Эти положения Лэнг развил в своей работе "Здоровье, безумие и семья", которая была написана в соавторстве с А. Эстертоном. В данной работе исследователи пришли к выводу о том, что противопоставление "норма–патология" не имеет смысла. Пациенты психиатрических клиник не менее "нормальны", чем члены их семейств, а "шизофреногенные семьи" ничуть не отличаются от обычной семьи современного общества. От рассмотрения семейной среды Лэнг постепенно перешел к критике общества в целом.
В своей работе "Я и Другие" Лэнг интерпретирует шизофрению не как заболевание, даже не как нарушение отдельных психических функций, а как этап процесса естественного исцеления, выхода в царство "сверхздоровья". Поэтому на место "церемониала деградации" (лоботомии, фармакологических препаратов, электрошоков и т. п.) должен прийти "церемониал инициации". Уже совершившие "путешествие по внутреннему пространству" и испытавшие "экзистенциальное возрождение" должны помочь "больным" пройти тот же путь.
С точки зрения Лэнга, цивилизация "одномерных людей" (термин итальянского психоаналитика–социалиста Г. Маркузе) подавляет "любую форму трансценденции". Человек, обладающий опытом "других измерений, которые он не может отвергнуть или забыть, рискует или быть уничтоженным другими, или предать то, что он знает. В контексте нашего сегодняшнего всеохватывающего безумия то, что мы называем нормальностью, здоровьем, свободой, все наши точки отсчета двусмысленны. Человек, предпочитающий быть скорее мертвым, чем красным, нормален. Человек, говорящий, что он потерял душу, сошел с ума. Человек, говорящий, что люди – это машины, может быть великим ученым. Говорящий, что он есть машина, является на психиатрическом жаргоне "деперсонализированным. Человек, говорящий, что негры – низшая раса, может быть широко уважаемым. Человек, который говорит, что белизна кожи является разновидностью рака, должен быть психиатрически освидетельствован. Семнадцатилетняя девочка в госпитале сказала мне, что она страшится того, что внутри нее атомная бомба. Государственные деятели большого ранга, которые хвалятся и угрожают тем, что у них есть оружие Страшного суда, являются куда более отчужденными от реальности, чем те, на кого наклеен ярлык "психотик"" (цит. по: Руткевич, с. 134). "Нормальное" состояние человека объявляется Лэнгом чем–то в высшей степени ненормальным, предательством "наших подлинных возможностей". Успешное приспособление к такой реальности означает потерю себя самого и подлинной реальности.
В своей самой скандальной работе "Политика опыта" он пишет, что наиболее здоровой частью психики в современном обществе остается сфера свободной фантазии, но именно она подавляется как нечто незрелое и препятствующее нормальной жизни. Кроме того, важнейшим измерением "опыта" является переживание бытия–небытия.
Бытие не является ни одной из вещей, это "ничто", служащее основанием всех вещей, всех "что". В творчестве, т. е. в акте трансцендирования самого себя, человек позволяет обнаружиться всему сущему, помогает бытию родиться из небытия. Открытие этой истины ставит человека перед великой "мистерией" превращения небытия в бытие, освобождая от страха перед "ничто". Погружение в этот процесс становления, приближение к границе бытия и небытия может вести человека как к подлинному здоровью, так и к подлинному безумию. Открывается это измерение "в тишине", "в центре каждого из нас". "Мы находимся по ту сторону всех вопросов, кроме вопросов о бытии и небытии, воплощении, жизни и смерти… С нашей точки зрения, отчужденный от первоисточника творения человек поднимается из отчаяния и кончает падением. Но такой человек не прошагал пути до конца времен, конца пространства, тьмы и света. Он не знает того, что там, где все кончается, там все начинается" (цит. по: Руткевич, с. 138).
