В конце концов на 6-м Вселенском соборе (680–681) было догматически провозглашено диофелитство и диоэнергизм во Христе: "И две природных воли или хотения в Нем, и два природных действия, неразлучно, неизменно, нераздельно, неслиянно, по учению Святых Отец наших, также проповедуем; два же природных хотения не противоположны, как говорили нечестивые еретики – да не будет! – но Его человеческое хотение последует (а не противостоит или противоборствует), лучше же сказать, подчиняется Его Божественному и всемогущему хотению".
Учение о двух волях и двух действиях во Христе снимает популярный вопрос критиков христианства "зачем Иисус молился Богу – ведь Он сам Бог, значит, молился Он самому себе?" По сути дела, люди, задающие этот вопрос, критикуют не ортодоксальное христианство, а монофелитство. Точно так же те, кто говорит, что Иисус, будучи Божеством, не мог по-настоящему страдать на кресте, по сути дела критикуют монофизитство, в простоте своей принимая его за ортодоксию.
Иисус, несомненно, мог молиться Богу Отцу, ощущая Его в своем человеческом сознании как иную ипостась Своего Божества, Его – как Рождающего, Себя – как Рожденного. Его волю он познавал Своим Божеством, Предвечным Логосом, с которым человеческий разум и душа Иисуса пребывали в постоянном таинственном общении. Он обращался к Богу как человек, и к Рождающему – как Рожденный, как Логос. Его молитва отличалась от нашей, по сути, только тем, что присутствие Бога Он ощущал постоянно, и то, что для большинства из нас загадка – знать волю Бога о себе – для Иисуса было открытой книгой. Оставаясь свободным, Он мог бы противиться этой воле. Но Он исполнил ее.
Последней христологической ересью, всколыхнувшей христианский Восток, стало возникшее в VIII веке иконоборчество . Опять вопрос, казалось бы, не относящийся непосредственно к христологии: "Допустимо ли изображать Христа и почитать эти изображения, если фактически на них отражена только человеческая Его природа?" – оказался формой постановки проблемы о полноте Боговоплощения, о возможности умозрительного расчленения в Нем Божественного и человеческого.
Иконоборчество (запрет на изображение Христа и святых или, в мягкой форме, на выражение перед ними знаков почтения изображенным на них лицам) для многих выглядело привлекательным. Во-первых, из политических соображений – ради взаимоотношений с набирающим силу и международный вес исламом. Из соображений духовных – потому что в народном благочестии почитание священных изображений стало принимать неуместные и соблазнительные формы, близкие языческому идолопоклонству Император Михаил Травл (ум. 829) писал Людовику Благочестивому, вероятно, не слишком сгущая краски, что неумеренные почитатели икон "поклоняются им и ожидают именно от икон себе помощи. Многие облекают их льняными покровами и делают их кумовьями при крещении детей, другие, принимающие на себя монашество, оставили прежний обычай, чтобы кто-нибудь из известных лиц при их пострижении получал волосы в свои руки, а кладут волосы на иконы. Некоторые пресвитеры и клирики соскабливают даже краски с икон и примешивают их к евхаристии. А иные кладут евхаристию на иконы и отсюда уже причащаются. Иные совершают евхаристию не в церквах, а в частных домах, и притом на иконах, которые служат вместо престола".
Конечно, такая практика вступала в вопиющее противоречие с ортодоксальным пониманием иконопочитания. Собор 787 года (VII Вселенский) четко отделил изображения как от лиц, на них изображенных ("первообразных"), так и от материала, из которых они изготовлены, и который не являются объектом ни "почитательного поклонения" ( проскинезис , поклон), ни, тем более, "истинного поклонения ( патриа , служение), "которое подобает одному лишь Божескому естеству". Догматическое определение собора объясняло, казалось бы, очевидную вещь: "честь, воздаваемая образу, адресуется первообразному, и кланяющийся перед иконой кланяется ипостаси изображенного на ней". Поэтому изображение Христа по Его человеческой природе (которая только и имеет образ) изображает Богочеловека – не потому что на ней отражается и Его Божество, а потому что сама личность Христа является Богочеловеческой. Связь между образом и первообразом возникает в восприятии человека, и именно это делает возможным поклон перед образом адресовать тому, кто на нем изображен: "ибо сколь часто они чрез изображение на иконах видимы бывают, столько и взирающие на образы побуждаются воспоминать и любить первообразных им".
