Разум в английском праве является обязательной категорией при судейском толковании, сформулированные Финнисом основные требования практической разумности способствует развитию возможностей анализа и толкования естественного права. В развитие интерпретативного подхода к толкованию закона Финнис предпринял попытку описать структуру и содержание так называемого "судейского разума", – чем должен руководствоваться правоприменитель при толковании действий субъекта с точки зрения достаточной разумности. Финнис называет мораль продуктом этих требований, а моральные принципы – производными от требований практической разумности. Совесть – это своего рода практическая разумность и обязанность следовать ей. Нижеперечисленные требования "выражают "естественно-правовой метод" выработки (морального) "естественного права" исходя из первых (до-моральных) "начал естественного закона": 1) ясный план жизни; 2) никаких произвольных предпочтений между ценностями; 3) никаких произвольных предпочтений между людьми; 4) определенная отрешенность от всех конкретных, ограниченных проектов, которые мы строим; 5) приверженность – придя к каким-то общим убеждениям, мы не отрекаемся от них с непозволительной легкостью; 6) требование эффективности с точки зрения разума в преследовании определенных целей, которые мы для себя намечаем, и в избегании определенных видов ущерба, которые мы рассматриваем для себя как неприемлемые; 7) внимание к каждой из основных ценностей в каждом поступке; 8) требование оказывать внимание и способствовать общему благу своего сообщества; 9) требование поступать "по совести" – не делать того, чего, как мы судим, или думаем, или "чувствуем", в общем не должно делать.
Финнис формулирует главные признаки правового порядка, разумные принципы законодателя, пределы власти закона, приводит и анализирует принципы, которыми должен руководствоваться судья в своем толковании статутного и общего права применительно к частным вопросам, ссылаясь на самоочевидность перечня основных благ, которые могут быть реализованы всеми людьми.
Общее благо при этом складывается из "целостного ансамбля материальных и иных условий", включает в себя и сохранение определенных общественных институтов (например, института брака), моральную среду, необходимые для процветания людей. В этом смысле Финнис дает инструментальную трактовку общего блага как средства обеспечения людей конкретными "основными благами". В то же время ни одно из семи основных благ не может быть аналитически сведено к другим благам или служить средством получения других основных благ, а перечень основных благ не зависит от моральной оценки этих благ.
С его точки зрения, характерной для большинства англо-американских философов права, научные гипотезы должны подтверждаться и обосновываться реалиями практической жизни, а не ссылками на авторитеты. В предисловии к названному труду он отмечает, что "в этой книге ничто не утверждается и не отстаивается через обращение к авторитету какой-то личности или группы", "аргументы убедительны или не выдерживают критики единственно вследствие их внутренней разумности или несостоятельности".
Раскрывая содержание понятия естественного права, Финнис называет принципы практической рациональности, которые позволяют более четко сформулировать цели и средства правового регулирования, а также обосновать идею "общего блага" в политическом сообществе. Естественное право представляет собой "совокупность основных практических принципов, которые определяют основные формы человеческого процветания в качестве благ, полученных и реализованных". Тем самым естественно-правовая теория определяет перечень основных благ и направляет людей к более эффективному удовлетворению потребностей в основных благах.
Практические принципы в данном случае информируют о возможностях участия в обеспечении основных благ, а практическая рациональность позволяет определить, какие действия являются действительным участием в обеспечении одного или более основных благ. Отсюда следует, что общие моральные стандарты формулируются исходя из понимания природы практической рациональности и сущности основных благ. Однако Финнис допускает различие мнений по поводу морального обоснования человеческих действий, поскольку признает "сферу гибкости" в способах получения основных благ, допускает неясность моральных рассуждений и связанные с этим разногласия в вопросах о сложных моральных проблемах. Тем не менее, он настаивает на универсальной трактовке перечня основных благ и требований практической рациональности.
Финнис высказывает иной по отношению к классическим теориям естественного права взгляд на оценку позитивных законов с точки зрения справедливости (lex injusta non est lex). По его мнению, закон, принятый и введенный в действие надлежащей процедурой, всегда будет юридически действительным. Но в том случае, если он будет рассматриваться людьми как несправедливый, т. е. не реализующий цели на достижение общего блага в обществе, – он не будет полностью содержать в себе обязательную силу и применять его способом государственного принуждения нельзя. "Последовательность (coherence) закона требует не просто строгой логики в проектировании законодательных актов, но и судейского корпуса, правомочного и готового выходить за пределы формулировок частично совпадающих или вступающих в противоречие друг с другом (conflicting) норм, вводить частные и при необходимости совершенно новые согласования и учитывать эти согласования, когда сходные по существу случаи возникают в разное время перед разными судами. Далее, перспективность закона может быть обеспечена лишь при известной сдержанности в принятии судами новых толкований закона… Власть закона предполагает определенные процессуальные особенности, которые могут систематически обеспечиваться только благодаря институту судебной власти и ее осуществлению людьми, профессионально подготовленными и заинтересованными в том, чтобы действовать в соответствии с законом".
