- Прежде всего Безансон, государь: там весьма надежная крепость, очень удобно расположенная для того, чтобы собрать армию, подать сигнал и протянуть руку швейцарцам. Присоединившись к армии, швейцарцы могут пройти через Бургундию, где много роялистов, а оттуда двинуться на Париж.
Король покачал головой с таким видом, словно хотел сказать: "Я бы предпочел что-нибудь другое".
Молодой человек продолжал:
- Существует еще Валансьен, государь, или любое другое место во Фландрии, где есть надежный гарнизон. Маркиз де Буйе мог бы отправиться туда с вверенными ему частями либо до, либо после прибытия короля.
Людовик XVI опять покачал головой, будто говоря: "Предложите что-нибудь другое, сударь!"
- Король может также выехать через Арденны и австрийскую Фландрию, - продолжал молодой человек, - а затем, еще раз перейдя ту же границу, направиться в одну из крепостей, переданных под командование господина де Буйе, куда заранее будут подтянуты войска.
- Я чуть позже скажу, почему я все время спрашиваю, нет ли у вас чего-нибудь получше.
- Наконец, король может отправиться прямо в Седан или в Монмеди: там генерал, находясь в центре своих войск, будет располагать полной свободой действий, чтобы выполнить волю вашего величества независимо от того, пожелаете ли вы покинуть Францию или идти на Париж.
- Дорогой граф, - начал король, - в двух словах объясню, что заставляет меня отвергнуть первые три предложения, и почему я скорее всего остановлюсь на четвертом. Во-первых, Безансон находится слишком далеко и, следовательно, слишком велика вероятность того, что меня остановят раньше, чем я успею прибыть на место. Валансьен расположен недалеко и подошел бы мне в том смысле, что его жители относятся ко мне доброжелательно; однако господин де Рошамбо, командующий войсками в Эно, иными словами - на подступах к Валансьену, целиком проникся демократическими взглядами. Ну а о том, чтобы убежать через Арденны и Фландрию, то есть просить помощи у Австрии, не может быть и речи; помимо того, что я не люблю Австрию, которая вмешивается в наши дела лишь для того, чтобы еще больше их запутать, в настоящее время она и сама переживает слишком тяжелые дни из-за болезни моего шурина, из-за войны с Турцией, из-за восстания в Брабанте; не хватало ей еще поссориться из-за меня и с Францией! И потом, я не хочу покидать пределы Франции. Стоит королю хоть на шаг удалиться от своего королевства, как он уже не может быть уверен в том, что потом вернется. Возьмите, к примеру, Карла Второго, Якова Второго: первый возвратился лишь спустя тринадцать лет, второй - так никогда и не смог вернуться. Нет, я предпочитаю Монмеди. Он расположен на подходящем для меня расстоянии, в самом центре войск, находящихся под командованием вашего отца… Передайте маркизу, что мой выбор сделан и что я поеду в Монмеди.
- Это окончательное решение короля или только проект? - осмелился спросить молодой граф.
- Дорогой Луи, - отвечал Людовик XVI, - ничто еще окончательно не решено, все будет зависеть от обстоятельств. Если я увижу, что королева и мои дети снова подвергаются опасности, как в ночь с пятого на шестое октября, тогда я решусь. Непременно передайте вашему отцу, дорогой граф, что, как только решение будет принято, оно будет бесповоротным.
- А теперь, государь, - продолжал молодой граф, - не угодно ли будет вашему величеству выслушать мнение моего отца относительного того, как будет проходить это путешествие?
- Разумеется! Говорите скорее.
- Мой отец полагает, государь, что опасности путешествия будут меньше, если их поделить.
- Что вы хотите этим сказать?
- Государь, вашему величеству следовало бы отправиться с ее высочеством принцессой и мадам Елизаветой в одну сторону, а королева с его высочеством дофином поехала бы в другую сторону… и таким образом…
Король не дал г-ну де Буйе договорить.
