, а он-то как пришёл к такому заключению?
– Не знаю, по-моему, он дружит с вашим известным хирургом. Ты должен знать его, он местная знаменитость.
– С Ройзманом?
– Ну да, мне кажется, они воевали где-то вместе.
– Ах, вот оно что…
Теперь Сергею стали понятны пристальные взгляды директора, которые он иногда ловил на себе, пожелание мудрого отношения к людям и жизни во время вручения аттестата вчера на сцене школьного актового зала, его беспокойство по поводу Тамары.
– Не усложняй, Тамара. Я нормальный парень и совсем не опасен по отношению к таким же нормальным людям, и особенно, если это касается тебя лично. Даже более того, знай, как бы ни сложилась наша жизнь, но если у тебя в будущем случится проблема, с которой ты не в состоянии будешь сама справиться, всегда можешь рассчитывать на мою помощь и ты её получишь. Это я тебе обещаю, как взрослый пацан.
– Спасибо, я это запомню, взрослый ты мой пацан. Кстати, забывай потихоньку об этом. Ты, Серёженька, давно уже не пацан, а вполне взрослый человек, и поступать, как мне кажется, должен соответственно. Ой, смотри, там внизу уже наши выпускники возвращаются. Пойдём с ними, или мы сами по себе?
– Как скажешь, а хочешь, пойдём домой вдоль Бугра. Здесь красиво, в степи никого нет в такую-то рань, птички поют. Ну, что, идём?
– Идём, ну, конечно же, идём вместе.
Взявшись за руки, они медленно пошли по неширокой тропинке, петлявшей среди редких зарослей шиповника, между оврагами, в сторону черного на фоне бледно-голубого неба копра, стоящего над старым вентиляционным шурфом. Там, где тропинка сужалась, и идти рядом вдвоём было невозможно, он брал её на руки. Она смеялась, крепко обхватывала его за шею и целовала, целовала, словно не могла насытиться.
У дома, где Тамара снимала комнату, они остановились. Часы показывали без четверти пять утра, и улица была пустынной.
– Хочешь зайти ко мне тайком, как в старых французских романах? – предложила девушка.
– А как же вечное проклятие твоей хозяйки, Матрёны Филипповны?
– Она ещё спит, а я покажу тебе тайный ход, о котором не знает никто. Ну, что, идём?
– Эх, была, не была, сколько той жизни, ведите, мадмуазель.
Тамара отодвинула две доски на заборе и ловко забралась в образовавшуюся дыру. Сергей скользнул следом. Осторожно они подошли к окну, створки легко поддались под нажимом ладоней и пустили их внутрь. В комнате царил полумрак. У стены стояла неширокая металлическая кровать, которую так и тянуло назвать девичьей, рядом у изголовья находился комод. На нём в беспорядке лежали предметы косметики и стояла рамка с фотографией. С неё на Сергея, прикусив дужку очков, которые она держала в руке, строго смотрела немолодая женщина. Убранные в узел седые волосы с пробором посередине, воротник на платье и даже форма очков говорили о том, что перед ним и есть та самая бабушка, которую так любила Тамара.
– Серьёзная у тебя была бабушка, – шепотом произнёс Сергей.
– Да, очень.
С этими словами она повернула портрет лицом к стене и подошла к Сергею.
– Поцелуй меня, Серёжа.
Он обнял её и стал целовать губы, глаза, волосы, чувствуя, как в нём снова разгорается огонь желания. Она оторвалась от него, подошла к кровати и сбросила на пол постель. Они быстро разделись и снова набросились друг на друга, словно и не было минувшей ночи. Прошло немало времени, прежде чем они, не размыкая объятий, забылись коротким сном.
Проснулся Сергей от нестерпимой головной боли. "Проклятое шампанское, ведь предупреждал же отец", – вяло родилась мысль в абсолютно пустой голове. Рядом с ним на животе спала Тамара. Простыня соскользнула на пол, и он в который раз восхитился тому, насколько удачно Господь создал женщину. За стеной послышался приглушенный шум телевизора, чьи-то шаги. Сергей бесшумно встал, оделся и тронул девушку за плечо. Она мгновенно проснулась и заметила, что он одет:
– Ты куда? Что случилось?
– Тише… тише говори… там за стеной уже бродит твоя хозяйка. И ещё я умираю от головной боли, что будем делать?
