- Глядите-ка: папаша Клуис! - оживился Питу, не видя в появлении охотника ничего страшного. - Он принес вам ружье, господин Бийо.
- Да, - подтвердил Бийо, садясь на место, - пусть поужинает с нами, если он еще не ел. Жена, впусти папашу Клуиса, - приказал он.
Мамаша Бийо встала и пошла к двери. Не сводя глаз с Катрин, Питу спрашивал себя, что могло заставить ее так сильно побледнеть.
Вошел папаша Клуис; вместе с ружьем фермера он нес на плече зайца, подстреленного, по-видимому, из этого ружья.
Читатель помнит, что папаша Клуис получил от г-на герцога Орлеанского разрешение убивать в день по одному кролику или зайцу.
В этот день была, очевидно, очередь зайца.
Он поднес свободную руку к меховому колпаку, который он носил не снимая; колпак совершенно вытерся, потому что папаша Клуис пробирался в нем сквозь заросли, словно кабан-трехлеток, не замечая колючек.
- Имею честь приветствовать господина Бийо и всю честную компанию, - поздоровался он.
- Добрый день, папаша Клуис! - отвечал Бийо. - Вижу, вы человек слова, спасибо.
- Раз договорились - значит, договорились, господин Бийо. Вы меня встретили нынче утром и сказали так: "Папаша Клуис! Вы отличный стрелок; подберите-ка мне дюжину пуль к моему ружью, этим вы мне окажете большую услугу". На что я вам ответил: "А когда вам это нужно, господин Бийо?" Вы мне сказали: "Нынче вечером, обязательно!" Тогда я ответил: "Хорошо, они у вас будут". И вот пожалуйста!
- Спасибо, папаша Клуис. Поужинаете с нами?
- Вы очень добры, господин Бийо, мне ничего не нужно.
Папаша Клуис полагал: если тебе предлагают сесть, вежливость требует сказать, что ты не устал, если приглашают тебя отужинать - сказать, что ты не голоден.
Бийо это было известно.
- Ничего, ничего, все равно садитесь за стол. Вот еда и вино; если вы не голодны, так выпейте.
Тем временем мамаша Бийо, не проронив ни слова, заученными движениями автомата уже поставила на стол тарелку, положила прибор и салфетку.
Затем она придвинула стул.
- О Господи! Ну раз вы так настаиваете… - сдался папаша Клуис.
Он отнес ружье в угол, положил зайца на выступ буфета и сел за стол.
Он оказался как раз напротив Катрин, смотревшей на него с нескрываемым ужасом.
Ласковое и безмятежное лицо старого гвардейца не должно было, казалось, внушать подобное чувство, и потому Питу никак не мог понять, отчего Катрин не только изменилась в лице, но и дрожала всем телом.
Тем временен Бийо наполнил стакан и тарелку старика, и тот, вопреки своему заявлению, жадно набросился на еду.
- Прекрасное вино, господин Бийо, - заметил он, отдавая должное угощению, - и барашек отличный! Похоже, вы живете по пословице: "Овцу ешь молодой, а вино пей старым".
Никто не ответил на шутку папаши Клуиса. Видя, что разговор не клеится, он счел своим долгом его оживить.
- Так я подумал: "Могу поклясться, что именно сегодня очередь зайца, а уж в какой части леса я его подстрелю - неважно. Пойду-ка я за зайцем в лесничество папаши Лаженеса. А заодно погляжу, как стреляет оправленное в серебро ружье". Итак, вместо двенадцати я отлил тринадцать пуль. Ах, черт возьми! Отличное у вас ружьецо!
- Да, знаю, - подтвердил Бийо. - Ружье и впрямь неплохое.
- Ого! Дюжина пуль! - заметил Питу. - Уж не ожидаются ли где-нибудь состязания по стрельбе, господин Бийо?
- Нет, - коротко ответил Бийо.
- Ведь оно мне знакомо, это "серебряное ружье", как его называют в округе, - продолжал Питу. - Я видел, как оно работало на празднике в Бурсонне два года тому назад. Ведь именно оно выиграло серебряный прибор, которым вы едите, госпожа Бийо, и кубок, из которого вы пьете, мадемуазель Катрин… Ох, что с вами, мадемуазель? - в испуге воскликнул Питу.
