- Государь, его зовут барон Дзанноне, - сказал Фаврас.
- Итальянец? - спросил Людовик XVI.
- Генуэзец, государь.
- И где он живет?..
- Он живет в Севре, государь, - продолжал Фаврас в надежде заставить бежать разбитую на ноги лошадь, пришпорив ее, - его дом стоит как раз напротив того места, где карета ваших величеств остановилась шестого октября во время возвращения из Версаля, когда в небольшом кабачке у Севрского моста убийцы под предводительством Марата, Верьера и герцога д’Эгильона заставляли парикмахера королевы завивать волосы на отрезанных головах Вари кура и Дезюта.
Король побледнел, и, если бы он в ту минуту взглянул в сторону алькова, он бы заметил, что портьера затрепетала еще сильнее.
Было очевидно, что король тяготится беседой и дорого заплатил бы за то, чтобы этот разговор вообще не состоялся.
Он решил поскорее его завершить.
- Ну хорошо, сударь, - произнес он, - я вижу, что вы верный слуга монархии, и даю слово, что не забуду этого при случае.
Он кивнул маркизу, что у государей означает: "Я достаточно долго оказывал вам честь, слушая и отвечая, теперь вам разрешается откланяться".
Фаврас отлично все понял.
- Прошу прощения, государь, однако я полагал, что вашему величеству угодно будет спросить меня еще кое о чем.
- Нет, сударь, - отвечал король, качая головой, словно раздумывая, какие бы еще вопросы он мог задать, - нет, маркиз, это все, что я хотел знать.
- Вы ошибаетесь, государь! - раздался вдруг голос, заставивший короля и маркиза обернуться к алькову. - Вы хотели узнать, как предку маркиза де Фавраса удалось спасти короля Станислава в Данциге и довезти его целым и невредимым до прусской границы.
Оба собеседника вскрикнули от изумления: третье лицо, внезапно вмешавшееся в разговор, была королева. Она была бледна, ее поджатые губы дрожали; она не удовлетворилась сведениями, сообщенными Фаврасом, и, подозревая, что король, слишком занятый собственной персоной, не посмеет пойти до конца, пробралась по внутренней лестнице и потайному коридору и решила продолжать разговор с той минуты, как король по слабости готов был его завершить.
Впрочем, вмешательство королевы и то, как она подхватила разговор, связав свой вопрос с бегством Станислава, позволило королю все понять и под прозрачным покрывалом аллегории увидеть предложения Фавраса относительно его, Людовика XVI, бегства.
А Фаврас сейчас же понял и оценил представившуюся ему возможность развернуть свой план, и, хотя никто из его предков или родственников не принимал участия в бегстве польского короля, он поспешил с поклоном ответить:
- Ваше величество изволит, вероятно, говорить о моем родственнике генерале Штайнфлихте, который прославился благодаря неоценимой услуге, оказанной им своему королю; эта услуга имела благоприятное влияние на судьбу Станислава, ведь сначала он вырвался из рук своих врагов, а затем волею судеб стал вашим прадедом.
- Верно! Все верно, сударь! - воскликнула королева, в то время как Людовик XVI с тяжелым вздохом перевел взгляд на портрет Карла Стюарта.
- Итак, вашему величеству известно… - продолжал Фаврас, - простите, государь: вашим величествам известно, что король Станислав, будучи в Данциге свободен, но со всех сторон окружен армией московитов, был бы обречен, если бы не решился как можно скорее бежать.
- О да, он был обречен, - перебила Фавраса королева, - можно сказать, что он был обречен, господин де Фаврас!
- Мадам! - с некоторой суровостью обратился к королеве Людовик XVI. - Провидение постоянно печется о королях и не может допустить, чтобы они были обречены.
- Ах, ваше величество! - отвечала королева. - Я не менее вас религиозна и не меньше вас верю в Провидение, однако убеждена, что ему нужно немного помочь.