Большинство психотерапевтических систем, считает Лэнг, ориентированы на приспособление пациента к репрессивной цивилизации, разрушающей первоначальное единство бытия и небытия, внешнего и внутреннего. Внутренние противоречия, разорванность различных аспектов сознания – таково состояние человека, обнаружившего "внутреннее измерение", "полубезумного существа в сумасшедшем мире". Парадокс экзистенциальной психотерапии Лэнга состоит в том, что "нормальные" настолько больны, что даже не знают о своей болезни, а "больные" – это те, кто начал выздоравливать.
Исходя из этого, Лэнг видит свидетельство безумия большинства людей в том, что они не ощущают себя психически больными. Они не воспринимают того, что их "опыт" разрушается, поскольку разрушение осуществляется сегодня так, что его воспринимают как благодеяние. Такое разрушение начинается с детства, путем насилия, именуемого любовью: "Дети еще не дураки, но мы их сделаем такими же имбецилами, как мы сами…" (цит. по: Руткевич, с. 139). Это насилие приучает с первых месяцев "правильно" двигаться, говорить, чувствовать, выбирать. Социализация является принуждением вести себя и думать так, как это делают родители. "Дети с трудом отказываются от врожденного воображения, любопытства… Вы должны любить их, чтобы заставить их сделать это. Любовь – это путь от подчиненности к дисциплине, а через дисциплину… к предательству своего Я" (цит. по:
Руткевич, с. 139). Способность обманывать себя лежит в основе адаптации и социализации. Социально разделяемые галлюцинации являются тем, что называют реальностью. Безумие пронизывает даже самые интимные сферы жизни людей. К пятнадцати годам любовь разрушает большую часть способностей подрастающего поколения, и появляется "еще одно полубезумное существо, более или менее приспособленное к сумасшедшему миру" (цит. по: Руткевич, с. 139).
Отсюда Лэнг делает вывод о том, что шизофрения есть естественный процесс выздоровления. "Я думаю, что шизофреники могут научить психиатров большему о внутреннем мире, чем психиатры своих пациентов" (цит. по: Руткевич, с. 139). Обращаясь к мистическому опыту, он пишет, что ранее существовали лучшие условия для опыта "других измерений": "Процесс вхождения в иной мир из этого мира и возвращения к этому миру из иного является столь же естественным, как смерть или рождение" (цит. по: Руткевич, с. 139). Сегодня же подобное "погружение" стало асоциальным. "Ни один век в истории человечества не терял в такой мере связь с этим естественным процессом выздоровления" (цит. по: Руткевич, с. 139).
Лэнг описывает ступени, по которым проходит это "погружение". "Вспять через личностную жизнь, затем далее вглубь, по ту сторону, в опыт всего человечества, первого человека, Адама, а иногда еще дальше к бытию животных, растений, минералов" (цит. по: Руткевич, с. 140). Затем по тем же ступенькам "лестницы" возвращаются обратно, обновляя свои представления о мире, возрождаясь к новой жизни. Опыт психотика, таким образом, отождествляется Лэнгом с мистическим опытом. Он даже считает, что опыт психотика является "одной из тех немногих вещей, которые еще имеют смысл в нашем историческом контексте", т. е. в мире тотального отчуждения и безумия. В нем осуществляется "трансцендентальный опыт", лежащий в основе всей психической жизни.
"Когда личность сходит с ума, происходит глубокая трансформация ее места по отношению ко всем регионам бытия. Центр ее опыта сдвигается от Эго к самости. Мирское время становится просто анекдотическим, только вечное имеет смысл" (цит. по: Руткевич, с. 140). Прекращается "эгоистическое существование" в мире иллюзии. Безумие дает выход к иному миру, к видению сверхъестественного света, который, конечно, может и сжечь. "Погружение" сопровождается распадом личности, адаптировавшейся к неподлинному миру, "этого ложного Я, компетентно приспособленного к нашей социальной реальности". Возвращаясь из "путешествия" по внутреннему пространству, человек обновляется. Подчеркнем, что происшедшая подмена психотерапии мистическими "озарениями" вызвала резкую критику даже со стороны коллег Лэнга, оценивших подобные положения "антипсихиатрии" как чрезвычайно опасные прежде всего для пациентов.