- На эту тему спорить бесполезно, дорогой Луи, - заявил он, - в трудную минуту мы с королевой решили не расставаться. Если ваш отец хочет нас спасти, пусть спасает нас вместе или не спасает вовсе.
Молодой граф поклонился.
- Когда придет время, король отдаст приказания, - промолвил он, - и приказания короля будут исполнены. Однако я позволю себе заметить, государь, что будет нелегко найти такую карету, в которой могли бы удобно разместиться ваши величества, их августейшие дети, мадам Елизавета и двое-трое сопровождающих слуг.
- На этот счет можете не беспокоиться, дорогой Луи. Я все предусмотрел и заказал такую карету.
- И еще, государь: в Монмеди ведут два пути. Мне осталось лишь уточнить, по какой из двух дорог ваше величество предпочитает поехать: надежный инженер должен изучить маршрут.
- У нас есть такой надежный инженер. Преданный нам граф де Шарни составил замечательные карты окрестностей Чандернагора. Чем меньше людей мы посвятим в тайну, тем будет лучше. Граф - преданный, умный и отважный человек, воспользуемся же его услугами. Ну а дорогу, как видите, я уже давно выбираю. Я заранее выбрал Монмеди, вот почему обе ведущие туда дороги отмечены на этой карте.
- Даже три дороги, - почтительно поправил г-н де Буйе.
- Да, знаю; можно отправиться по дороге, ведущей из Парижа в Мец; проехав Верден, свернуть с нее и следовать вдоль реки Мёз по дороге на Стене, а оттуда до Монмеди всего три льё.
- Возможен еще путь через Реймс, Иль, Ретель и Стене, - сказал молодой граф довольно уверенно, показывая тем королю, что сам он отдает предпочтение именно этому маршруту.
- Так! - воскликнул король. - Вы как будто предпочитаете именно эту дорогу?
- Да нет, государь, что вы! Храни меня Господь! Я еще слишком молод, чтобы брать на себя ответственность высказывать мнение в столь важном деле. Нет, государь, это не мое мнение, так полагает мой отец. Эта точка зрения основана на том, что местность, по которой дорога эта проходит, бедна, почти пустынна и, следовательно, сулит меньше неожиданностей. Отец говорит также, что Королевский немецкий полк, должно быть, лучший во всей армии, единственный сохранивший верность присяге, расквартирован в Стене и потому начиная с Иля или Ретеля может сопровождать короля; таким образом удалось бы избежать необходимости слишком большого перемещения войск.
- Да, - перебил его король, - однако мне пришлось бы ехать через Реймс, где я короновался, где первый встречный может меня узнать… Нет, дорогой граф, на этот счет мое решение твердо.
Король произнес последние слова столь твердо, что граф Луи не стал даже пытаться переубедить короля.
- Итак, ваше величество, вы решились?.. - спросил он.
- Да. Я выбираю дорогу на Шалон через Варенн, не заезжая в Верден. А полки будут размещены в каждом из небольших городков между Монмеди и Шалоном; я даже думаю, что первый из них мог бы меня ждать уже в Шалоне.
- Государь, - сказал граф, - мы еще сумеем обсудить, до какого города можно будет рискнуть разместить эти полки. Однако король не может не знать, что в Варенне нет почтовой станции.
- Мне очень нравится, что вы так хорошо осведомлены, господин граф, - улыбнулся король. - Это доказывает, что вы добросовестно потрудились над нашим планом… Пусть вас это не беспокоит, мы найдем способ держать лошадей наготове при въезде или выезде из города. Наш инженер скажет нам, где это будет удобнее сделать.
- А теперь, государь, когда мы почти обо всем договорились, - промолвил молодой граф, - позволит ли мне ваше величество процитировать от имени моего отца несколько строк одного итальянского автора, показавшиеся маркизу столь подходящими к случаю, что он мне приказал выучить их на память и передать их королю.
- Слушаю вас, сударь.
- Вот эти слова: "Промедление всегда вредит, и никогда не бывает абсолютно благоприятных обстоятельств для затеваемого дела. Посему тот, кто ждет идеального случая, так никогда и не начнет дела, а если и начнет, то зачастую его ожидает печальный конец". Так говорит этот автор, государь.