- Со мной?.. Ничего, - отвечала Катрин, с трудом поднимая опустившиеся было ресницы и выпрямляясь на стуле, на спинку которого она до этого откинулась, едва не потеряв сознание.
- Катрин? Да что с ней сделается? - пожав плечами, заметил Бийо.
- Ну так вот, - продолжал папаша Клуис, - должен вам сообщить, что среди старого хлама у оружейника Монтаньона я откопал литейную форму… ведь пули, которые подходят к вашему ружью, - страшная редкость. Эти чертовы короткие стволы Леклера почти все двадцать четвертого калибра, что, однако, не мешает им стрелять Бог знает как далеко. И вот я отыскал форму как раз под калибр вашего ружья, даже немножко меньше. Но это пустяки… Наоборот, вы завернете пулю в клочок промасленной кожи… Вы собираетесь стрелять на ходу или с упора?
- Пока не знаю, - отвечал Бийо. - Все, что я могу сказать: я отправляюсь в засаду.
- A-а, понимаю, - заметил папаша Клуис, - кабаны герцога Орлеанского, видно, повадились за вашим пармантьером, и вы себе сказали: "Вот угодят в бочку с солью, так и жрать его перестанут".
Наступила полная тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием Катрин.
Питу переводил взгляд с гвардейца на Бийо, потом на его дочь.
Он попытался понять, что происходит, но ему это никак не удавалось.
Что же до мамаши Бийо, напрасно было бы пытаться понять что-либо по выражению ее лица. Она не понимала ни слова из того, о чем шла речь, тем более - из того, что подразумевалось.
- Н-да… если пули предназначены для охоты на кабана, - продолжал папаша Клуис, словно отвечая собственным мыслям, - то они, пожалуй, маловаты, вот что! У этих господ крепкая шкура, не говоря уж о том, что от их шкуры пуля просто может отлететь рикошетом в охотника. Уж мне-то доводилось встречать кабанов с пятью, шестью, а то и всеми восемью пулями, застрявшими под шкурой, да не простыми, а тяжелыми, по шестнадцать штук на фунт, а кабану хоть бы что!
- Мне пули нужны не для кабанов, - возразил Бийо.
Питу не мог сдержать любопытства.
- Прошу прошения, господин Бийо, если вы не собираетесь стрелять ни на состязаниях, ни в кабанов, куда же вы собираетесь стрелять? - спросил он.
- В волка, - ответил Бийо.
- Ну, для волка это будет в самый раз, - заметил папаша Клуис, доставая из кармана дюжину пуль и со звоном высыпая их на тарелку. - А тринадцатая - в животе у этого зайца… Эх, не знаю, как дробью, а пулями отлично бьет ваше ружьецо!
Если бы Питу в эту минуту посмотрел на Катрин, он бы заметил, что она близка к обмороку.
Но во все время, пока говорил папаша Клуис, Питу даже не взглянул на Катрин.
Когда он услышал от старика-гвардейца, что тринадцатая пуля застряла в животе у зайца, он не удержался и пошел убедиться в этом своими глазами.
- Ей-Богу, правда! - подтвердил он, засунув палец в отверстие от пули. - Хорошо сработано, папаша Клуис. Хоть вы, господин Бийо, и неплохо стреляете, но вы не сможете так же точно попасть в зайца.
- Ерунда! Ведь зверь, в которого я собираюсь стрелять, в двадцать раз больше зайца, и я надеюсь, что не промахнусь.
- Но волк… - начал было Питу. - А разве у нас в кантоне уже появились волки? Странно, неужели в этом году до снега…
- Да, странно, однако это так.
- Вы в этом уверены, господин Бийо?
- Совершенно уверен, - отвечал Бийо, взглянув сразу и на Питу и на Катрин, что было нетрудно, потому что они сидели рядом. - Пастух видел волка сегодня утром.
- Где? - доверчиво спросил Питу.
- На дороге из Парижа в Бурсонн, неподалеку от Иворских зарослей.
- А-а, - протянул Питу, взглядывая то на Бийо, то на Катрин.