Философско–теологические воззрения Мартина (Мордехая) Бубера оказали необычайное воздействие как на современные концепции межличностной коммуникации, педагогику, социальные науки, так и на теорию психотерапии. Главной их особенностью было то, что они основывались, с одной стороны, на еврейской мистической школе и хасидизме, а с другой – на теории релятивизма.
Бубер считал, что стремление к отношениям является "врожденным", данным изначально, и полагал, "что в материнской утробе любой человек знает вселенную (т. е. находится в отношениях с ней) и забывает ее при рождении". У ребенка есть "побуждение" к контакту (изначально тактильному), а затем "оптимальному" контакту с другим существом. Ребенок не знает никакого Я, он не знает никакого иного состояния бытия, кроме отношений.
Бубер также утверждал, что "в начале – отношение". Поэтому человек не существует как отдельная сущность, а "сотворен между". По его мнению, существуют два основных типа отношений и соответственно два типа взаимосвязи – "Я–Ты" и "Я–Оно". Отношения Я–Оно – это отношения между человеком и средствами, так называемые "функциональные" отношения, отношения между субъектом и объектом, где полностью отсутствует взаимность. Отношения Я–Ты – это целиком взаимные отношения, включающие в себя полное переживание другого. Они отличаются от эмпатии, так как это больше, чем Я, пытающееся отнестись к "другому". "Не существует "Я" как такового, а есть лишь фундаментальное "Я–Ты"", – писал Бубер.
Кроме того, само Я в этих двух ситуациях различно. Это не Я в психоаналитическом понимании "Эго", занимающее исключительное положение в реальности и решающее, устанавливать ли отношения с объектами, присутствующими в поле зрения человека (т. е. Оно или Ты). В понимании Бубера это Я можно обозначить таким неологизмом, как "междувость", подчеркивающим, что оно возникает и формируется в контексте каких–то отношений.
Таким образом, с каждым объектом, или Ты, и в каждое мгновение отношений Я создается заново. При отношении к Оно человек удерживает от контакта какую–то часть себя, изучает Оно со многих возможных точек зрения; категоризирует, анализирует, судит и выносит решение о положении Оно в своей "карте мира". Когда же человек соотносится с Ты, в это вовлечено все его существо, поэтому ничего невозможно изъять. "Базисное слово "Я–Ты" может произнести только все существо человека. Концентрация и слияние в целостное существо не могут быть осуществлены мной, не могут быть осуществлены без меня. "Я" нуждаюсь в "Ты" для становления; становясь "Я", я говорю "Ты"".
В первом случае, когда человек соотносится с другим менее чем всем своим существом (например, соотносясь через зависимость или манипуляцию), он остается на объективной позиции наблюдателя, думающего о впечатлении, которое его действия произведут на другого, соответственно превращая встречу Я–Ты во встречу Я–Оно. Поэтому, чтобы перейти во вторую ситуацию, на уровень близкого общения Я–Ты, необходимо отбросить стереотипы и ожидания, связанные с другим, и позволить сформировать себя ответом другого. Чтобы быть в отношениях с другим, не нуждаясь в нем, человек должен потерять или превзойти себя.
Основной способ переживания Я–Ты – это немой или произнесенный "диалог", в котором "каждый из участников имеет в виду другого или других в их особом бытии и обращается к ним с намерением установить живые взаимоотношения между собой и ими". Поворот от другого Бубер назвал "рефлексией". В рефлексии человек не просто "озабочен собой", но через эти "монологи, замаскированные под диалог" забывает об особом существовании другого.
Бубер подчеркивал, что хотя отношения Я–Ты и представляют идеал, к которому человеку следует стремиться, осуществляются они лишь в редкие мгновения, так как человеку приходится жить главным образом в мире Я–Оно. "Оно–мир – это мир, в котором человек должен жить и при этом может жить комфортно. Моменты "Ты возникают как странные лирико–драматические эпизоды. Их обаяние может соблазнять, но они втягивают нас в опасные крайности. Человек не может жить в чистом настоящем, т. е. в Я–Ты, это поглотило бы его… и со всей серьезностью правды слушай, т. е. будь в Я–Ты, потому что вне этого человек не может жить. Тот, кто живет только в этом, не человек" (цит. по: Ялом, 1999, с. 414).