- Таково было мнение и польского короля, государь, - прибавил Фаврас. - Ибо он с уверенностью заявил своим друзьям: считая, что создавшееся положение невыносимо и что жизни угрожает опасность, он желает, чтобы ему представили несколько планов бегства. Несмотря на все трудности, его вниманию были предложены три плана; я упомянул о трудностях, государь, так как ваше величество может заметить, что королю Станиславу было значительно сложнее выбраться из Данцига, нежели, например, вам, если бы вашему величеству вдруг пришла в голову фантазия покинуть Париж… В почтовой карете - если бы вашему величеству захотелось уехать без лишнего шума и не привлекая внимания, - вы могли бы за сутки достичь границы; а если вы пожелали бы уехать из Парижа по-королевски, достаточно было бы приказать какому-нибудь дворянину, которому король окажет честь своим доверием, собрать тридцать тысяч человек и явиться за королем прямо в Тюильри… В обоих случаях успех несомненен…
- Государь, - подхватила королева, - вашему величеству известно, что маркиз де Фаврас говорит чистую правду.
- Да, - ответил король, - однако мое положение, мадам, далеко не столь безнадежно, как положение короля Станислава: Данциг был окружен московитами, как сказал маркиз, форт Вехзельмунд, его последний оплот, только что капитулировал, я же…
- Вы же окружены парижанами, - нетерпеливо перебила его королева, - четырнадцатого июля они взяли Бастилию, в ночь с пятого на шестое октября они хотели вас убить, а днем шестого октября они силой привезли вас в Париж, всю дорогу оскорбляя вас и ваших близких… Да уж, хорошенькое положение! Я бы предпочла оказаться на месте короля Станислава.
- Однако, мадам…
- Король Станислав рисковал только свободой, в крайнем случае, жизнью, а мы…
Король остановил ее взглядом.
- Разумеется, последнее слово за вами, государь, - продолжала королева, - вы сами должны решить, что нам делать.
И она, едва сдерживаясь от нетерпения, села напротив портрета Карла I.
- Господин де Фаврас, - обратилась она к маркизу, - я сейчас беседовала с вашей супругой и вашим старшим сыном. Я вижу, оба они исполнены смелости и решимости, как и подобает супруге и сыну честного дворянина; при любых событиях - если предположить, что события произойдут, - они могут положиться на королеву Франции; королева их не оставит: она дочь Марии Терезии и умеет ценить смелость.
Короля словно подхлестнула бравада королевы, и он обратился к маркизу:
- Так вы говорите, сударь, что королю Станиславу были предложены три способа бегства?
- Да, государь.
- Какие же?
- Во-первых, государь, королю предложили переодеться крестьянином; графиня Чапская, супруга померанского воеводы, говорившая на немецком языке как на родном, передала, что она готова одеться крестьянкой и провести короля под видом своего супруга, положившись на проверенного человека, прекрасно знавшего местность. Это тот самый способ, который я прежде всего имел в виду, говоря о бегстве французского короля, в том случае, если это нужно будет сделать инкогнито, ночной порой…
- А во-вторых? - перебил его Людовик XVI, словно ему было неприятно, что его сравнили с королем Станиславом.
- Во-вторых, государь, можно было с тысячью людей рискнуть пробиться сквозь кольцо московитов; об этом способе я тоже уже упоминал в разговоре с королем Франции и заметил при этом, что у него в распоряжении не одна, а тридцать тысяч человек.
- Вы сами видели, пригодились ли мне эти тридцать тысяч человек четырнадцатого июля, господин де Фаврас, - возразил король. - Перейдем к третьему способу.
- Третье предложение было Станиславом принято; оно заключалось в том, чтобы, переодевшись в крестьянское платье, выйти из Данцига, но не в сопровождении женщины, которая могла бы оказаться в пути обузой, не с тысячью человек, которые все от первого до последнего могли быть перебиты, так и не сумев прорвать кольцо вражеских войск, а лишь с двумя-тремя надежными людьми, которые всегда пройдут где угодно. Этот третий способ был предложен господином Монти, французским послом, и поддержан моим родственником генералом Штайнфлихтом.