- Да, сударь, и этот автор Макиавелли. Можете мне поверить, я непременно прислушаюсь к советам посла блистательной республики… Но тише! Я слышу на лестнице чьи-то шаги… Это спускается Гамен. Пойдемте к нему навстречу, а то он заметит, что мы занимались вовсе не шкафом.
С этими словами король распахнул дверь на потайную лестницу.
Было самое время: метр стоял на самой нижней ступеньке с замком в руках.
VIII
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ДОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПЬЯНИЦ И ВПРАВДУ БОГ БЕРЕЖЕТ
В тот же день, вечером, около восьми часов, какой-то человек, судя по одежде - мастеровой, вышел из Тюильри через Разводной мост, бережно прижимая руку к карману куртки, будто в нем была спрятана в этот вечер сумма более значительная, чем та, что бывает обычно в кармане у ремесленника. Он повернул налево и из конца в конец прошел всю аллею, которая со стороны Сены служит продолжением части Елисейских полей, называвшейся когда-то пристанью Мраморной или Каменной, а в наши дни носит название бульвара Кур-ла-Рен.
Дойдя до конца этой аллеи, он оказался на набережной Мыловаров.
В описываемое нами время набережная Мыловаров была днем весьма оживленна, а по вечерам освещалась огнями бесчисленных кабачков, где в воскресные дни буржуа закупали вино и провизию и грузили их на суда, зафрахтованные по цене два су с человека, после чего отправлялись отдохнуть на Лебединый остров, где без провизии они могли бы умереть с голоду, потому что в будни остров был совершенно необитаем, а в праздничные дни, напротив, кишел людьми.
Возле первого же кабачка, выросшего на его пути, человек в куртке мастерового, казалось, вступил в жестокий бой с искушением заглянуть туда и одержал победу: прошел мимо.
Но вот - другой кабачок и то же искушение. На сей раз господин, незаметно следовавший за нашим мастеровым словно тень от самого плашкоута, был уверен, что ремесленник не устоит: тот отклонился от прямой линии, подошел к этому филиалу храма Бахуса, как тогда говорили, и уже занес над порогом ногу.
Однако воздержанность мастерового опять одержала верх; вполне вероятно, что, если бы на его пути не встретился третий кабачок и ему пришлось бы возвращаться назад, чтобы нарушить клятву, похоже данную им самому себе, он не стал бы этого делать и продолжал бы идти своей дорогой, - не совсем на трезвую голову, потому что путник, судя по его виду, успел принять солидную порцию той самой жидкости, что веселит сердце человека; впрочем, он еще владел собой, а голова руководила ногами, заставляя их шагать вперед.
К несчастью, на этой дороге стоял не только третий, но еще и десятый, и двадцатый кабачок… Соблазн слишком часто возобновлялся, и сила сопротивления уступала силе желания. Третье искушение оказалось непреодолимым.
Справедливости ради скажем: эта сделка с совестью привела к тому, что ремесленник, так мужественно, но неудачно сражавшийся с демоном вина, войдя в кабачок, остался у стойки и заказал только стаканчик.
Впрочем, демоном вина, с которым он сражался, был, казалось, этот незнакомец, следовавший за ним на расстоянии и прятавшийся в темноте, стараясь не попасться ремесленнику на глаза, но не упуская его из виду.
По всему было видно, что незнакомцу доставляло удовольствие следить за мастеровым: он уселся на парапете прямо напротив входа в кабак, где ремесленник пил свой стаканчик, а спустя пять секунд после того, как тот, допив, шагнул за порог и тронулся в путь, незнакомец поднялся и пошел за ним.
Но кто может сказать, где остановится тот, кто хоть раз прикоснулся к роковой чаше опьянения и с особым, присущим только пьяницам удивлением и удовлетворением отметил, что ничто так не возбуждает жажду, как вино? Не прошел ремесленник и сотни шагов, как им овладела столь нестерпимая жажда, что он был вынужден остановиться и утолить ее. Правда, на этот раз он понял, что стаканчика будет маловато, и спросил полбутылку.
