Определение "составная" должно быть добавлено здесь потому, что сказанное неприложимо к простой субстанции – к Богу. Нематериальная субстанция вроде ангельской является составной постольку, поскольку имеется различие между ангелом и его свойствами. В ангеле также имеются различия между несколькими сущностными свойствами, а также между свойствами сущностными и акцидентальными.
См., например, David Lewis, "The Problem of Temporary Intrinsics" // On the Plurality of Worlds (Oxford: Blackwell, 1986); Dean Zimmerman, Temporary Intrinsics and Presentism" // Metaphysics: The Big Questions. Peter van Inwagen and Dean Zimmerman (eds) (Malden, MA: Blackwell, 1998), pp. 206–219. Здесь же перепечатана статья Льюиса, рр. 204–206.
Возникает ли в связи с (LII) аналогичная проблема – это вопрос, лежащий за пределами настоящей главы, в которой рассматривается средневековая метафизика.
In BDT 2. 4. 2; см. также ST I. 119. 1; QDP 9. 1.
См., например, De uni one verbi incarnati 1 corpus; см. также De unione verbi incarnati 2 ad 6, где Аквинат объясняет, что имя вида обозначает природу.
Быть может, самое подробное изложение этих взглядов Фомы содержится в In BDT2. 4. 2.
In BDT2.4.2. Фома не всегда одинаково описывает свою позицию по этому вопросу, и вариации в терминологии заставляют некоторых исследователей предполагать либо развитие мысли Фомы, либо неоднократную смену взглядов. Вопрос сложен, и поэтому здесь я оставляю его в стороне. Ср. In Met. VII. 2. 1283, где убедительно говорится о материи и ее измерениях. Обсуждение схоластической полемики [по этому вопросу] см. John Wippel, The Metaphysical Thought of Thomas Aquinas: From Finite Being to Uncreated Being (Washington, DC: Catholic University of America Press, 2000), pp. 357–373.
In BDT 2.4.2.
Хотя Фома не фокусируется на непрерывности в связи с неквантифицированной материей, он действительно акцентирует непрерывность как основу единства при некоторых обстоятельствах. См. например, In Met. V. 7. 849–858.
См., например, ST III. 3. 7 ad 1, где Аквинат говорит, что субстанциальная форма умножается в соответствии с разделением материи.
Это верно даже применительно к тем свойствам, которые средневековые логики называли propria [собственными свойствами]. Proprium – это свойство, которым всегда обладают представители определенного вида, причем только они. Способность смеяться, или risibilitas, составляет proprium человеческого существа. Propria классифицируется средневековыми логиками как разновидность акциденции в силу того факта, что, хотя члены вида всегда обладают собственным признаком, характерным для данного вида, при его отсутствии член этого вида не перестал бы принадлежать к этому виду.
Бог не имеет акциденций, но будет также неверным утверждать, что Бог обладает субстанциальной формой. Ибо в случае божественной простоты невозможно провести различение между Богом и его природой.
См., например, ST III. 4. 4 sed contra; corpus.
См. In Met. VII. 17.1672–1674. Здесь Аквинат говорит, что в случаях, когда композит представляет из себя единую вещь, он не тождествен своим частям, но есть нечто высшее и превосходящее по отношению к ним. Любопытный современный довод против редукции целого к его частям см. в статьях: Mark Johnston, "Constitution is Not Identity" // Mind 101 (1992): 89-105; Lynne Rudder Baker, "Why Constitution is Not Identity" // Journal of Philosophy 94 (1997): 599–621. Блестящий анализ конституирующего отношения см. в статье: Lynne Rudder Baker, "Unity Without Identity: A New Look at Material Constitution // Midwest Studies in Philosophy 23 (1999): 144–165. Cp. также Baker (2000).
По мнению Фомы, это не синонимы: хотя они и обозначают в реальности одну и ту же вещь (об этом см. SCG IV. 38 [3766]), они обозначают ее несколько разными обозначениями, ибо suppositum – термин второй интенции, a hypostasis – термин первой интенции. Этот сложный момент средневековой логики я здесь опускаю для краткости. Об этом различении см., например, De unione verbi incarnati 2, corpus. (Термин первой интенции обозначает реально существующий объект (например, реально существующий камень или человека), термин вторичной интенции обозначает логическое понятие, существующее как абстракция в уме человека (например, логические понятия "вид", "род", "универсалия"). – Прим. ред).