Тем не менее, слова Михаила Травла свидетельствуют о том, что догмат недостаточно усвоился массовым сознанием, которое увидело в нем только возвращение икон, но не учение о надлежащем отношении к ним. Описанные императором действия выражают не иконопочитание в понимании Собора, а именно рецидивы языческого идолопоклонства. В язычестве, в отличие от христианства, связь между изображением и соотносимым с ним божеством выглядит так: предмет-носитель изображения отождествляется с самим богом, наделяется его свойствами и служит инструментом магического на него воздействия.
В русском и других славянских языках ситуация осложняется еще и тем, что термины "латриа" и "проскинезис", противопоставленные VII Вселенским собором так же четко, как "природа" и "ипостась" Халкидонским, могут в равной степени передаваться словом "поклонение", создавая путаницу. Впрочем, проблемы, связанные с практикой иконопочитания связаны не так с отступлениями самих верующих от догмата, как с ошибочным восприятием со стороны. Это касается некоторых протестантских деноминаций, которые, подобно иконоборцам, отрицают украшение иконами мест богослужения и христианских жилищ, молитву и поклоны перед ними, но при этом, как правило, не разделяют иконоборческого мнения о принципиальной неизобразимости Христа.
Таким образом, в жестких спорах и противостояниях, осложненных непростыми отношениями между поместными церквами, личными амбициями участников и постоянными вмешательствами светских властей, на Вселенских соборах 325–787 годов сформировалось догматическое учение о личности Иисуса Христа. Эта личность всегда была центром христианского богословия и практики, поэтому важность правильного понимания роли этой личности и того, что она собой представляет, понятна каждому христианину Как видим, это отнюдь не вопрос о разбивании яиц с тупого или острого конца.
Христиане признают в установлении догматов Божий промысел и действие Святого Духа, говорящего в соборных решениях. Признаваемые выражением богодухновенной истины, догматы, принятые Вселенскими соборами, определили лицо христианской ортодоксии. Догмат является неотменимым учением, его нельзя пересмотреть какое-то время спустя и принять другой, более "прогрессивный". Нельзя также оставаться в лоне церкви и не признавать ее догматов.
В то же время историческое применение догматов сопровождалось рядом ошибок и просчетов, о необходимости соборного преодоления которых все чаще говорится в разных частях конфессионально разобщенного христианского мира. По причине этих ошибок и просчетов некоторые поместные церкви все еще находятся в состоянии раскола.
Однако это не означает безблагодатности, еретичности и погибельности этих церквей. Например, в случае с так называемыми дохалкидонскими церквами имела место не ересь, а трагическая ошибка: передать разницу между "естеством" и "ипостасью" в переводе на коптский или армянский язык оказалось непростой задачей. "Две природы в одной ипостаси" звучало как бессмысленный оксюморон "два в одном" и выглядело попыткой реабилитации несторианства. Мудрости же, проявленной отцами Халкидонского собора при формулировке догмата о двух природах во Христе (диофизитство), не хватило для его последовательного применения. Ярлык осужденного "монофизитства" прилепился к тем негрекоязычным христианам, которые не могли понять из путаных греческих объяснений, в чем состоит суть догмата. Схизма оказалась масштабной: церкви, отпавшие по причине обвинения в монофизитстве, составляют целое семейство: Армянская Апостольская, Коптская, Сирийская, Маланкарская церковь Индии, Эфиопская, Эритрейская. Они находятся в евхаристическом общении и считают себя Вселенской церковью, наследниками древней ортодоксии [6] , отвергнутой, по их мнению, на Халкидонском соборе. Сейчас ведется активный богословский диалог, направленный на восстановление евхаристического общения, однако тысячелетнюю разобщенность преодолеть нелегко.
ЦЕРКОВНЫЕ ТАИНСТВА
Смысл таинств
Апостол Павел в своих посланиях употребляет слово мистерион – по-русски "тайна" или "таинство": "…тайну, сокрытую от веков и родов, ныне же открытую святым Его… которая есть Христос в вас, упование славы" (Кол 1:26–27). Именно этим словом обозначается то, что принято называть церковными таинствами.
К сожалению, этимология славянского "тайна" (от "таить", скрывать) может вводить в заблуждение: исходное греческое слово происходит от глагола со значением "учить, посвящать в знание", поэтому и относится в Писаниях Нового Завета к вещам, которые уже открылись или должны быть открыты. Впрочем, однокоренное слово "мистика" сегодня также часто воспринимается в совершенно противоположном ему смысле – как что-то чуждое человеческому опыту и закрытое от понимания, хотя в христианстве (как и за его пределами) под ним имеется в виду живое и непосредственное знание Бога, духовный опыт.
