VI
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГАМЕН ДОКАЗЫВАЕТ, ЧТО ОН В САМОМ ДЕЛЕ МАСТЕР ИЗ МАСТЕРОВ И МАСТЕРОВ УЧИТЕЛЬ
Читатель помнит, что король в присутствии г-на де Лафайета и графа де Буйе выразил желание повидаться со своим бывшим учителем Гаменом и попросить его помощи в одной важной слесарной работе. Он прибавил также - мы полагаем не лишним упомянуть об этой подробности, - что не помешает и опытный подмастерье: они займутся этой работой втроем. Число "три", угодное богам, не вызвало неудовольствия и у Лафайета: он отдал приказание пропустить метра Гамена и его подмастерье в королевские покои и проводить их в кузницу, как только они прибудут.
Неудивительно поэтому, что несколько дней спустя после переданного нами разговора метра Гамена - а он уже отчасти известен нашим читателям, ведь мы рассказывали, как утром 6 октября он с незнакомым оружейным мастером сидел за бутылкой бургундского в кабачке у Севрского моста, - итак, метр Гамен в сопровождении подмастерья, одетого, как и сам мастер, в рабочее платье, прибыл к воротам Тюильри; их без труда пропустили, они обошли королевские покои по коридору, поднялись по лестнице в мансарду и, подойдя к двери кузницы, представились дежурному камердинеру.
Их звали: Никола Клод Гамен и Луи Леконт.
Они носили звания: первый - мастер слесарного дела, второй - подмастерье.
Хотя во всем этом не было ничего аристократического, Людовик XVI, едва заслышав их имена и звания, сам поспешил к двери, громко приглашая:
- Войдите!
- Идем! Идем! Идем! - входя в кузницу, прокричал Гамен с непринужденностью не столько сотрапезника, сколько учителя.
А подмастерье то ли был непривычен к обращению с королем, то ли был от природы наделен бо́льшим уважением к коронованным особам, в какой бы одежде они ни представали перед ним и в какой бы одежде он сам ни был им представлен, - итак, ничего не ответив на приглашение короля и появившись на пороге кузницы спустя приличествующее время после метра Гамена, подмастерье замер с курткой под локтем и шапкой в руке у самой двери, которую притворил за ними камердинер.
Возможно, ему даже удобнее было со своего места, а не стоя рядом с Гаменом, заметить, как радостно блеснули доселе тусклые глаза Людовика XVI, на что он ответил почтительным поклоном.
- A-а, вот и ты, дорогой мой Гамен! - воскликнул Людовик XVI. - Я очень рад тебя видеть. По правде говоря, я уж на тебя и не рассчитывал: я думал, ты совсем меня забыл!
- Потому-то вы и взяли ученика? - спросил Гамен. - Ну и правильно сделали и имели на это полное право, раз меня не было рядом. Вот только, к сожалению, - насмешливо прибавил он, - ученик не мастер, а?
Подмастерье подал королю знак.
- Что ж ты хочешь, милый Гамен! - сказал Людовик XVI. - Меня уверили, что ты меня больше и знать не желаешь: говорили, что ты боишься опорочить свое имя…
- По правде сказать, государь, вы еще в Версале могли убедиться в том, что ничего хорошего дружба с вами не сулила; я сам видел, как господин Леонар в небольшом кабачке у Севрского моста завивал волосы двум гвардейцам, которые строили страшные рожи и жаждали во что бы то ни стало оказаться в вашей приемной в ту минуту, когда ваши добрые друзья-парижане придут к вам с визитом.
По лицу короля пробежала тень, а подмастерье склонил голову.
- Впрочем, поговаривают, - продолжал Гамен, - что ваши дела пошли лучше с тех пор, как вы возвратились в Париж, и что вы делаете из парижан все что хотите. Ах, черт возьми, да и что в этом удивительного, ведь ваши парижане так глупы, а королева, если захочет, умеет быть такой душкой!
Людовик XVI ничего не ответил, хотя слегка покраснел.