– Не бойся, ты со мной. Сейчас что-то придумаем.
Она набросила на себя халат, открыла ящик комода и достала какие-то таблетки.
– Это анальгин, разжуй обе сразу и запей водой.
– Думаешь, поможет?
– Уверена, пей.
Он покорно разжевал горьковатые таблетки и запил их водой.
– Сейчас я выйду и займу хозяйку разговором, а ты тихонько возвращаешься прежним путём. Хорошо?
– Да, я понял.
– Я тебя увижу до отъезда?
Сергей, не удержавшись, чмокнул её в нос:
– Приходи, моя дорогая училка, к нам домой сегодня часа в три. У нас с пацанами будут прощальные посиделки.
– Серёжа, но это, наверное, неудобно: я ребят твоих не всех знаю, да и неизвестно как родители воспримут моё появление.
– Радость моя, поверь, я знаю, что говорю. Всё будет хорошо, приходи, я буду ждать, форма одежды – рабочая.
– Ну, хорошо, я приду. Дай-ка я тебя поцелую и беги.
Она вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь, и вскоре за стеной послышался приглушенный женский разговор. Сергей осторожно открыл окно, пробрался к забору и, убедившись, что его никто не видит, выскользнул на улицу. Через пять минут он уже был дома, где, не поддавшись на уговоры матери позавтракать, рухнул на кровать и уснул мгновенно на полуслове.
Проснулся он часам к двум с ощущением необыкновенной лёгкости в теле и ясной головой, словно и не было бессонной ночи. Сергей вышел во двор, сделал несколько упражнений на растяжку, умылся под краном ледяной водой и окончательно проснулся. Мать накрывала стол под яблоней, зная, что скоро должна нагрянуть вся компания.
Уезжали Лёха с Сергеем в город на Днепре, уезжал Философ, получивший, наконец, перевод куда-то в Сибирь южнее Красноярска, уезжал Воронок, решивший попытать счастья на золотых приисках Восточной Сибири. Одним словом, большая их компания распадалась на глазах, и событие такого уровня нужно было как-то отметить. Родители Сергея решили всех пригласить к себе. Вот мать и старалась накрыть стол так, чтобы это запомнилось.
Отец неспешно расставлял стулья вокруг стола.
– Пап, ты добавь ещё один стул, нас будет чуть больше.
– А кто ещё придёт?
– Наша учительница математики.
– Тамара Андреевна?
– Ну да, у нас же была одна учительница математики.
– А что так? Она же вроде бы не ваша.
– Пап, жизнь такая: была не наша, стала наша.
– Тебе не всё равно, – вмешалась мать, – придёт и придёт, хорошая девушка, приветливая, красивая, да и умная я слышала. Пусть посидит с ребятами, не убудет от нас.
– Да я-то что, мне всё равно: человеком больше, человеком меньше, какая разница.
– Серёжа, а Зиночка, Ирочка придут?
– Зинуля будет, а Ирочка, скорее всего, нет, она уже могла уехать в Кишинёв.
– Ясно, – протянула мать, хотя, что ей было "ясно" так и не уточнила.
От ворот послышался голос Лёхи, а вскоре появился и он сам с Зиночкой. Оба свежие, словно после хорошего отдыха. В руках Лёха держал большой бумажный свёрток.
– Тёть Маша, куда деть пирожки? Мать напекла, с вишнями, горячие ещё.
– Давай, я их в одеяло заверну, потом с компотом поедите, да и с собой в дорогу можно взять.
Вскоре появился Валет со своей неизменной рыжей подружкой Светкой Хиврич, которая была на голову выше его, за ними по очереди подтянулись Миха, Воронок и Дэн. Володя Философ впервые к рубашке с короткими рукавами надел галстук, от чего чувствовал себя неловко. Сергей взглянул на часы: начало четвёртого. Девушки практически закончили сервировать стол, а строгой учительницы математики всё ещё не было. Он незаметно отошёл от галдящей компании и выглянул за ворота. На перекрёстке, метрах в ста от их дома, явно в нерешительности стояла Тамара. Увидев Сергея, она пошла ему навстречу.
– Ну, и что ты здесь стоишь в одиночестве, словно берёзка в чистом поле?
– Да всё как-то не могу определиться…
– Вот уж никогда не стал бы думать, что нашу училку математики можно упрекнуть в нерешительности, – прервал её Сергей, – идём, там уже собрались все. И не бойся, как ты говорила вчера: я с тобой. Кстати, не могу умолчать: потрясающе выглядишь, моя царица.