Рассказ о христианских таинствах приходится начинать с этой оговорки, потому что превратное понимание этого термина (которое можно встретить даже в популярной церковной литературе) как указание прежде всего на что-то происходящее невидимо и недоступное осмыслению может совершенно затуманить суть и значение сакраментологии [7] в христианской жизни и практике. Такое недопонимание – не редкость и среди самих христиан, что исторически обусловлено двумя факторами.
Во-первых, как уже было сказано в разделе "История", после прекращения гонений и превращения христианства в государственную религию началась клерикализация Церкви. Христианское большинство состояло уже не из людей, дорожащих своими убеждениями настолько, чтобы идти ради них на смерть, а из лояльных граждан, исповедующих общепринятую идеологию. Это привело к тому, что церковное служение стало восприниматься как исключительная прерогатива посвященных в него лиц, а не всего собрания – царственного священства (1 Пет 2:9). Слово "лаик" – член народа Божия (по-русски – "мирянин"), постепенно превратилось в технический термин для обозначения членов церкви, не несущих никакого служения, не включенных в клир. Вопреки самим богослужебным текстам, бережно сохраняемым церковью с древних времен, миряне постепенно начинают воспринимать самих себя не как участников богослужения, а лишь как присутствующих на нем и только принимающих таинства. При таком подходе неизбежно формируется отношение к таинствам как чему-то принципиально далекому от мирян.
Во-вторых, секуляризация общества привела к резкому снижению значения церковно-сакраментальной жизни как таковой. Прежде церковь, хотя и понимаемая как нечто внешнее, сосредоточенное в ведении духовного сословия, неизбежно сопровождала всю жизнь человека от крещальной купели до кладбища – сейчас же этими двумя встречами зачастую и ограничивается ее значение для многих "христиан".
В действительности под словом "таинство" христиане имеют в виду не скрытое или скрываемое, но открываемое, являемое: духовное действие Божественной благодати, невидимое по своей природе, становится видимым и здесь и теперь в конкретных человеческих действиях и материальных предметах.
В первом тысячелетии за словом "таинство" еще не был закреплен четкий терминологический смысл. Некоторые авторы, говоря о таинствах, имели в виду только крещение и евхаристию. Другие, напротив, могли применять это слово к монашескому постригу, погребению, помазанию на царство, освящению воды – обрядам и церемониям, которые сегодня таинствами никто не называет. Но постепенно возобладала тенденция относить его только к тем священнодействиям, о которых в той или иной форме имеются свидетельства в Писаниях Нового Завета, в практике самого Христа и апостолов, что давало основание говорить, хотя не всегда в строго буквальном смысле, что они установлены лично Христом. Окончательно концепция семи таинств была закреплена на западе в XII веке, но православная церковь, несмотря на разрыв общения и более чем сложные отношения с Римом, сразу же восприняла ее как соответствующую древнему Преданию.
Говоря о таинствах, мы будем рассматривать формы и процедуры их совершения. Но следует пояснить, что под таинством подразумевается не только определенное церковное священнодействие, но в первую очередь само состояние, в которое оно вводит и начало которого знаменует. Поэтому участие в таинствах из суеверных побуждений, без понимания их смысла считается в христианстве очень тяжелым грехом. Всего насчитывается семь таинств: крещение, миропомазание, исповедь, елеосвящение, брак, священство, евхаристия.
1. Крещение
Это единственное таинство, упомянутое в Символе веры (см. с. 151). Его смысл выражен там словами "для прощения грехов".
Говоря о том, что крещение "спасает нас воскресением Иисуса Христа" (1 Пет 3:21), апостол делает важную оговорку: под крещением имеется в виду не сам обряд погружения в воду, "плотской нечистоты омытие", который взятый в отдельности крещением не является, но "обещание Богу доброй совести". Не случайно и в латинском языке для обозначения понятия "таинство" закрепилось слово "сакраментум", означавшее у римлян священную клятву, воинскую присягу.