Казалось, стоявший у двери молодой человек испытывает невыразимые страдания, слыша те вольности, что позволял себе метр Гамен.
Вытерев со лба испарину платком, пожалуй слишком изящным для слесарного подмастерья, он решился подойти поближе.
- Государь, - заговорил он, - не угодно ли будет вашему величеству узнать, как метр Гамен оказался перед вашим величеством и как сам я удостоился чести оказаться здесь?
- Да, дорогой мой Луи, - отвечал король.
- Ах, вот как: "дорогой мой Луи"! Как высокопарно! - проворчал Гамен. - "Дорогой мой Луи"… Так обращаться к ремесленнику, подмастерью, которого вы знаете недели две?! Что же тогда вы скажете мне, если мы знакомы вот уже четверть века? Мне, который вложил вам напильник в руку? Мне, вашему учителю? Вот что значит иметь хорошо подвешенный язык и белые руки!
- Я скажу тебе: "Милейший Гамен!" Я называю этого юношу "дорогим Луи" не потому, что он выражается изящнее тебя, и не потому, что он, может быть, чаще тебя моет руки - ты знаешь, как мало внимания я обращаю на все эти мелочи, - а потому, что он нашел способ доставить ко мне тебя, тебя, друг мой, и это в то время, как мне передали, что ты не хочешь меня больше видеть!
- Да это не я не хотел вас видеть, я-то вас люблю, несмотря на все ваши недостатки; это все моя жена, госпожа Гамен, это она повторяла мне каждую минуту: "Ты водишь дурные знакомства, Гамен, слишком большие люди твои знакомые; ничего хорошего нет в том, чтобы в наше время якшаться с аристократами, у нас есть небольшое состояние - побережем его; у нас есть дети - воспитаем их; а если и дофин захочет научиться слесарному делу, пусть обратится еще к кому-нибудь - во Франции и без тебя слесарей предостаточно".
Людовик XVI взглянул на подмастерье и подавил насмешливую и в то же время грустную улыбку.
- Да, разумеется, во Франции слесарей предостаточно, но не таких мастеров, как ты.
- Я именно так и сказал мастеру, государь, когда пришел к нему от вашего имени, - вмешался подмастерье. - Я сказал ему: "Говоря по правде, метр, дело вот в чем: король решил сделать замок с секретом; ему был нужен помощник, и когда ему порекомендовали меня, он взял меня к себе. Это большая для меня честь… Все так… однако уж за очень тонкую работу он взялся. С замком все было хорошо, пока дело не дошло до замочного механизма и зажимов, потому что всякий знает, что трех зажимов в виде ласточкиного хвоста на закраине довольно, чтобы надежно прикрепить механизм к коробке; однако когда мы взялись за язычок замка, вот тут-то ремесленник оказался бессилен…"
- Еще бы! - согласился Гамен. - Язычок - сердце замка.
- И настоящая вершина слесарного мастерства, когда он хорошо сделан, - продолжал подмастерье, - однако язычки бывают разные. Язычок может быть глухой, бывает язычки откидные, которые возвращаются назад, а есть еще язычок зубчатый, приводящий в движение засовы. Теперь предположим, что у нас трубчатый ключ - его бородка либо выкована при помощи оправки, либо в ней выточена простая и фигурная бороздки, либо это двусторонняя бородка в виде двух вогнутых серпов; так какой же язычок подойдет к такому ключу? Вот на чем мы споткнулись…
- Да, не всем дано справиться с такой работой, - заметил Гамен.
