67
На примере остроты, возникающей путем передвигания, я хотел бы обсудить еще одну характерную черту техники остроумия. Гениальная актриса Гаммейер на заданный ей однажды нежелательный вопрос "Сколько вам лет?" ответила "наивно и стыдливо, опустив глаза": "В Брюнне". Это образец передвигания: на вопрос о возрасте она отвечает указанием на место рождения, предупреждая, таким образом, ближайший вопрос и давая этим понять: "Этот единственный вопрос я хотела бы оставить без ответа". Однако мы чувствуем, что характерная черта остроты получила здесь не безупречное выражение. Уклонение от вопроса слишком ясно, передвигание слишком бросается в глаза. Мы понимаем тотчас, что речь идет об умышленном передвиганий. При других остротах, возникающих путем передвигания, последнее замаскировано и наше внимание приковано к тому, чтобы доказать передвигание. В приводимой уже остроте, созданной путем передвигания, дается ответ на расхваливание лошади: "А что я буду делать в 6.30 утра в Прессбурге?" И хотя он является бросающимся в глаза передвиганием, но действует бессмысленно запутывающим образом на наше внимание. В то же время в ответе артистки мы передвигание определяем тотчас. В другом направлении идет различие между остротой и так называемыми "шутливыми вопросами", которые, впрочем, могут прибегать к услугам лучших технических приемов. Вот пример шутливого вопроса, пользующегося техническим приемом передвигания.
"Кто является каннибалом, пожравшим своего отца и свою мать?" Ответ: "Сирота". - "А если он пожрал к тому же всех своих остальных родственников?" - "Значит, это наследник всего имущества". - "А где такое чудовище находит еще симпатию себе?" - "В энциклопедическом словаре под буквой С".
Шутливые вопросы не являются остротами, потому что требуемые остроумные ответы нельзя рассматривать как намеки остроумия, пропуски и т. д.
68
Сгущение, как закономерный и исполненный значения процесс, я доказал, помимо работы сна и техники остроумия, еще в одной области душевной деятельности - в механизме нормального нетенденциозного забывания. Забыть отдельное впечатление трудно. Те впечатления, между которыми существует какая-нибудь аналогия, забываются, подвергаясь сгущению, которое имеет в своей основе общие точки соприкосновения. Смешивание аналогичных впечатлений является одной из предварительных ступеней забывания.
69
Многие из моих пациентов-невротиков, пользующихся психоаналитическим лечением, имеют обыкновение всякий раз свидетельствовать смехом о том, что удалось верно указать их сознательному восприятию на нечто скрытое, бессознательное. Они смеются даже тогда, когда содержание расшифрованного отнюдь не смешно. Разумеется, условием для этого является достаточно близкий подход невротиков к этому бессознательному, чтобы они поняли, когда врач расшифрует и преподнесет им его.
70
Мы не должны при этом забывать, что нужно учитывать искажение, происходящее от цензуры, которая оказывает еще свое действие и в психозе.
71
"Толкование сновидений".
72
На отличии высказываемого от сопровождающих жестов (в широком смысле) основана и характерная черта комизма, которая описывается как его "бесстрастность" ("Trockenheit").
73
"Толкование сновидений". С. 263 (3-е изд.). "Современные проблемы". Москва, 1913.
74
В высшей степени замечательное и до сих пор еще недостаточно известное соотношение противоположных связей в бессознательном имеет, конечно, значение для понимания "негативизма" у невротиков и душевнобольных. (Ср. две последние работы об этом: Bleuler. "Uber die negative Suggestibility", Psych.-neurol. Wochenschrift, 1904; Otto Cross "Zur wifferentialdjagnostik negativistischer Phanomene", там же, далее мой реферат под заглавием "Gegensinn der Urworte", Jahrb. f. psychoanalyse II, 1910.)
75
Выражение Г.Т. Фехнера, которое стало весьма важным для моей трактовки.
76
Madi - девочка, Bubi - мальчик.
77
Я везде отождествлял здесь наивное с наивно-комическим, что, конечно, не всегда допустимо. Но для наших целей достаточно изучить характерные черты наивного на "наивной остроте" и на "наивной сальности". Дальнейшее исследование имело бы целью, исходя из этого, обосновать сущность комического.
78
Бергсон (Le rire, 1904) тоже отрицает такое происхождение комического удовольствия, которое, несомненно, обусловлено стремлением создать аналогию со смехом от щекотки. Совершенно на ином уровне стоит объяснение комического удовольствия у Липпса: согласно его пониманию комизма такое удовольствие можно было бы назвать "неожиданной мелочью".
79
Воспоминание об иннервационной затрате останется существенной частью представления об этом движении. В моей душевной жизни всегда будут существовать такие виды мышления, в которых представление будет олицетворяться именно этой затратой. В других связях может происходить даже замена этого элемента другими; например, зрительными представлениями цели движения, словесными представлениями, а при некоторых видах абстрактного мышления бывает достаточна одной черточки вместо полного содержания представления.
80
"За дурною головою нет ногам покою" - гласит пословица.
81
Эта постоянная противоположность в условиях комизма, согласно которым то избыток, то недостаток казался' источником комического удовольствия, немало способствовала запутыванию проблемы. Сравните у Липпса (1. с., с. 47).
82
Degradation. A. Bain ("The emotion and the will", 2 edit. 1865) говорит: "The ocassion of the Ludicrous is the degradation of some person or interest, possessing dignity, in circumstances that excite no other strong emotion".
83
В крайнем случае это понятие вводится рассказчиком как толкование.
84
Bergson. Le rire, essai sur la signification du comique. 3-me edition. Paris, 1904.