- Да, - по-прежнему невозмутимо продолжал Бийо. - Его уже видели в прошлом году и предупредили меня; потом он пропал, и все подумали было, что навсегда, но…
- Но?.. - переспросил Питу.
- … но он, похоже, вернулся, - продолжал Бийо, - и опять собирается сунуться на ферму. Вот почему я попросил папашу Клуиса почистить мое ружье и отлить пули.
Слушать дальше оказалось Катрин не по силам. Она придушенно вскрикнула, поднялась и, пошатываясь, направилась к двери.
Ничего не понимая, но чувствуя беспокойство, Питу тоже встал и, видя, что Катрин покачнулась, бросился ее поддержать.
Бийо метнул гневный взгляд в сторону двери; но на открытом лице Питу слишком ясно было написано удивление, чтобы он мог заподозрить его в пособничестве Катрин.
Не заботясь более ни о Питу, ни о дочери, он продолжал:
- Так вы говорите, папаша Клуис, что для большей верности хорошо бы обернуть пули в клочок промасленной кожи?
До слуха Питу долетел этот вопрос, но ответа он не услышал: выйдя в кухню и наконец догнав Катрин, он почувствовал, как девушка падает ему на руки.
- Да что с вами такое? Боже мой! Что с вами?! - в ужасе вскричал Питу.
- Неужели вы не понимаете? Он знает, что Изидор вернулся сегодня утром в Бурсонн, и хочет его убить, если тот подойдет к ферме.
В это время дверь в столовую распахнулась и на пороге появился Бийо.
- Дорогой Питу, - суровым, не допускавшим возражений тоном начал он, - если ты действительно пришел за кроликами папаши Лаженеса, мне кажется, тебе пора отправляться ставить силки. Как ты понимаешь, скоро совсем стемнеет и ты ничего не увидишь.
- Да, господин Бийо, - согласился Питу, взглянув на Бийо и переведя взгляд на Катрин. - Я именно за этим пришел, других дел у меня не было, клянусь вам.
- Так что же?
- Ну, я пошел, господин Бийо.
Он вышел во двор, а Катрин в слезах возвратилась в свою комнату и заперла за собой дверь на засов.
- Да, - прошептал Бийо, - да, можешь запираться, несчастная! Я-то устроюсь в засаду с другой стороны!
XXVIII
БЕГ ВЗАПУСКИ
Питу вышел с фермы в полной растерянности. Только благодаря тому, что́ он услышал от Катрин, он прозрел, но это знание его ослепило.
Питу знал то, что хотел знать, и даже больше.
Он знал, что виконт Изидор де Шарни прибыл утром в Бурсонн и, если попробует повидаться с Катрин на ферме, ему угрожает пуля.
В самом деле, сомнений быть не могло. Иносказание Бийо стало ему понятно после короткого разговора с Катрин: волк, виденный в прошлом году неподалеку от овчарни и, как считалось, исчезнувший навсегда, однако вновь появившийся в то утро у Иворских зарослей на дороге из Парижа в Бурсонн, оказался виконтом Изидором де Шарни.
Это ради него было вычищено ружье, ради него были отлиты пули.
Как видно, дело принимало нешуточный оборот.
Питу мог, если того требовали обстоятельства, обрести силу льва, но в то же время был осторожен, как змея. Достигнув сознательного возраста, он безнаказанно обманывал сельских полицейских, опустошая перед самым их носом и огороженные фруктовые сады, и фруктовые деревья в открытом поле; он мог прокрасться вслед за лесником и поставить в его угодьях намазанные клеем ветки для ловли птиц и силки. Вот где он научился хорошенько все взвешивать, а потом принимать мгновенные решения, и это помогало ему в случае опасности выпутаться с наименьшими потерями. На сей раз, как и раньше, он призвал на помощь смекалку и поспешил в лес, расположенный в восьмидесяти шагах от фермы.
Лес этот густой, и в нем легко остаться незамеченным, а также подумать обо всем без помех.
В этом случае Питу, как видят читатели, нарушил привычный ход вещей, сообразуясь с тем, что первым пришло ему в голову и не обдумав всего основательно.