- Совершенно верно… "Вот почему я пришел к вам, метр Гамен, - продолжал я. - Всякий раз, как король испытывал затруднение, он вздыхал: "Ах, если бы Гамен был здесь!" Тогда я сказал королю: "Прикажите передать этому знаменитому Гамену, чтобы он пришел, и мы посмотрим, на что он способен!" Но король ответил: "Это бесполезно, Луи: Гамен меня совсем забыл!" - "Чтобы человек, удостоившийся чести работать с вашим величеством, забыл вас?! Это невероятно!.." И я сказал королю: "Я пойду на поиски этого мастера из мастеров и мастеров учителя!" Король ответил: "Иди, но тебе вряд ли удастся его привести!" Я сказал: "Я его приведу!" - и ушел". Ах, государь, не знал я тогда, за какое дело взялся, какого человека мне придется уговаривать! К слову сказать, когда я к нему явился и сказал, что я слесарный подмастерье, он подверг меня испытанию: оно пожалуй, будет потруднее вступительного экзамена в кадетское училище. Короче говоря, я оказался у него… На следующий день я наконец отваживаюсь заикнуться о том, что пришел к нему по вашему поручению. Я думал, что на сей раз он выставит меня за дверь: он называл меня шпионом, доносчиком. Напрасно я пытался его уверить, что меня в самом деле прислали вы: все было тщетно. Он заинтересовался, только когда я признался, что мы начали работу, но не можем ее закончить, однако и после этого он еще колебался. Он говорил, что это ловушка, которую ему расставили враги. Наконец лишь вчера, после того как я передал ему двадцать пять луидоров от имени вашего величества, он сказал: "А! Вот это в самом деле может быть от короля!.. Ладно, так уж и быть, - прибавил он, - пойдем к нему завтра. Кто не рискует, тот не выигрывает". Весь вечер я поддерживал мастера в этом добром намерении, а сегодня утром сказал: "Пора отправляться!" Он попытался возражать, но я его все-таки убедил. Я завязал ему вокруг пояса фартук, вложил в руки палку и подтолкнул к двери. Мы пошли по дороге на Париж - и вот мы здесь!
- Добро пожаловать! - сказал король, с благодарностью взглянув на молодого человека, которому создать этот рассказ (не только по содержанию, но прежде всего по форме) было, пожалуй не легче, чем метру Гамену сочинить речь Боссюэ или проповедь Флешье. - А теперь, Гамен, друг мой, - продолжал он, - не будем терять время: мне показалось, что ты торопишься.
- Совершенно верно, - подтвердил слесарь. - Я обещал госпоже Гамен вернуться нынче к вечеру. Так где этот знаменитый замок?
Король передал мастеру из рук в руки на три четверти законченный замок.
- Так чего ж ты говорил, что это дверной замок?! - возмутился Гамен, обращаясь к подмастерью. - Дверной замок запирается с обеих сторон, чучело! А это - замок для сейфа. Ну-ка, поглядим, поглядим… Стало быть, не работает, а?.. Ничего, у мастера Гамена заработает!
Гамен попытался повернуть ключ.
- Ага, вот оно что! - сказал он.
- Ты нашел, в чем неисправность, дорогой мой Гамен?
- Еще бы, черт меня подери!
- Покажи скорее!
- Пожалуйста, смотрите. Бородка ключа хорошо зацепляет большую суколду; суколда описывает, как и положено, полукруг; но так как у нее не были скошены края, она не может вернуться в исходное положение, вот в чем все дело… Суколда описывает полукруг в шесть линий, значит, закраина должна быть в одну линию.
Людовик XVI и подмастерье переглянулись, словно восхищенные знаниями Гамена.
- Господи, Боже мой! Это же так просто! - воскликнул тот, ободренный этим молчаливым восторгом. - Да я просто не понимаю, как вы могли об этом забыть! Должно быть, с тех пор как вы меня не видели, у вас в голове скопилось много разных глупостей, они и отшибли вам память. У вас три суколды, так? Одна большая и две малых, одна - в пять линий, другие - в две линии.
- Абсолютно точно, - подтвердил король, с любопытством следя за объяснениями Гамена.
- Как только ключ отпускает большую суколду, он должен отпирать язычок, который только что защелкнулся?
- Да, - согласился король.
- Стало быть, поворачиваясь в обратную сторону, ключ должен зацепить вторую суколду, как только он отпустит первую.
- Так, да, да, - сказал король.
- "Да, да", - ворчливо передразнил его Гамен. - Каким же образом несчастный ключ может это сделать, ежели расстояние между большой и малой суколдой не совпадает с шириной бородки ключа, да плюс еще зазор?