Неотступно следовавшая за ним тень отнюдь не проявляла неудовольствия вынужденными задержками, вызванными необходимостью освежиться. Тень замерла на углу кабачка; и, несмотря на то что пьянчужка на этот раз со всеми удобствами уселся за столом и вот уже более четверти часа смаковал свою полбутылку, господин, добровольно взявший на себя роль тени, ничем не выдал своего нетерпения; когда ремесленник вышел, незнакомец пошел за ним таким же размеренным шагом, как и раньше.
Еще через сотню шагов его долготерпение ждало новое и еще более суровое испытание; он в третий раз остановился, и теперь, так как жажда его все возрастала, спросил целую бутылку.
Терпеливый аргус, следовавший за ним по пятам, ожидал его еще полчаса.
Несомненно, эти все удлинявшиеся остановки сначала в пять минут, потом в четверть часа и, наконец, в полчаса пробудили в душе пьяного нечто вроде угрызений совести: он, по-видимому, решил больше не останавливаться, но и не мог перестать пить и потому заключил сам с собой сделку, прихватив перед уходом из кабачка попутчицу - откупоренную бутылку.
Это было мудрое решение: теперь он останавливался лишь затем, чтобы приложиться пересохшими губами к бутылке, причем ноги его после каждой остановки выписывали все более размашистые кривые и зигзаги.
Благодаря удачному сочетанию этих зигзагов ему удалось пройти через заставу Пасси, причем без помех - горячительные напитки, как известно, освобождены от вывозной пошлины.
Незнакомец, шедший вслед за ним, миновал заставу не менее благополучно.
Отойдя шагов на сто от городских ворот, наш мастеровой похвалил себя, должно быть, за предусмотрительность, потому что теперь кабачки встречались все реже и реже и наконец вовсе исчезли.
Но нашему философу все было нипочем. Он, подобно античному мудрецу, нес с собой не только свое добро, но и свою радость.
Мы говорим "радость", принимая во внимание то обстоятельство, что в ту минуту, как вина в бутылке убавилось наполовину, наш пьянчуга затянул песню, а никто не станет отрицать, что пение, как и смех, - это один из способов выражения человеческой радости.
Человек, тенью следовавший за пьяным, казалось, расчувствовался, заслышав его песню: он принялся едва слышно ему подпевать и с особенным любопытством следил за выражением этой радости. К несчастью, радость оказалась мимолетной, а пение - недолгим. Радость испарилась вместе с вином из бутылки: когда та опустела и пьяный тщетно попытался выжать из нее еще хоть несколько капель, песня сменилась ворчанием, оно становилось все громче и скоро превратилось в проклятия.
Эти проклятия были направлены по адресу неизвестных преследователей, на которых жаловался, едва держась на ногах, наш незадачливый путник.
- Ах, подлец! - бормотал он. - Ах, проклятая!.. Старому другу, учителю дать поддельного вина!.. Тьфу! Пусть теперь только попробует послать за мной, когда понадобится исправлять его дурацкие замки! Пусть-ка пошлет за мной своего предателя… Тоже мне, товарищ называется… бросил меня… А я ему тогда скажу: "Хватит, государь! Пускай теперь твое величество само исправляет свои замки". Поглядим тогда, так ли это просто, как клепать декреты… A-а! Я тебе покажу замки с тремя суколдами!.. Я тебе покажу защелкивающиеся язычки!.. Я тебе покажу трубчатые ключи с фас… с фасонными бородками!.. У, подлец!.. У, проклятая! Они меня точно отравили!
С этими словами несчастная жертва, сраженная, без сомнения, ядом, в третий раз рухнула во весь рост прямо на камни мостовой, покрытые толстым, мягким слоем грязи.
До этого наш путник поднимался сам. Дело это было не из легких, однако, к чести своей, он с ним справлялся. В третий же раз после безнадежных попыток он вынужден был признать, что задача эта оказалась ему не по силам. Со вздохом, похожим скорее на стон, он будто решился переночевать на груди нашей общей матери-земли.