Однако, доверившись инстинкту, Питу начал с самого срочного. А самым срочным для него было найти убежище.
Он направился в лес с таким непринужденным видом, будто голову его не переполняло множество мыслей. Когда он добрался до опушки, у него хватило сил не оглянуться назад.
Впрочем, как только он решил, что с фермы его не видно, он наклонился, будто для того, чтобы застегнуть штрипку на гетре, а сам посмотрел меж ног, обозревая, насколько мог, горизонт.
Горизонт был чист, и ничто не предвещало опасности.
Убедившись в этом, Питу снова принял вертикальное положение и одним прыжком очутился в лесу.
Лес был вотчиной Питу.
Там он был у себя дома, там он был свободен, там он был королем.
Да, королем, ибо был ловок, как белка, хитер, как лисица и видел в темноте, как волк.
Однако в этот час ему не нужны были ни беличья ловкость, ни лисья хитрость, ни волчья способность видеть в ночи.
Питу необходимо было лишь пробежать наискосок лес, в который он углубился, и выбраться на лесную опушку, тянувшуюся вдоль всей фермы.
С расстояния в шестьдесят или семьдесят шагов Питу мог бы наблюдать за событиями; с этого расстояния он был готов противостоять кому угодно, кто мог передвигаться или нападать, имея для этого только руки и ноги.
Само собою разумеется, что тем более он готов был бросить вызов всаднику; впрочем, вряд ли нашелся бы человек, способный проехать хоть сотню шагов по лесным тропкам, на которые его завел бы Питу.
В лесу Питу испытывал к всадникам ни с чем не сравнимое презрение.
Итак, Питу растянулся во весь рост в молодой поросли, опершись головой на два сросшихся у основания дерева, и глубоко задумался.
Он считал себя обязанным сделать все возможное, чтобы помешать папаше Бийо привести в исполнение задуманную им страшную месть.
Первое, что пришло Питу в голову, - бежать в Бурсонн и предупредить господина Изидора об ожидавшей его опасности, если тот отважится приблизиться к ферме.
Однако почти тотчас ему на ум пришли два возражения.
Во-первых, Катрин его об этом не просила.
Во-вторых, опасность вряд ли остановит господина Изидора.
И потом, разве Питу мог быть уверен в том, что виконт, намеревавшийся, по всей видимости, остаться незамеченным, пойдет по большой дороге, а не по какой-нибудь узкой тропочке, проторенной, чтобы сократить путь, дровосеками и лесниками?
Кроме того, отправившись на поиски Изидора, Питу пришлось бы оставить Катрин, а Питу, все взвесив, пришел к выводу, что ему было бы неприятно, если бы с виконтом случилось несчастье, но если бы несчастье произошло с Катрин, он был бы в полном отчаянии.
Он решил, что самое разумное - оставаться на месте и действовать в соответствии с обстоятельствами.
В ожидании событий он не сводил с фермы неподвижного горящего взора, словно дикая кошка, выслеживающая добычу.
Сначала оттуда вышел папаша Клуис.
Питу увидел, как он попрощался у ворот с Бийо, заковылял вдоль забора и вскоре исчез в направлении Виллер-Котре; ему нужно было пройти через городок или обогнуть его, чтобы добраться до своей хижины, расположенной примерно в полутора льё от Пислё.
Когда он выходил, начинало смеркаться.
Так как папаша Клуис был второстепенным персонажем, чем-то вроде статиста в разыгрывавшейся драме, Питу не обратил на него особого внимания; он для очистки совести проследил за ним глазами до тех пор, пока тот не скрылся за углом ограды, и перевел взгляд на центральную часть постройки, то есть на ворота и окна.
Спустя мгновение в одном из окон зажегся свет: это было окно в комнате Бийо.
С того места, где был Питу, комната была отлично видна. Питу разглядел, как Бийо, войдя к себе, зарядил ружье со всеми предосторожностями, о которых говорил папаша Клуис.
Тем временем сумерки сгустились.
Зарядив ружье, Бийо погасил свет и прикрыл ставни таким образом, что между ними осталась щель: через нее он мог наблюдать за происходящим.