- Этот план и был принят?
- Да, государь. Если какой-нибудь король окажется в таком же положении, как польский король, или в сходном и, остановившись на этом плане, соблаговолит оказать мне такое же доверие, какое ваш венценосный прадед оказал генералу Штайнфлихту, я мог бы головой поручиться за этот план, тем более, когда дороги столь безлюдны, как во Франции, а король - такой прекрасный наездник, как ваше величество.
- Ну, разумеется! - согласилась королева. - Однако, сударь, в ночь с пятого на шестое октября король мне клятвенно обещал, что никогда не уедет без меня и даже не будет замышлять бегство без моего участия; если король дал слово, сударь, он его не нарушит.
- Ваше величество! - воскликнул Фаврас, обращаясь к королеве. - Это затрудняет путешествие, но не исключает его. Если бы я имел честь руководить подобной экспедицией, я взялся бы доставить королеву, короля и членов королевской семьи целыми и невредимыми в Монмеди или в Брюссель точно так же, как генерал Штайнфлихт в целости и невредимости доставил короля Станислава в Мариенвердер.
- Слышите, государь?! - вскричала королева. - Я думаю, что надо действовать: нам нечего бояться с таким человеком, как маркиз де Фаврас.
- Да, мадам, - согласился король. - Я тоже так думаю. Однако время еще не пришло.
- Ну что ж, сударь, - продолжала королева, - ждите, как тот, кто смотрит на нас с портрета. Один вид его, как мне кажется, должен был бы дать вам лучший совет… Ждите, пока вас не вынудят вступить в бой; ждите, пока этот бой будет проигран; ждите, пока вы станете пленником; ждите, пока у вас под окном построят эшафот… Сегодня вы говорите: "Слишком рано!", а тогда будете вынуждены признать: "Теперь слишком поздно!.."
- Как бы то ни было, государь, я в любую минуту по первому слову вашего величества буду к вашим услугам, - поклонился Фаврас (он боялся, как бы его присутствие, послужившее причиной размолвки между королевой и Людовиком XVI, не утомило короля). - Я мог бы предложить моему повелителю только свою жизнь, но она и без того ему принадлежит; он имел и имеет право в любое время распорядиться ею.
- Хорошо, сударь, - сказал король, - взамен я подтверждаю данное вам королевой обещание позаботиться о маркизе и о ваших детях.
На этот раз король явно отпускал его; маркиз был вынужден удалиться; несмотря на то что ему очень хотелось продолжить беседу, он, видя, что его поддерживает только королева, и то лишь взглядом, вышел, пятясь, из комнаты.
Королева провожала его глазами до тех пор, пока за ним не упала портьера.
- Ах, сударь! - воскликнула она, протягивая руку к полотну Ван Дейка. - Когда я приказала повесить этот портрет в вашей спальне, я думала, что он лучше на вас повлияет.
И она с высокомерным видом, словно не желая продолжать разговор, пошла к двери в глубине алькова, потом внезапно остановилась со словами:
- Государь, признайтесь, что маркиз де Фаврас не первый, кого вы принимали нынче утром.
- Да, мадам, вы правы; до него у меня был доктор Жильбер.
Королева вздрогнула.
- A-а, я так и думала! И доктор Жильбер, насколько я понимаю…
- …совершенно со мной согласен, мы не должны уезжать из Франции.
- Но, считая, что мы не должны уезжать, государь, он, несомненно, дает совет, как сделать наше пребывание здесь возможным?
- Да, мадам, он дает такой совет. К несчастью, я нахожу его если и не плохим, то уж, несомненно, невыполнимым.
- Что же он советует?
- Он хочет, чтобы мы купили на год Мирабо.
- За сколько? - спросила королева.
- За шесть миллионов… и одну вашу улыбку.
Королева глубоко задумалась.