Финнис относит принципы, которыми должен руководствоваться судья в своем толковании и применении статутного, общего и обычного права, – к принципам "второго порядка", в том смысле, что они касаются толкования и применения норм и принципов ("первого порядка"), существование которых они предполагают.
Он констатирует, что законодатели незаслуженно мало внимания уделяют принципам "второго порядка" (интерпретативным), ведь эти принципы "в большинстве своем не что иное, как кристаллизации различных версий (приспособленных к своей подчиненной роли) принципов "первого порядка", которыми должна руководствоваться даже "верховная законодательная власть" в принятии нормативных актов".
Финнис, являясь сторонником естественно-правового подхода, считает его совместимым с отдельными положениями правового позитивизма и некоторым несовпадением морали и права. В его концепции объединяются статуты (как источники писаных норм) и требования практической рациональности (как естественно-правовые принципы, производные от моральной протонормы). Концепцию Финниса можно рассматривать как закономерную для XX в. эволюцию идей натурализма в правовой реализм. Течения правового реализма, характерные для американской и скандинавской философии права середины века, объединяют натуралистические и позитивистские подходы. Право рассматривается как действительно существующая, осязаемая совокупность средств социального контроля, правоотношения и юридическая практика регулируются как нормами рукотворного закона, так и моральными принципами, включенными в судейскую доктрину толкования. Нормы естественного и позитивного права являются равноправными элементами судейского усмотрения, подлежат толкованию и применению с использованием принудительных институтов государства.
Лон Фуллер (Lon Luvois Fuller, 1902–1978) развивал естественно-правовые традиции, его участие в научной дискуссии с Хартом на страницах Гарвардского правового обозрения (1958) способствовало уточнению соотношения права и морали в обществе, осознающем итоги второй мировой войны. Разделяя право и мораль, Харт видел в праве систему исходящих от государства норм, без их обусловленности социальными и моральными факторами. Оценивая нацистское законодательство, он объяснял его сущность политическими причинами, которые находятся вне сферы правоведения, а коренятся в иных источниках. Цели нацизма, как и сопутствующее режиму законодательство, неприемлемы для англичан и не могли быть реализованы на их территории. Фуллер считал такую позицию опасной, предоставляющей возможность конфликта между правом и моралью, между юридической обязанностью и моральным долгом. По мнению И.Ю. Козлихина, мораль в его концепции "юридизируется", "рассуждая о морали, Фуллер далеко отходит от классических теорий естественного права".
Публичная дискуссия благотворно повлияла на научных оппонентов, Харт в 1961 г. опубликовал "Принципы права", а Фуллер в 1964 г. – "Мораль права". Характеризуя его идеи, В.В. Архипов приходит к выводу о том, что, "с точки зрения Фуллера, право являет собой целеположенную деятельность, цель которой заключается в "подчинении поведения людей руководству и контролю со стороны общих норм… Цель подчинения поведения людей руководству и контролю со стороны общих норм не является результатом богословских исканий или философских рассуждений, отвлеченных от правовой науки. Она представляет собой некий общий для всех обозначенных ранее индивидуальных действий признак, который и позволяет говорить об определенном единстве, существующем между ними, что в свою очередь указывает на возможность представления всей их совокупности, рассмотренной под определенным углом зрения, как отдельного фрагмента социальной действительности. Эта цель носит, если можно так сказать, непосредственный характер, так как она выполняется уже в том, что право существует как непрестанно изменяющееся явление".
Способность к толкованию норм всегда рассматривалась как деятельность, важная для управления людьми, будь это толкование религиозного текста либо налоговой инструкции. В тоталитарных режимах существуют секретные инструкции о порядке применения тех или иных обязательных положений, в нацистской Германии и сталинском Советском Союзе судьи угождали исполнительной власти, предоставляя им юридико-техническую возможность использовать любое насилие в интересах режима. В англо-американской системе права именно на судебную власть возложена публичная обязанность "предотвращения несоответствия между провозглашенным законом и его фактическим применением". По мнению Фуллера, "преимуществом такого распределения функций является то, что ответственность возлагается на практиков, устранение несоответствия подчинено общественному надзору и, кроме того, акцент делается на целостности корпуса права. Однако в любой системе, которая для защиты от беззаконного применения закона обращается исключительно к судам, имеются значительные недостатки. Такая система исправляет злоупотребления в зависимости от готовности и финансовой способности пострадавшей стороны обратиться в суд. Она оказалась относительно неэффективной в контроле за незаконным поведением со стороны полиции, причем это зло сочетается с тенденцией, сложившейся в судах низшей инстанции, считать своей миссией поддержание морального духа полиции. В тех юрисдикциях, где действует прецедентное право, можно предположить, что, хотя решения судов низшей инстанции способны уменьшить согласованность между законом и официальными действиями, она не может быть ухудшена решениями Верховного суда, так как именно он творит закон".