85
Из русских авторов все сказанное полностью может быть отнесено к небезызвестному Козьме Пруткову. Образчиком его творчества может служить стихотворение в прозе "Что к чему привешено": "Некоторая очень красивая девушка, в королевском присутствии у кавалера де Мондбасона, хладнокровно спрашивала: "Государь мой, что к чему привешено: хвост к собаке или собака к хвосту?" - Сей проворный в отповедях кавалер, нисколько не смятенным, а напротив того, постоянным голосом ответствовал: "Как, сударыня, приключится; ибо всякую собаку никому и за хвост, как за шею, приподнять невозбранно". - Которая отповедь тому королю отменное удовольствие причинивши, оный кавалер не без награды за нее остался". - Примеч. перев.
86
"Тебе легко смеяться; тебя это мало трогает".
87
"Может быть, нам следует пойти еще дальше в этом упрощении, вернуться к самым ранним нашим воспоминаниям и искать в детских играх, забавляющих ребенка, первые зачатки тех построений, которые заставляют смеяться взрослого человека… Очень часто мы не улавливаем тех следов инфантильности, которые еще сохранились в большинстве наших радостных переживаний".
88
Если бы комизм не имел ничего общего с инфантильностью, то это было бы на самом деле редким совпадением (если не учитывать, что комическое удовольствие при этом имеет своим источником "количественный контраст", то есть сравнение большого с малым, выражающее сущность отношения взрослого к ребенку).
89
Великолепный юмористический эффект, который производит фигура толстого рыцаря сэра Джона Фальстафа, основан на экономии презрения и негодования. Хотя мы считаем его недостойным кутилой и мошенником, но при осуждении его нас обезоруживает целый ряд моментов. Мы понимаем, что он сам о себе такого же мнения, как и мы о нем. Он импонирует нам своим остроумием, и, кроме того, его телесное уродство оказывает в высшей степени благоприятное влияние на комическое понимание его личности вместо серьезного, как будто наши требования относительно морали и чести должны отскакивать от такого толстого живота. Его поведение, в общем, безобидно и может быть почти оправдано комической подлостью тех, кого он обманывает. Мы согласны с тем, что этот бедняк имеет право стремиться к жизненным благам и к наслаждению, как и всякий другой. Мы почти сочувствуем ему, так как в главных ситуациях мы видим, что он является игрушкой в руках человека, гораздо более сильного, чем он. Поэтому мы не можем ненавидеть его и превращаем все, что экономим за счет негодования, в комическое удовольствие, прибавляя его к тому удовольствию, которое он доставлял прежде. Собственный юмор Джона Фальстафа вытекает из чувства превосходства его Я, которого ни его физические, ни моральные недостатки не могут лишить веселости и уверенности.
Доблестный рыцарь Дон Кихот Ламанчский является, наоборот, фигурой, которая сама по себе не обладает юмором. Он доставляет нам в своей серьезности удовольствие, которое можно было бы назвать юмористическим, хотя в механизме этого удовольствия имеется глубокое уклонение от юмора. Дон Кихот - это первоначально чисто комическая фигура, большой ребенок, которому вскружили голову фантазии из рыцарских книг. Известно, что автор вначале не хотел сказать ничего другого, кроме этого, и что произведение это мало-помалу разрослось далеко за пределы первоначальной цели автора. Но затем Сервантес наградил эту смешную персону глубочайшей мудростью и благороднейшими намерениями, сделал Дон Кихота символическим воплощением идеализма, показал, как он верит в осуществимость своих целей, серьезно выполняет свои обязанности и обязательно сдерживает свои обещания. И тогда этот герой перестал производить на нас комическое впечатление. Как в одних случаях юмористическое удовольствие возникает из торможения аффективного возбуждения, так в случае с Дон Кихотом оно возникает из торможения комического удовольствия. Однако эти примеры увели нас в сторону от простых примеров юмора.
90
Если не побояться несколько расширить понятие ожидания, то, согласно Липпсу, можно причислить очень большую область комизма к комизму ожидания. Но, вероятно, самые первоначальные формы комизма, которые являются результатом сравнения чужой затраты со своею собственной, меньше всего могут быть отнесены к этому виду комизма.
91
На этой формуле можно остановиться, так как в ней нет ничего, что стояло бы в противоречии с прежними рассуждениями. Разница между двумя затратами должна, в сущности, сводиться к экономии затраты на упразднение задержки. Отсутствие этой затраты на упразднение задержки при комизме и отсутствие количественного контраста при остроте обусловливают отличие комического чувства от впечатления, производимого остротой. И это при всей аналогии в характере двоякой работы представления для одного и того же понимания.
92
Свойство "Double face" ("двуликий"), разумеется, не ускользнуло от авторов. Melinaud, у которого я позаимствовал это выражение, дает условие для смеха в следующей формуле (Pourquoi riton? "Revue des deux mondes", Fevrier, 1895): "Се qui fait rire, c’est ce qui est a la fois, d’un cote, absurde et de l’autre, familier". ("Заставляет смеяться то, что является, с одной стороны, - абсурдным, а с другой - фамильярным".)
Эта формула подходит скорее к остроте, чем к комизму, но и ее не покрывает в целом. Бергсон (1. с. с. 98) определяет комическую ситуацию при помощи "interference des series": "Une situation est toujours comique quand elle appartient en meme temps a deux series d’evenements absolument independantes, et qu’elle peut s’interpreter a la fois dans deux sens tout differentes". ("Какое-нибудь положение вещей всегда будет комическим, если оно в одно и то же время относится к двум сериям событий, совсем независимых одно от другого, и когда это положение может быть истолковано сразу в двух совершенно противоположных смыслах".)
Для Липпса комизмом является "величие и ничтожество одного и того же" ("Die Grosse und Kleinheit desselben").