Необходимо отметить, что европейские идеи экзистенциальной психотерапии были практически неизвестны американскому психотерапевтическому сообществу, пока Р. Мэй не познакомил его с ними в книге "Экзистенциальная психология. Экзистенция: Новое измерение психиатрии и психологии", имевшей большой резонанс.
Помимо этого, в 1950–1960–х гг. экзистенциальные тенденции нашли свое отражение в рамках экспериментальной пато–и социальной психологии (работы Г. Оллпорта, Г. Мюррея, Дж. Келли, А. Маслоу, Р. Мэя и др.), получив в дальнейшем наименование "гуманистической психологии" или "гуманистической психотерапии". Основной принцип последней был сформулирован следующим образом: "Гуманистическая психотерапия посвящена главным образом тем человеческим возможностям и потенциям, которым отводится мало или вовсе не отводится места как в позитивистской бихевиоральной, так и в классической психоаналитической теориях. Это любовь, креативность, "Я, рост, целостностный психический организм, удовлетворение базовых потребностей, самоактуализация, высшие ценности, бытие, становление, спонтанность, игра, юмор, привязанности, аутентичность, тепло, трансценденция Эго, объективность, автономия, ответственность, значение, честность, психологическое здоровье, а также связанные с этим концепции" (Ялом, 1999, с. 24).
В 1963 г. Джеймс Бьюдженталь выдвинул пять основополагающих постулатов гуманистической психотерапии (цит. по: Ялом, 1999, с. 24).
1. Человек как целостное существо превосходит сумму своих составляющих.
2. Человеческое бытие развертывается в контексте человеческих отношений (иначе говоря, человек не может быть объяснен своими частичными функциями, в которых не принимается в расчет межличностный опыт).
3. Человек сознает себя (и поэтому не может быть понят психотерапией, не учитывающей его непрерывное, многоуровневое самосознание).
4. Человек имеет выбор (человек не является пассивным наблюдателем процесса своего существования: он творит свой собственный опыт).
5. Человек интенционален (человек обращен в будущее; в его жизни есть цель, ценности и смысл).
Необходимо принять во внимание, что американская гуманистическая традиция ни в коей мере не тождественна европейской экзистенциальной традиции – они различаются расстановкой акцентов. Европейская экзистенциальная традиция подчеркивает человеческие ограничения и трагическую сторону существования (возможно, потому что европейцы испытали географическую и этническую замкнутость, эпидемии, войны, жизненную неопределенность), в то время как американскому гуманизму свойственны экспансия, оптимизм, прагматизм.
Развиваясь, гуманистическое движение было поглощено контркультурой с такими социальными феноменами, как движение за права человека, хиппи, психоделическая культура, сексуальная революция и т. п. В результате в гуманистической психологии образовался хаос различных школ и направлений, которые "даже на экзистенциальном эсперанто едва ли могли объясняться между собой". Гештальт–терапия, трансперсональные методы, группы встреч, холистическая медицина, психосинтез, дзэн–буддизм, суфизм – все это было объединено под собирательным именем экзистенциально–гуманистического подхода в психотерапии. Такая ситуация способствовала распространению в экзистенциальной терапии идей гедонизма ("если тебе нравится, делай это"), антиинтеллектуализма (согласно которому любой когнитивный подход представляет собой "промывание мозгов"), установки на реализацию индивидуальности и самоактуализацию и т. п.
Однако, как подчеркивает И. Ялом, сегодня идеи гуманизма и экзистенциализма не оказывают большого влияния на психотерапевтическую практику в Америке. Это обусловлено, во–первых, языковым барьером, а во–вторых, их слабой совместимостью с жестко прагматичным мировоззрением, царящем на американском континенте.
В англоязычных странах наибольшее распространение получили следующие два подхода экзистенциальной психотерапии – экзистенциальное консультирование Р. Мэя и логотерапия В. Франкла.