Ясное объяснение употребления этих терминов Аквинат приводит в De unitate verbi incarnati 2; см. также QQ V. 2. 1.
ST III. 2. 2.
См., например, De unione verbi incarnate 1. Здесь Фома говорит, что во всем, в чем присутствует либо акциденция, либо индивидуальная материя, суппозит и природа не одно и то же, ибо в этом случае суппозит связан с природой через присоединение. См. также SCG IV. 40 (3781), где Аквинат объясняет различие между единичным сущим и его чтойностью, или природой, и показывает, что суппозит по имени Сократ не тождествен его субстанциальной форме, потому что в нормальных естественных условиях он конституирован также количественно означенной материей.
Я благодарна Брайану Лефтоу за то, что он обратил мое внимание на этот фрагмент.
Inl Сог 15. 1.2.
С точки зрения Аквината, личность есть индивидуальная субстанция разумной природы, а человеческое существо есть индивидуальная субстанция разумной животной природы. Так как это не одно и то же, некоторые исследователи в устной беседе утверждали, что моя интерпретация нуждается в отдельном текстологическом аргументе: ведь тексты, казалось бы, не отрицают, что невоплощенная душа является человеческим существом. Я с готовностью рассматриваю это отдельное возражение, хотя считаю нужным указать, что, хотя Аквинат и усматривает различие между личностью и человеческим существом, не существует различия между человеческой личностью и человеческим существом.
См., например, SCG II. 57, где Аквинат обстоятельно рассматривает аргументы против попытки Платона доказать тождество между человеком и душой.
См., например, ST Suppl. 69. 2.
ST Suppl. 70. 2–3.
ST Suppl. 69. 3.
ST Suppl. 69. 4–5.
См., например, Eric Olson, The Human Animal (Oxford: Oxford University Press, 1997).
Современные способы гармонизации лейбницевского закона с изменением во времени (см., например, Lewis [1986] и Zimmerman [1998]) могли бы предложить Аквинату выход из этой ситуации, если бы оказались совместимыми с остальными сторонами томистской метафизики. Но отнюдь не ясно, имеется ли такая совместимость.
Быть может, в связи с этим стоит подчеркнуть следующее: контрпример, в котором речь идет о Туллии и Цицероне и который я привела, чтобы показать, что неразличимость свойств во времени и тождество через совпадение, по мнению Фомы, недостаточны для идентичности, – этот контрпример черпает силу во временном разрыве в существовании референта обозначений "Цицерон" и "Туллий".
Следовательно, Аквинат разделил бы ту интуицию ван Инвагена, что два объекта (или две субстанции) не могут целиком состоять из одинаковых частей в одно и то же время (Peter van Inwagen 1990: 5).
Peter van Inwagen, "Composition as Identity" / James Tomberlin (ed.), Philosophical Perspectives, vol. 8 (Atascadero, CA: Ridgeview Publishing Co., 1994), pp. 207–219. Аквинат прямо обсуждает этот вопрос в In Met. VII. 13. 1588; см. также ST III. 17. 1 obj. 1, где говорит, что там, где имеются одна и другая вещь, имеются две вещи, а не одна. (Хотя этот довод присутствует в возражении, в ответе на возражение он не затрагивается).
Baker (1999: 151).
Как разъяснялось выше, фактически материальное целое, по мнению Фомы, можно так разделить на материю и форму, что материя сама окажется композитом из материи и формы. Таким образом, в сложном материальном композите существуют разные уровни организации, а стало быть, и разные комплексы конститутивных отношений. Бейкер приводит интересный аргумент, призванный доказать, что и в этом случае конституция не будет транзитивным отношением; см. Baker (1999: 164, п. 30).
Дело обстоит так из-за технических особенностей средневековой философии (логики и метафизики). Природа вещи есть то, что обозначается именем вида, к которому принадлежит вещь; вид же определяется в терминах рода и видового отличительного признака.