Фуллер считает проблему толкования "наиболее тонким элементом в деле поддержания согласованности между законом и официальными действиями", по его мнению, "законность требует, чтобы судьи и другие должностные лица применяли статутное право, руководствуясь не собственной фантазией или педантичным буквализмом, а согласно принципам толкования, которые соответствуют их положению в правопорядке в целом". Фуллер указывает эти принципы: "Лучший и кратчайший из известных мне ответов датируется 1584 годом, когда судьи Суда казначейства встретились, чтобы рассмотреть сложную проблему толкования в деле Хейдона:
Первое: Каково было общее право перед созданием Акта.
Второе: В чем заключается порок или изъян, в отношении которых существовал пробел в общем праве.
Третье: Какое средство нашел и назначил Парламент для уврачевания болезни общества.
И четвертое: Истинное основание этого средства; а затем собрание всех Судей всегда должно дать такое толкование, которые подавит порок и ускорит исцеление.
К списку надо было бы добавить пятый пункт, который мог бы звучать следующим образом: "Насколько хорошо поймут предназначение Акта те, кто должен руководствоваться его словами, ибо закон не должен становиться западней для тех, кто не может знать его оснований столь же полно, как Судьи".
Фуллер предостерегает общество от судейских деформаций: "Верность принятому закону зачастую отождествляется с пассивным отношением со стороны судьи, который просто принимает написанное. Если он действует "творчески", это означает, что он выходит за рамки своего предназначения, как толкователя. Те, кто предпочитает законодательным актам прецедентное право, склонны приветствовать этот отход и ликуют, видя, что судья вроде бы делает столь много из столь малого. В отличие от этого, те, кто не доверяет судебной власти, склонны видеть в любой творческой роли отказ от принципа и стремление к личной власти. Законодательный акт не служит цели, столь же простой и легко определяемой, как, например, цель пылесоса. Общественное зло, которое он предназначен исправить, часто весьма тонко и сложно, так что даже само его существование замечают только те, кто придерживается ценностных суждений определенного рода. При всех своих тонкостях проблема толкования занимает жизненно важное, центральное место во внутренней морали права. Она, как никакая другая проблема, показывает, что сама природа задачи поддержания законности связана с сотрудничеством. Если необходимо, чтобы у толкователя сохранялось чувство полезности его миссии, законодательный орган не должен возлагать на него бессмысленных задач. В свою очередь, чтобы выполнить свои обязанности, разработчик законопроекта должен быть способен предугадывать рациональные и относительно устойчивые модели толкования. Эта взаимная зависимость пронизывает весь правопорядок, хотя и не всегда очевидным образом".
Руперт Кросс (Rupert Cross, 1912–1980) – английский теоретик и практик, автор монографий "Прецедент в английском праве", "Толкование статутов", "Теория доказательств", "Очерк доказательственного права", "Английская система назначения наказаний", "Введение в уголовное право". В работе "Прецедент в английском праве" Кросс исследует механизм формирования и функционирования прецедентного права, книга переведена на многие языки, включена в учебные программы. Его труд "Толкование статутов" (Statutory Interpretation, первое издание – 1976) является фундаментальным исследованием сформировавшейся во второй половине XX в. доктрины толкования закона. Каждый человек в той или иной мере является интерпретатором права вообще и конкретных законов в частности. Все люди, не являющиеся судьями, при рассмотрении их собственного дела будут убеждать судью в своей правоте. Независимо от их слов и аргументов, решение судьи будет связано с тем, как другие суды ранее поступали в подобных ситуациях, или поступили бы в данной ситуации. На протяжении судебной деятельности существует допущение, что слово "толкование" является лишь выражением для пользования статутами в случае споров о значении слов. В действительности, оно содержит возможность разных интеллектуальных и процессуальных явлений, которые, конечно, могут быть описаны как "толкование", но имеют существенные различия: это интерпретация словосочетаний с неясными значениями; вызывающее сомнения описание ситуаций, действий и фактов; процесс применения слов с бесспорными значениями к оспоримым фактам и т. д. Многие из этих феноменов Кросс предпочитает относить не к толкованию статута, а к сфере его применения, дифференцируя эти категории.
Процесс толкования начинается задолго до суда, сопровождается различными консультантами и советчиками, в том числе правовыми адвокатами. Клиент, обратившийся за профессиональным толкованием, не может быть полностью уверен в том, является ли правильной точка зрения адвоката, следует ли исполнять его советы. В этом смысле адвокат осуществляет интерпретацию относящихся к делу положений статута, поскольку клиент может не понимать характер действия закона на свою юридическую проблему даже после его прочтения. Будет ли правильным называть этот процесс уже "толкованием", если да, то, скорее всего, толкование закона начинается уже на кухне, и в этом смысле все люди могут считать себя в той или иной степени специалистами по толкованию статутов.