- Возможно, это неплохой способ…
- Да, однако вы от него откажетесь, не так ли, мадам? - спросил король.
- Я не говорю ни да ни нет, - отвечала королева; лицо ее приняло в это мгновение угрожающее выражение, какое бывает у демонов зла, уверенных в своей победе, - надо об этом подумать…
Уже выходя, она едва слышно прибавила:
- И я об этом подумаю!
XX
ГЛАВА, В КОТОРОЙ КОРОЛЬ ЗАНИМАЕТСЯ СЕМЕЙНЫМИ ДЕЛАМИ
Оставшись в одиночестве, король постоял с минуту, потом, словно испугавшись, что королева может вернуться, он подошел к двери, в которую она вышла, отворил ее и выглянул в переднюю.
Он увидел там только лакеев.
- Франсуа! - позвал он вполголоса.
Камердинер, поднявшийся при виде короля и вытянувшийся в ожидании приказаний, немедленно подошел и, когда король вернулся в свою комнату, последовал за ним.
- Франсуа, вы знаете, где находятся апартаменты господина де Шарни? - спросил король.
- Государь, - отвечал камердинер (тот самый, что был допущен к королю после десятого августа и оставил мемуары о последних днях его правления), - у графа де Шарни вообще нет апартаментов: он занял мансарду в павильоне Флоры.
- Почему же офицеру, да еще в его чине, было предоставлена всего-навсего мансарда?
- Господину графу предложили нечто лучшее, однако он отказался и заявил, что ему довольно и мансарды.
- Ну хорошо, - сказал король. - Вы знаете, где эта мансарда?
- Да, государь.
- Пригласите ко мне господина де Шарни, я желаю с ним поговорить.
Камердинер вышел, притворил за собой дверь и поднялся в мансарду графа. В это время граф стоял, опершись об оконный косяк, устремив взгляд на море черепичных и шиферных крыш, волнами убегавших вдаль.
Камердинер постучал дважды, однако г-н де Шарни так глубоко задумался, что не услышал его стука; тогда камердинер, видя, что ключ торчит в двери, решил войти сам, заручившись приказом короля.
Граф обернулся на шум.
- A-а, это вы, метр Гю, - проговорил он, - вас прислала за мной королева?
- Нет, господин граф, - отвечал камердинер, - меня прислал король.
- Король? - удивленно переспросил г-н де Шарни.
- Да, - подтвердил камердинер.
- Хорошо, метр Гю; передайте его величеству, что я к его услугам.
Камердинер чопорно удалился, как того требовал этикет, а г-н де Шарни, со свойственной всем истинным аристократам любезностью по отношению к любому человеку, пришедшему от имени короля, независимо от того, носил ли он на груди серебряную цепь или был в ливрее, проводил его до двери.
Оставшись один, г-н де Шарни постоял с минуту, обхватив голову руками, словно пытаясь привести сбивчивые мысли в порядок; собравшись с духом, он пристегнул шпагу, лежавшую до того на кресле, взял шляпу и, зажав ее под мышкой, стал спускаться.
Он застал Людовика XVI в его спальне; повернувшись спиной к картине Ван Дейка, король только что приказал подать себе завтрак.
Заметив г-на де Шарни, король поднял голову.
- А! Вот и вы, граф, отлично! - молвил король. - Не желаете ли позавтракать со мной?
- Государь, я вынужден отказаться от этой чести, потому что уже завтракал, - с поклоном ответил граф.
- Я просил вас зайти ко мне, чтобы поговорить о деле, даже о серьезном деле, и потому вам придется немного подождать: я не люблю говорить о делах во время еды.
- Я к услугам вашего величества.
- А пока мы можем поговорить о чем-нибудь другом - например о вас.
- Обо мне, государь? Чем я мог заслужить заботу короля о моей персоне?
- Знаете ли, дорогой граф, что мне ответил Франсуа, когда я спросил, где ваши апартаменты в Тюильри?
- Нет, государь.
- Он сказал, что вы отказались от предложенных апартаментов и поселились в мансарде.