См., например, SCGIV. 41 (3787–3789).
См., например, SCG IV. 36 (3740). Здесь Аквинат утверждает, что природе любой вещи свойственна операция, проистекающая из субстанциальной формы этой вещи. См. также ST III. 17. 2, где говорится, что суппозит – это существующее, а природа – то, в силу чего он существует.
ST III. 2.3.
SCG IV. 48 (3835).
Более подробное обсуждение этой темы см. в главе 14 о воплощении (в перевод не вошла. – Прим. пер.).
В связи с этим Бейкер говорит скорее о независимом обладании некоторым свойством, чем об обладании им самим по себе, и анализирует, что означает для вещи независимое обладание свойством. См. Baker (1999: 151–160).
Метафора заимствования здесь принадлежит Бейкер, см. Baker (1999:
151-160).
Baker (1999: 159–160).
ST la 76. 1.
SCG IV. 48 (3835).
STL 75. 2 ad2.
В отличие от того, как это происходит в случае человека, в таких субстанциях недостаточно временной непрерывности субстанциальной формы, потому что их формы не могут существовать отдельно от композита.
В публикации 1999 г. Файн пытается ввести в гилеморфические теории целого и частей дистинкцию, которая объяснила и высветила бы следующий факт: иногда изменение частей совместимо с продолжением существования целого, по отношению к которому они являются частями, а иногда такой совместимости нет. По мнению автора, материальный композит может получать как жесткое воплощение (изменение которого несовместимо с продолжением существования композита), так и воплощение изменчивое (допускающее изменения при сохранении существования композита). Объяснение, которое предлагает Файн, и применение этой дистинкции полезны. Однако, насколько я могу судить, они не обеспечивают всего, что необходимо для принципиального разграничения между материальным изменением в одной и той же вещи и таким изменением, которое означает порождение некоторой новой вещи.
Глава 2
Благо
Введение
Как показывает трактовка этических вопросов в "Сумме теологии" и других трудах, основа этики: Фомы – учение о добродетелях. Иногда Фома обсуждает моральные принципы или правила; например, в ST он посвящает по одному вопросу предписаниям справедливости и силы. Но предписания справедливости оказываются десятью заповедями, а предписание силы, судя по всему, просто библейской заповедью бояться не людей, а Бога. С другой стороны, в [первых] 170 вопросах IIа IIае "Суммы теологии" (как и во многих других работах) Аквинат излагает свое видение человеческих добродетелей. Они включают в себя не только кардинальные, или моральные добродетели (благоразумие, справедливость, мужество и умеренность) и добродетели, с ними связанные, но богословские добродетели (веру, надежду и любовь), а также интеллектуальные добродетели (мудрость, знание и понимание).
Описание добродетелей у Фомы отличается богатством и: комплексностью, а их обсуждение помещается в сложную сеть средневекового этического знания. Она включает в себя семь даров Святого Духа, по меньшей мере три из которых дублируют интеллектуальные добродетели: мужество, набожность, страх, совет (concilium), мудрость, scientia (что обычно переводится как "знание") и понимание. Кроме того, Аквинат включает в свое описание двенадцать даров Святого Духа (веру, любовь, радость, мир, добросердечие, долготерпение, благость, милосердие, кротость, умеренность, воздержание и целомудрие), а также семь блаженств: блаженные алчущие и жаждущие, когда получают воздаяние по справедливости; блаженны миротворцы, кроткие, нищие духом, скорбящие, милосердные и чистые сердцем. Наконец, Фома дополняет свое описание добродетелей тем, что сравнивает их с противоположными им пороками, особо сосредоточиваясь на перечне, который был известен в Средние века под именем семи смертных грехов: перечне, восходящем, по меньшей мере, к эпохе Кассиана и принявшем законченную форму при Григории Великом. В порядке убывания тяжести грехов список выглядит так: гордыня, зависть, гнев, праздность, скупость, чревоугодие и похоть.