- А-а…
- Вот вам и "а-а", - снова передразнил Гамен. - Можете сколько угодно быть королем Франции и говорить: "Я так хочу!", а маленькая суколда говорит: "А я не хочу!" - и конец разговору! Это то же самое, как когда вы грызетесь с Национальным собранием, а Собрание-то - сильнее!
- Однако, метр Гамен, есть надежда все поправить, не так ли? - спросил король.
- Черт побери! Надежда есть всегда. Надо только обточить первую суколду по краю, углубить закраину на одну линию, раздвинуть на четыре линии первую и вторую суколды и на таком же расстоянии установить третью суколду - ту, что соприкасается с пято́й ключа и останавливается, зацепившись за зубчик, и дело будет кончено.
- Однако чтобы все это исправить, - заметил король, - придется работать целый день, милейший Гамен?
- Да, может, другому и пришлось бы работать целый день, а Гамену хватит и двух часов. Только я должен остаться один, чтобы никто меня не отвлекал дурацкими замечаниями… "Гамен - так… Гамен - этак…" Итак, я должен остаться один; кузница, похоже, оснащена хорошо, и через два часа… да, через два часа, если, - он ухмыльнулся, - будет чем как следует спрыснуть работу, можете возвращаться; дело будет сделано.
Требование Гамена отвечало желаниям короля: уединение Гамена давало ему возможность с глазу на глаз переговорить с подмастерьем.
Однако король напустил на себя озабоченный вид.
- Может, тебе что-нибудь понадобится во время работы, дорогой Гамен?
- Если мне что будет надо, я кликну камердинера, лишь бы вы ему приказали подать то, что я попрошу… А больше мне ничего не нужно.
Король сам пошел к двери.
- Франсуа! - позвал он, отворив дверь. - Никуда не отлучайтесь, пожалуйста. Это Гамен, мой бывший учитель по слесарному делу, он помогает мне исправить одну работу. Вы дадите ему все, что ему будет нужно, и прибавьте одну-две бутылочки хорошего бордо.
- Должно быть, вы в доброте своей запамятовали, государь, что я предпочитаю бургундское; для меня это чертово бордо словно теплая водица!
- Да, верно… Я и в самом деле запамятовал! - рассмеялся Людовик XVI. - А с вами ведь мы не раз пили вместе, дорогой Гамен… Бургундского, Франсуа, слышите, вольнэ!
- Прекрасно! - облизнувшись, поддакнул Гамен. - Помню это название!
- Что, слюнки потекли, а? Это тебе не вода!
- Ох, не говорите мне про воду, государь. Не знаю, зачем она нужна, разве что охлаждать железо. А кто употребляет ее еще для чего, так те просто дураки… Вода!.. Тьфу!..
- Можешь быть спокоен: пока ты здесь, ты не услышишь больше этого слова. А чтобы оно случайно не сорвалось у кого-нибудь из нас, мы тебя оставляем одного. Когда все закончишь, пошли за нами.
- А вы чем пока займетесь?
- Шкафом, для которого предназначен этот замок.
- Вот эта работа - как раз для вас! Хорошо вам поработать!
- И тебе удачи! - ответил король.
Дружески кивнув Гамену, король вышел в сопровождении подмастерья Луи Леконта, или графа Луи, как, вероятно, предпочтет называть его читатель: ему, как мы полагаем, достало проницательности узнать в мнимом подмастерье сына маркиза де Буйе.
VII
ГЛАВА, В КОТОРОЙ РЕЧЬ ИДЕТ ВОВСЕ НЕ О СЛЕСАРНОМ ДЕЛЕ
На этот раз король, выйдя из кузницы, не пошел по внешней общей лестнице, а спустился по потайной лестнице - ею пользовался он один.
Эта лестница вела в его рабочий кабинет.
На одном из столов в кабинете лежала огромная карта Франции, свидетельствовавшая о том, что король частенько принимался изучать самую простую и короткую дорогу, которая вела из его королевства.