- Совершенно верно, государь.
- Но почему же, граф?
- Да потому, государь… потому что я живу один и, пользуясь незаслуженной милостью ваших величеств, счел себя не вправе лишать апартаментов господина коменданта дворца, так как мне довольно и простой мансарды.
- Прошу прощения, дорогой граф, вы отвечаете так, будто вы по-прежнему обыкновенный офицер и холостяк; однако вам поручено - и я надеюсь, что в трудную минуту вы об этом не забудете! - важное дело; кроме того, вы женаты: что вы будете делать с графиней в жалкой мансарде?
- Государь, - отвечал Шарни с печальным выражением, не ускользнувшим от внимания короля, как ни мало был он восприимчив к этому чувству, - я не думаю, чтобы графиня де Шарни сделала мне честь, разделив со мною мои апартаменты, будь они просторными или небольшими.
- Но вы же знаете, граф, что, хотя госпожа де Шарни и не состоит на службе у королевы, они подруги. Королева ни дня не может прожить без графини. Правда, с некоторых пор я, как мне кажется, стал замечать, что между ними наступило охлаждение… А когда госпожа де Шарни приедет во дворец, где же она будет помещена?
- Государь, я не думаю, что госпожа де Шарни когда-нибудь возвратится во дворец, если на то не будет особого приказания вашего величества.
- Да ну?
Шарни поклонился.
- Не может быть! - воскликнул король.
- Прошу меня простить, ваше величество, однако я уверен в том, что говорю.
- А знаете, меня это удивляет меньше, чем вы могли бы предположить, дорогой граф; я, по-моему, только что вам сказал, что заметил некоторое охлаждение между королевой и ее любимицей…
- Да, ваше величество, вы изволили так сказать.
- Женские капризы! Мы постараемся это уладить. А пока, дорогой граф, я, кажется, сам того не желая, веду себя по отношению к вам как тиран!
- Что вы говорите, государь?
- Да ведь я же принуждаю вас оставаться в Тюильри, в то время как графиня проживает… где она проживает, граф?
- На улице Кок-Эрон, государь.
- Я вас об этом спрашиваю по привычке королей задавать вопросы, а также отчасти из желания услышать адрес графини; ведь я знаю Париж не лучше какого-нибудь русского из Москвы или австрийца из Вены и потому не представляю, далеко ли от Тюильри улица Кок-Эрон.
- Совсем рядом, государь.
- Тем лучше. Теперь я понимаю, почему у вас в Тюильри только временное пристанище.
- Моя комната в Тюильри, государь, не просто временное пристанище, - Шарни говорил с той же печалью в голосе, какую король уже имел случай заметить. - Напротив, это мое постоянное жилище, где меня можно застать в любое время суток, когда ваше величество удостоит меня чести за мной послать.
- О! - откинувшись в кресле, воскликнул король (завтрак его подходил к концу). - Что вы хотите этим сказать, господин граф?
- Прошу прощения, ваше величество, но я не совсем понимаю, что означают вопросы, которые я имею честь слышать от вашего величества.
- Да разве вы не знаете, что у меня добрая душа? Я отец и супруг прежде всего; внутренние дела дворца волнуют меня ничуть не меньше, нежели сношения моего королевства с иностранными государствами… Что это значит, дорогой граф? Не прошло и трех лет после вашей женитьбы, а у господина графа де Шарни - "постоянное" жилье в Тюильри, в то время как госпожа графиня де Шарни "постоянно" проживает на улице Кок-Эрон!
- Государь, я могу ответить вашему величеству лишь следующее: госпожа де Шарни хочет жить отдельно.
- Но вы хоть бываете у нее ежедневно?.. Нет… дважды в неделю?..
- Государь, я не имел удовольствия видеть госпожу де Шарни с того самого дня, как король приказал мне о ней справиться.
- Так ведь… с тех пор прошло уже больше недели?
- Десять дней, государь, - взволнованно произнес Шарни.