– Спасибо, – улыбнулась девушка, – это хорошо, потому что, не скрою, я хочу всем понравиться.
Тамара собрала свои роскошные волосы в тугой узел на затылке, что в сочетании с коротким платьем и босоножками без каблуков делало её ещё моложе. Их появление было встречено одобрительными возгласами мужской половины и любопытными взглядами со стороны женской. Наконец все довольно плотно разместились за столом. Сергею казалось, что все знают, какое горячее бедро прижато к нему слева. Первое слово предложили произнести Философу. Он встал, поднял запотевшую рюмку с водкой, опустил упрямую голову с короткими русыми волосами, вздохнул и сказал следующее:
– Я вот о чём подумал сегодня, друзья. Сам я родом из глухого белорусского села, которое сейчас уже даже на карте не найти. Оно попросту исчезло: там некому жить. Так случилось, что у меня нет родни, а если даже и есть где-то, то я о ней ничего не знаю. У нас, сидящих за этим столом, разный возраст, разные взгляды на жизнь, разные характеры. Но при этом есть и что-то такое общее, что объединило всех нас в одну непростую семью. Семья – это наиболее подходящее определение, которое пришло мне в голову, когда я думал о том, почему мы вместе – такие разные и такие одинаковые.
Так случилось, что скоро мы разъедемся, и компания наша распадётся, я искренне надеюсь, что не навсегда. Но в любом случае тысячи километров надолго пролягут между нами. Пройдёт время и, я уверен, мы снова встретимся. Встретимся другими, совсем уже взрослыми людьми, особенно вы, ребята. Я-то чуть старше вас. И тогда мы опять соберёмся за таким вот столом, расскажем друг другу, кем мы стали и что с нами было за эти годы, вспомним наши тренировки, наших пацанов, нашу молодость и нашу, сидящую за этим столом, семью. Так давайте выпьем за нас и будем здоровы, чтобы жить вечно!
За столом воцарилось молчание, затем все встали, чокаясь друг с другом, и выпили. Сергей видел, как мать украдкой вытерла слёзы, да и сам он ощутил, как что-то дрогнуло в его сердце после слов, произнесённых капитаном. Потом по очереди говорили все, в принципе о том же, но другими словами, вспоминали свои проделки в прошлом, строили планы на будущее, пожелали удачи Володе и Федоту, которых сейчас не было с ними.
Незаметно пролетело время, пора было собираться в дорогу. Лёха с Зинулей ушли, нужно было собрать его вещи, попрощаться с матерью. Сумка Сергея была готова ещё вчера. В половине десятого было решено, что пора неспешно выдвигаться к поезду. Сергей попрощался с родителями, уговорив их не идти на станцию, и все тронулись в путь. По дороге договорились писать письма на адрес Сергея. Даже рыжая Светка Хиврич, которая собралась ехать в Минск, никто так и не понял по какой причине, и та обещала написать оттуда письмо. Минут через сорок, когда уже окончательно стемнело, вышли к станции.
На перроне, слабо освещённом единственным фонарём, их в одиночестве ждал Лёха. У Зинули была больна мать, поэтому она не стала провожать его. Кстати, по этой же причине она решила поступать на заочное отделение технологического института в городе неподалёку. Лёха был расстроен этим, но ничего поделать не мог.
Сергей обнял Тамару. Она прижалась к нему, не обращая внимания на окружающих, и молчала, стараясь не думать о том, что же ожидает их в дальнейшей жизни. Будучи по натуре фаталисткой, она была уверена: судьбу нельзя обмануть. Где-то там, наверху, давно уже предопределены их жизненные пути, и не в силах простым смертным изменить что-либо. Хотя, что греха таить, хотелось, чтобы та же судьба была благосклонна к ней и Сергею. Она подумала о том, как давно не была в церкви и решила, что завтра же пойдёт и поставит свечку перед иконой Матери Божьей. И ещё она попросит Заступницу, чтоб та помогла ей сохранить этого парня. Совсем мальчишку, которого она, боясь даже себе в этом признаться, давно любила втайне, и который прошлой ночью подарил ей столько счастья, что ей одной хватит его на всю оставшуюся жизнь.