Несмотря на то, что и обещание – понятие, казалось бы, относящееся только ко взрослым людям, церковь издревле признавала крещение не только взрослых, но и младенцев, хотя в древности крещение детей, особенно до трех лет, рассматривалось скорее как исключение, чем правило. Основанием для этого служат слова Иисуса Христа: "Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него" (Мк 10:14–15). Заметим, что "приходить" сказано о младенцах, которых "приносили к Нему" (ст. 13). Вопреки мнению менонитов, баптистов и отделившихся от баптизма поздних протестантских течений (адвентисты, пятидесятники, харизматы), считающих, что младенцу чего-то недостает для принятия крещения, Христос учит, что недостает как раз взрослым: "если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное… Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного" (Мф 18:3,10). Имеется в виду интуитивное понимание младенцами своей нужды в Боге, вера (доверие) Ему: "Душа человека по природе христианка", – писал Тертуллиан (ок. 155 – ок. 220). В процессе взросления под воздействием первородного греха приходит ощущение собственной самодостаточности – и требуется интеллектуальное и волевое усилия для возвращения к детской вере, но уже на качественно новом, зрелом уровне (что и называется обращением к Богу). Дорассудочную, свойственную человеческой природе веру младенцев церковь считает достаточным основанием для того, чтобы преподать им крещение.
Однако вера имеет также аспекты, которые младенец проявить не может: волеизъявление на принятие крещение и обещание (клятва), выражение своей готовности сочетаться с Христом. Этот недостаток временно компенсируют родители-христиане, приносящие ребенка креститься и обещающие воспитать его в вере, чтобы в будущем сам мог подтвердить данные за него обеты. Поскольку в условиях массовой христианизации общества далеко не всем верующим родителям оказалась под силу эта задача, формируется и закрепляется институт восприемничества: от купели ребенка принимал уже не родитель, а опытный христианин, который и брал на себя ответственность за его обучение основам веры. Хотя поздний (ок. XIV в.) обычай предполагает наличие двух "крестных родителей", по церковным правилам восприемником считается только один – одного пола с ребенком. Принятие в качестве крестных неверующих или не способных выполнить свои восприемнические обязанности – такое же серьезное каноническое нарушение, как и крещение взрослых без оглашения (катехизации), то есть научения христианским основам и сознательного исповедания им Символа веры.
Согласно традиционным представлениям, в крещении человек также получает ангела-хранителя – в соответствии со словами псалма: "Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих" (Пс 90:11). Поэтому день крещения принято называть Днем ангела. Впрочем, из приведенных выше слов Христа следует скорее, что "свой ангел" (ср. Деян 12:15) есть у каждого человека с рождения. Возможно, речь идет о "духе человека" и о том, что он воскресает в крещении. Поскольку в христианском мире широко (но не повсеместно) распространяется традиция принимать в крещении новое имя в честь христианских святых, возникает понятие о "своем святом", имя которого ты носишь и к которому прежде всего обращаешься за молитвенной поддержкой [8] . Из-за обычая называть ребенка именем святого, празднование памяти которого приходится на день крещения, а само крещение совершать на восьмой день после рождения, часто путают понятия "именины", "день ангела" и "день рождения", а ангела-хранителя смешивают со святым, в честь которого ребенок был назван. Все эти моменты, однако, являются второстепенными и не должны затемнять основной смысл крещения: сочетание со Христом и воскресение (возрождение) в Нем как новое творение.
2. Миропомазание
Первая проповедь, которую произнес апостол Петр в день Пятидесятницы, заканчивается словами "Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа" (Деян 2:38). Речь идет о трех взаимосвязанных, но четко различаемых последовательных действиях.
Покаяние ( греч . "метанойя" – перемена ума) означает ответ человеческой воли на Божественную благодать, готовность оставить греховную жизнь и присоединиться к церкви – сокровищнице даруемой Христом освящающей благодати. Вопреки доктрине некоторых неопротестантских конфессий, покаяние само по себе не возрождает человека, а лишь приводит его к возрождающему (Христовым воскресением) крещению и становится необходимым условием для его принятия.
Крещение, как говорилось выше, духовно восстанавливает ("воскрешает") человека для "жизни во Христе".
Получение дара Святого Духа – следующая ступень на пути воцерковления. Согласно ясным свидетельствам книги Деяний апостолов, оно происходило после крещения через возложение апостолами рук на головы крещенных и молитву над ними: "через возложение рук апостольских подается Дух Святой" (Деян 8:18). Фактически речь идет о посвящении в первую – всеобщую – степень новозаветного священства, в сан лайка (мирянина).
Если власть совершать крещение дана любому христианину в силу его царственного священства, то даром возложения рук для возведение в новозаветное священство (как всеобщее, так и служебное, выделяемое в отдельное таинство) были наделены только апостолы, передавшие его затем своим преемникам – епископам (Тит 1:5).