Спустившись по лестнице, Людовик XVI закрыл дверь за собой и подмастерьем, внимательно оглядел кабинет и, казалось, только теперь узнал того, кто шел за ним, перебросив через плечо куртку и сжимая шапку в руке.
- Вот наконец мы и одни, дорогой мой граф. Позвольте мне прежде всего похвалить вас за ловкость и поблагодарить за преданность.
- А я, государь, - ответил молодой человек, - хотел бы извиниться за то, что, даже выполняя поручение вашего величества, осмелился предстать пред вами в таком костюме и позволил себе разговаривать с вами подобным образом.
- Вы говорили как честный дворянин, дорогой Луи; что же до костюма, то, как бы вы ни были одеты, у вас в груди бьется преданное сердце. Однако у нас мало времени. Никто, даже королева, не знает, что вы здесь. Нас никто не слышит: говорите скорее, что вас сюда привело.
- Ваше величество, вы оказали честь моему отцу, прислав к нему одного из офицеров вашей гвардии, не так ли?
- Да, господина де Шарни.
- Господин де Шарни привез письмо…
- Ничего особенного не содержавшее, - перебил его король, - оно было лишь предисловием к устному поручению.
- Граф передал это поручение, государь, однако для того, чтобы уверенно его выполнить, я по велению своего отца, а также в надежде на возможность побеседовать с вашим величеством лично, отправился в Париж.
- Вам известно все?
- Я знаю, что король хотел бы иметь уверенность в том, что в назначенный день он может покинуть Францию.
- И он рассчитывает на маркиза де Буйе как на человека, наиболее способного помочь ему в осуществлении этого плана.
- Мой отец горд и признателен вам, государь, за оказанную ему честь.
- Но перейдем к главному. Что он говорит о самом плане?
- Что план рискованный, требует большой осторожности, но его отнюдь нельзя считать невыполнимым.
- Прежде всего, - продолжал король, - чтобы участие господина де Буйе было возможно более плодотворным, на что дают основание надеяться его честность и преданность, не надо ли чтобы под его командованием помимо Меца находились и несколько других провинций, особенно во Франш-Конте?
- Мой отец тоже так думает, государь, и я счастлив, что король первым выразил свое мнение по этому поводу; маркиз опасался, что король припишет такое пожелание его личному честолюбию.
- Оставьте, пожалуйста! Мне прекрасно известно бескорыстие вашего отца. А теперь скажите: обсуждал ли он с вами возможный маршрут?
- Больше всего, государь, отец боится одного.
- Чего?
- Вашему величеству могут быть представлены сразу несколько планов бегства: и Испанией, и империей, и туринскими эмигрантами. Вполне естественно, что все эти планы будут противоречить один другому. Отец опасается, как бы его план не породил какого-нибудь непредвиденного обстоятельства, которое обыкновенно относят на счет судьбы, но которое в действительности почти всегда оказывается результатом зависти или неосторожности противоборствующих партий.
- Дорогой Луи, я вам обещаю, что никому не буду мешать интриговать вокруг меня. Во-первых, для этого и существуют партии. Во-вторых, этого требует мое положение. В то время как ум Лафайета и глаза Национального собрания будут следить за всеми этими нитями, имеющими одну цель - запутать их, мы, никого не посвящая в наши планы и не привлекая к их выполнению ни одного лишнего человека, будем полагаться только на тех, в ком совершенно уверены, мы пойдем своей дорогой с тем большей безопасностью, чем в большей тайне все это будет сохраняться.
- Государь, условившись об этом, мы можем перейти к тому, что мой отец имеет честь предложить вашему величеству.
- Говорите! - приказал король, склонившись над картой Франции, чтобы следить глазами за различными маршрутами, которые собирался изложить молодой граф.
- Государь, существует много мест, куда король мог бы удалиться.
- Несомненно.
- Сделал ли король выбор?
- Пока нет. Я ожидал услышать мнение господина де Буйе; предполагаю, что вы мне передадите его.
Молодой человек почтительно поклонился в знак подтверждения.
- Говорите же! - приказал Людовик XVI.