Философ что-то обсуждал с Воронком, видимо давал советы в отношении места будущей работы, а может, приглашал ехать с ним вместе. В тех местах, куда он отправлялся к месту новой службы, тоже мыли золото. Дэн, как обычно, рассказывал что-то смешное, а Миха и Валет весело смеялись. Лёха стоял немного в стороне, внимательно рассматривая Сергея и Тамару. О чём он думал, понять было невозможно.
Поезд пришёл без опоздания и стоял ровно пять минут. Сергей и Лёха вскочили в тамбур. Под слабым желтоватым светом одинокого фонаря, подняв в прощальном жесте руки, стояли Философ, Дэн, Тамара, Воронок, Миха Квакин, Валет и Светка Хиврич. Такими они навсегда и остались в памяти Сергея: молодыми, красивыми, уверенными в том, что этот мир принадлежит только им и жить они в нём будут вечно.
Вскоре поезд тронулся. Медленно уплыло назад убогое здание вокзала с табличкой "Станция Насветевич", в темноте ночи растаяли фигуры на перроне. Парни в духоте вагона нашли свои места и устроились на ночлег. Мерно постукивая на стыках, поезд унёс их к новой жизни.
Что ожидает наших героев там, впереди? Какие находки и потери суждено им обрести, и какие приключения ждут их на жизненном пути? Кто ответит на эти, казалось бы, простые вопросы? Но молчат высокие звёзды в ночном небе, молчат сонные дома и деревья, и лишь негромко скрипят, раскачиваясь, вагоны, да дежурные на полустанках с флажками в правой руке безразлично провожают взглядом поезд, проносящий мимо чужие судьбы из ниоткуда в никуда.
Днепропетровск, 09 января 2011 года
18. Провинция: деструкция реальности
Дэн
Лето. Июль. Школьные каникулы. Не было времени прекраснее и уже не будет никогда хотя бы потому, что тебе шестнадцать лет. Ты здоров, свободен и красив, как греческий бог Аполлон.
Я вижу себя поздним утром на левом берегу Донца, который в этом месте выше, чем левый и круто обрывается к воде. Здесь река, ширина которой вверх и вниз по течению составляет метров сто, пересекает выход на поверхность скальной породы – песчаника. Поток воды, пробив неглубокое ложе, суживается до тридцати метров и резко ускоряет свой бег. Это место так и называется – Прудковод, быстрая вода то есть.
Жарко и безветренно. Я сбрасываю одежду и красивой "ласточкой" без брызг вхожу в прохладную воду. Руками касаюсь каменистого дна, чтобы не снесло течением, и быстро достигаю противоположного берега. Не выныривая, разворачиваюсь и также по дну возвращаюсь обратно. Воздуха едва хватает, и я с шумом появляюсь на поверхности чуть ниже того места, откуда стартовал. По местным меркам это высший пилотаж: дважды перенырнуть Донец на Прудководе.
– Пять баллов! – вдруг слышу я весёлый голос и замечаю стройного парня, лежащего в одних плавках на песке. Он невысок ростом, хорошо сложен, смугл, на лице выделяются красиво очерченные темные глаза. Короткая прическа, нос с горбинкой. Всё это я фиксирую мгновенно и приветственно машу ему рукой, польщенный в глубине души случайной оценкой. Медленно выхожу на берег. Парень наблюдает за мной, по-прежнему лёжа на животе и подперев голову руками.
– Класс, пять баллов – повторяет он, – занимаешься акробатикой?
– Да, нет, спортивной гимнастикой – охотно поддерживаю я разговор и присаживаюсь рядом. Он тоже садится.
– Как зовут?
– Сергей.
– А меня Денис, хотя все зовут Дэн.
– Что так? Почему Дэн, а не просто Денис?
– Покрыто мраком забвения, я думаю, что это просто производная от имени. Но я привык, и меня это устраивает. Вообще – то моя фамилия Лымарь.
– Учитель астрономии в нашей школе, это не твой ли отец?
– Точно, это мой старик.
Красавца учителя в нашей школе знали все. Знали и его жену, женщину, отличающуюся какой-то просто удивительной, немыслимо холодной красотой, и у которой при этом было полное отсутствие чувства юмора. Она преподавала у нас русскую литературу и язык. Поговаривали также, что Апполинарий Матвеевич жену свою совершенно не выносил и в грош не ставил. Так ли это было на самом деле, или же это был досужий вымысел, сейчас мне трудно судить.