Незнакомец, как видно, только и ждал, когда наступит эта минута отчаяния и слабости: он с удивительным упорством преследовал ремесленника от самой площади Людовика XV. Понаблюдав издали за его безуспешными попытками подняться, которые мы только что попытались описать, он осторожно приблизился, обошел кругом это рухнувшее величие и окликнул проезжавший мимо фиакр.
- Послушайте, дружище, - обратился он к вознице, - моему приятелю стало плохо. Вот вам экю в шесть ливров, погрузите несчастного в экипаж и отвезите его в кабачок у Севрского моста. Я сяду рядом с вами.
В предложении одного из двух приятелей, еще держащегося на ногах, не было ничего удивительного, а его желание ехать на козлах свидетельствовало лишь о том, что он был незнатного происхождения. С трогательной фамильярностью, свойственной простым людям в обращении друг с другом, кучер проговорил:
- Шесть франков, говоришь? Ну и где они, твои шесть франков?
- Вот они, дружище, - ответил тот, ничуть, казалось, не обижаясь и подавая кучеру экю.
- А как приедем, хозяин, - спросил автомедон, смягчившись при виде поистине королевской щедрости, - будет мне на выпивку?
- Это смотря по тому, как будем ехать. Положи-ка беднягу в карету, получше закрой дверцы да постарайся, чтобы твои две клячи не свалились с копыт раньше, чем мы будем у Севрского моста, а уж тогда поглядим… Как ты себя будешь вести, так и мы…
- Отлично! Вот ответ так ответ! Будьте покойны, хозяин, уж я понимаю, что к чему! Садитесь на козлы и последите, чтоб мои индюшки не баловали: они в такое время чуют конюшню и торопятся домой. А я сделаю все что полагается.
Щедрый незнакомец без единого возражения выполнил данное ему указание; возница же со всею деликатностью, на какую только он был способен, поднял пьяницу, осторожно уложил его меж двух скамеек фиакра, захлопнул дверцу, сел на свое место рядом с незнакомцем, развернул фиакр и хлестнул кнутом лошадей, двинувшихся неспешным шагом, привычным для несчастных четвероногих. Скоро они проехали деревушку Пуэн-дю-Жур и спустя час, по-прежнему неторопливо, подъехали к кабачку у Севрского моста.
Десять минут понадобилось на то, чтобы выгрузить гражданина Гамена, которого читатель, без сомнения, давно уже узнал; мы снова встретимся с достославным мастером из мастеров и мастеров учителем, сидящим за тем же столом против того же оружейного мастера, кого мы видели в самой первой главе этой истории.
IX
ЧТО ЗНАЧИТ СЛУЧАЙ
Как же выгрузили из фиакра метра Гамена и как он из близкого к каталептическому состояния, в котором мы его оставили, пришел в состояние почти нормальное, в каком мы его сейчас увидим?
Хозяин кабачка у Севрского моста уже лежал в постели и ни единый луч света не пробивался сквозь щели в ставнях, когда кулак филантропа, подобравшего метра Гамена на улице, ударил в дверь. Он стучал так громко, что ясно было: хозяевам дома, как бы крепко они ни спали, вряд ли удастся долго наслаждаться сном при такой атаке.
Заспанный, дрожащий и спотыкающийся со сна, кабатчик с ворчанием пошел сам отпирать дверь, приготовившись должным образом встретить наглеца, нарушившего его покой, если только, как он говорил про себя, игра не будет стоить свеч.
Вероятно, игра уравновесила свечи, по крайней мере, потому что стоило дерзко стучавшему господину шепнуть на ухо кабатчику одно словечко, как тот стянул с головы ночной колпак и, почтительно раскланиваясь, что выглядело особенно комично, принимая во внимание его костюм, пригласил метра Гамена с провожатым в отдельную комнату, где мы уже видели его потягивающим любимое бургундское.
Однако на сей раз метр Гамен после обильных возлияний был в почти бессознательном состоянии.