В части III этой книги я постараюсь дать представление о глубине и силе этой этической системы, взяв по одной репрезентативной добродетели в каждом из трех видов добродетелей, признаваемых Фомой: моральных, интеллектуальных и богословских, – и посвящая по отдельной главе каждой из них. Здесь же я намереваюсь рассмотреть метафизику блага, которая лежит в основании всей томистской этики. Эта метафизика предоставляет базирующейся на добродетелях этике Фомы своего рода метаэтический фундамент (который в некоторых современных этических учениях, выстроенных вокруг понятия добродетели, объявляется отсутствующим) и полагает основание этическому натурализму, отмеченному известной философской утонченностью. Более того, эта метафизика дополняет свойственный Фоме аристотелевский упор на рациональность как на моральный стандарт, предлагая метод определения этически релевантных степеней рациональности. Наконец, когда натурализм Аквината сочетается с его пониманием абсолютной простоты Бога, возникает связь между моралью и теологией, которая составляет привлекательную альтернативу морали божественных заповедей: отныне мораль выстраивается не просто как диктат божественной воли, но как выражение божественной природы.
Центральный метаэтический тезис аквината
Центральный тезис томистской метаэтики гласит:
(Т) "бытие" и "благо" суть одно и то же с точки зрения референции (idem secundum rem), но различаются только по смыслу (differunt enim secundum rationemf.
Что здесь Фома имеет в виду и каковы для этого основания?
Он сам начинает свое обоснование этого тезиса с того, что упоминает и утверждает связь, которую Аристотель усматривал между благом и желаемым. Фома говорит: "Суть блага заключается в том, что нечто желанно, и Философ (Этика I) говорит, что благо есть то, чего все желают". Важно правильно понять это утверждение. Хотя все вещи желают блага, не все вещи, способные стремиться к благу сознательно, понимают, в чем истинное благо: творения, наделенные интеллектом и волей, могут желать мнимого блага, как если бы оно было настоящим. По словам Фомы,
Нечто может быть предметом желания двумя способами: либо потому, что оно есть благо, либо потому, что кажется благом. Из них первое есть истинное благо, потому что кажущееся благом побуждает стремиться к нему не само по себе, но постольку, поскольку имеет некую видимость (species) блага; между тем благо побуждает стремиться к нему само по себе.
Итак, для Аквината желанность в любом случае представляет собой сущностный аспект блага.
Далее, если вещь желанна как вещь определенного рода, то, по мнению Фомы, она желанна постольку, поскольку совершенна в своем роде, то есть постольку, поскольку являет собой безупречный, превосходный образец, свободный от значимых дефектов. Фома говорит:
То, в силу чего нечто называется благим, есть его собственная добродетель… Но добродетель есть род совершенства, ибо мы говорим, что нечто совершенно, когда оно достигает собственной добродетели, что явствует из книги VII Физики. Таким образом, все совершенное, в силу самого этого факта, является благим. Именно поэтому все стремится к своему собственному совершенству как к своему собственному благу.
Но тогда, по мысли Аквината, вещь совершенна (блага в своем роде), а потому и желанна, поскольку она пребывает в бытии. Другими словами, вещь совершенна в своем роде в той мере, в какой она полностью реализована. Согласно Аквинату, "совершенство чего-либо есть его благо", но "вещь совершенна постольку, поскольку актуализована". Или, как говорит Фома в другом месте: "С точки зрения природы (naturaliter), благо чего-либо есть его актуальность и совершенство".
В другом примечании к высказыванию Аристотеля Фома выводит значение "блага" из понятия того предмета, в котором желание достигает кульминации:
Цель есть то, в чем желание действующей или побуждающей к действию вещи успокаивается… Но это часть определения блага, [а именно], благо утоляет желание, ибо благо есть то, чего все желают. И потому любое действие и любое побуждение существуют ради блага.
Далее, предмет желания желанен либо ради чего-то другого, либо ради чего-то другого и самого себя, либо только ради самого себя. То, что желанно только ради самого себя, воспринимается желающим как его конечная цель: как то, ради чего он желает всех прочих вещей, каких желает; как то, в чем иерархия его желаний достигает кульминации. Фома говорит: "Так как все желает своего собственного совершенства, вещь желает, как своей конечной цели, того, чего она желает как блага, ее усовершающего и восполняющего".