Из окна Бийо, расположенного во втором этаже, не было видно находившегося в первом этаже окна Катрин: этому мешал выступ в стене, о котором мы, кажется, уже упоминали. Однако оттуда открывался прекрасный вид на дорогу из Бурсонна, а также на лес, занимавший пространство между возвышенностью Ла-Ферте-Милона и Иворскими зарослями.
Если бы Катрин вылезла через окно и попыталась пробраться в лес, Бийо мог бы ее увидеть, однако ночь становилась все непрогляднее, и Бийо разобрал бы, что перед ним женщина, но вряд ли с уверенностью мог бы утверждать, что это Катрин, а не кто-нибудь еще.
Мы заранее делаем все эти оговорки, потому что именно так думал Питу.
Питу совершенно не сомневался в том, что, когда ночь окончательно спустится на землю, Катрин попытается выбраться, чтобы предупредить Изидора.
Продолжая краем глаза следить за окном Бийо, он перевел взгляд на окно Катрин.
Питу не ошибся. Вероятно, темнота показалась девушке достаточно непроницаемой, когда Питу, для которого, как мы уже сказали, темноты не существовало, увидел, что ставень окна из комнаты Катрин стал медленно отворяться; потом она перешагнула через подоконник, прикрыла ставень и скользнула вдоль стены.
Девушке ничто не угрожало до тех пор, пока она следовала этим путем, и, предположив, что ей необходимо было добраться до Виллер-Котре, можно было с уверенностью утверждать, что она доберется туда незамеченной. Двинувшись к Бурсонну, она неизбежно попала бы в поле зрения отца.
Дойдя до угла, она постояла некоторое время в нерешительности, и у Питу появилась надежда, что она пойдет в Виллер-Котре, а не в Бурсонн. Но вдруг, отбросив сомнения, она, пригибаясь, чтобы быть как можно незаметнее, перебежала дорогу и устремилась по небольшой извилистой тропинке, ведущей к лесу и примерно через четверть льё выходящей на дорогу в Бурсонн.
Тропинка кончалась на небольшом перекрестке, носившем название Бур-Фонтен.
Когда Катрин оказалась на этой тропинке, избранный ею путь и ее намерения стали столь очевидны для Питу, что он перестал наблюдать за ней и поспешил перевести взгляд на приотворенные ставни, через которые, как сквозь крепостную бойницу, Бийо, не спуская глаз, смотрел на лес.
Вся территория, находившаяся перед глазами Бийо, была совершенно безлюдна, если не считать пастуха, ставившего загон для скота.
Как только Катрин ступила на эту территорию, она, хотя на ней и была черная накидка, не могла не привлечь к себе проницательного взгляда фермера.
Питу увидел, как ставни приотворились и в окне показалась голова Бийо. На минуту он застыл в неподвижности, пристально вглядываясь, будто не доверяя в темноте своим глазам. Однако собаки пастуха, бросившиеся было вдогонку за этой тенью и несколько раз тявкнувшие, вскоре вернулись к хозяину. У Бийо не оставалось сомнений в том, что это Катрин.
Подбежав к ней, собаки ее узнали, а узнав, перестали лаять.
Само собой разумеется, что все происходившее было до такой степени понятно Питу, будто он заранее знал все перипетии этой драмы.
Он ждал, когда закроются ставни в комнате Бийо и распахнутся ворота.
Действительно, спустя несколько минут дверь отворилась, и, в то время как Катрин была уже на лесной опушке, Бийо с ружьем на плече шагнул через порог и большими шагами направился к лесу по дороге на Бурсонн; на нее, как мы сказали, через четверть льё выходила тропинка, по которой шагала Катрин.
Питу не должен был терять ни мгновения, иначе через десять минут девушка могла лицом к лицу столкнуться со своим отцом! Все это понял Питу.
Он вскочил, бросился сквозь лесную поросль, как испуганный козленок, и побежал напрямик через лес в направлении, противоположном тому, которое он избрал вначале. Он выскочил на тропинку и услышал торопливые шаги и сбивчивое дыхание девушки.
Питу притаился за стволом дуба.
Спустя несколько мгновений Катрин была в двух шагах от этого дуба.