Таким образом, по-видимому, сочинение Эксагоге Иезекииля Трагика следует воспринимать как еще одно указание на существование до-христианского иудейского представления о Моисее как небесном посреднике. Бог ли изображен на престоле или некая небесная фигура, например, великий ангел, представляющий Бога, в любом случае Моисею дарован Богом статус правителя, с непременными символами-атрибутами этого статуса, скипетром и короной. Высокое положение Моисея в иерархии бытия также подчеркивается мотивом поклонения ему со стороны "звезд", выстроившихся перед ним как перед своим предводителем. Звезды, возможно, символизируют народ, над которым Моисей поставлен вожатым и судьей (намекая, возможно, на текст из Быт. 37:9–10, где говорится о сне Иосифа). Или, что, по моему мнению, более вероятно, они представляют небесное воинство, принимающее Моисея в его новом качестве главного посредника между ним и людьми, назначенного Богом. Звезды нередко служат символом ангельских существ в иудейской религиозной традиции (см., к примеру, Иов 38:7), а также они связаны с божественными фигурами в других религиозных традициях.
Мотив восшествия Моисея на престол, предназначенный для него Богом, соотносится с представлением фигуры "Избранного" в Первой книге Еноха, похожим образом восседающего в сцене эсхатологического суда (см. к примеру, 45:3; 51:3; 55:4; 61:8). Космический обзор, дарованный Моисею (строки 77–78: "вся земля… то, что под землей и над небесами") служит параллелью к описанию откровения небесных тайн, дарованного Еноху (см. напр., Книга юбилеев 4:21; 1 Енох 14–36; 72–82). Такого рода мотив служит еще одним указанием на восприятие Моисея как героя, избранного Богом и наделенного важной ролью в процессе управления миром, осуществляемого Богом. Даже если допустить правоту Джейкобсона в его взглядах на то, что Иезекииль стремился опровергнуть идею о даровании обязанности управления миром Моисею и мистического видения всей вселенной, и вместо этого древний трагик намеревался ограничить роль Моисея, представив его земным правителем и пророком, хотя и назначенным Богом, тем не менее Эксагоге, по крайней мере, служит косвенным свидетельством существования предания о Моисее как главном представителе Бога на небесах.
Филон
Более всего свидетельств об интересе к фигуре Моисея в дохристианском иудаизме как о главном посреднике между Богом и людьми обнаруживается в сочинениях Филона Александрийского (ок. 50 г. до н. э. – 50 г. н. э.). Не все свидетельства Филона имеют непосредственное отношение к нашей теме; кроме того, его творчеству посвящены многочисленные исследования специалистов в этой области, так что я постараюсь обратить особое внимание только на представление этого автора о Моисее как главном божественном посреднике.
Разумеется, лучше всего начать обсуждение этой темы с сочинения Филона, посвященного жизни Моисея (О жизни Моисея 1.155–159). Филон пишет о том, что по причине отвержения Моисеем преимуществ, которые предоставлялись ему при дворе фараона, Бог вознаградил Моисея, назначив его "соучастником (koinonon) в Своих Собственных владениях", и "даровал ему весь мир в качестве доли, вполне подходящей для Своего наследника" (1.155). Подтверждая свои слова, Филон говорит, что "все стихии подчинялись ему [Моисею] как своему господину", явно намекая на библейские знамения и чудеса, совершенные по повелению Моисея (1.156). Затем Филон приводит одну из многочисленных аллюзий, содержащихся в его сочинениях, на текст Исх. 7:1, где Моисей назван "богом" (элохим в древнееврейской версии и theos в греческом тексте, которым пользовался Филон; ср. также Исх. 4:16), и утверждает, что Моисей вошел "в темноту, где был Бог, то есть в невидимую, нематериальную и изначально существующую сферу бытия, составляющую основание для всех сотворенных вещей", и там он созерцал "то, что скрыто от взора смертной природы" (1.158). Филон, по-видимому, знаком с преданием, согласно которому восхождение Моисея на гору Синай представляется своего рода непосредственным общением с Богом, возможно, в результате вознесения на небеса.
Из контекста этого отрывка становится вполне очевидным, по моему мнению, что в представлении Филона главный смысл статуса Моисея как "соучастника" Бога состоит в том, что Моисей служит совершенным "образцом" (paradeigma) для всех желающих достичь состояния истинного благочестия (1.158–59). Вполне вероятно также, что Филон таким образом формулирует свою собственную интерпретацию образа Моисея как главного посредника между Богом и людьми, и что он основывается на предании о божественном посредничестве, в котором Моисей воспринимался как Божий наместник и великий визирь.
Подобное предположение можно обосновать, обратившись к интерпретации Филоном текста Втор. 5:31. Повелев израильтянам: "Возвратитесь в шатры свои", Бог выбирает Моисея, говоря ему: "останься со мной", и назначает его глашатаем Божьих заповедей. Толкование Филоном текста Втор. 5:31 служит указанием на то, что он воспринимал слова, обращенные к Моисею, как представляющие собой приглашение к общению с Богом для обретения неких особых свойств. Каждый раз контекст толкования рассматриваемого библейского текста у Филона указывает на то, что он понимает мотив близости с Богом как особый вид духовного состояния, представляя Моисея и его "место" с Богом как пример обретения божественных свойств и качеств, к достижению которых он призывает своих читателей. Вполне вероятно также, что Филон приспосабливает к своим собственным концепциям предание о Моисее как о пророке, предстоящем в особой роли перед Богом, и что Филон не был первым автором, обратившимся к тексту Книги Второзакония для обоснования идеи о том, что Моисей наделен дарованными ему Богом статусом и властью.
К примеру, Филон обращается к тексту Втор. 5:31 в поисках доказательства того, что некоторые люди удостоены Богом особой чести превосходить своими знаниями даже таких патриархов, как Авраам и Исаак (О жертвах Авеля и Каина 8). Бог назначил некоторых людей быть "рядом с Ним Самим", то есть пребывать в том же состоянии совершенства, не подверженного изменениям. Филон продолжает развивать свою мысль относительно природы Моисея (О жертвах Авеля и Каина 9) утверждением о том, что Бог даровал ему нечто, превосходящее особые свойства, присущие царям и правителям: "Он поставил его богом" (eis theon, с явной аллюзией на Исх. 7:1). Затем (О жертвах Авеля и Каина 10) Филон обнаруживает новое свидетельство особого статуса Моисея в тексте Священного Писания, где говорится, что "никто не знает места погребения его" (подразумевая Втор. 34:6). Филон воспринимает это свидетельство как указание на то, что Моисей не претерпел изменений, подобных тем, что испытывают обычные смертные, когда они умирают, также как и Бог всегда остается неизменным.
В рассуждениях о типах человеческих характеров, содержащихся в сочинении О потомстве Каина 27–31 (где Моисей представлен совершенным образцом существа, достигшего общения с Богом в наивысшей степени) Филон обращается к тексту Втор. 5:31 и другим стихам из Ветхого Завета для обоснования своей точки зрения. Филон интерпретирует Втор. 5:31 как указание на то, что Бог позволяет "достойному человеку (ho spoudaios) быть одной с Ним природы (tes heautou physeos), что представляет из себя покой (eremias)" (О жертвах Авеля и Каина 28). Похожие мысли выражены в трактате О гигантах 49, также с привлечением Втор. 5:31. Совершенно очевидно, что текст Втор. 5:31 очень подходил как для теории Филона о восхождении Моисея, так и для изложения его взглядов на природу духовного совершенствования.
Нельзя упустить из виду, что интерпретация Филоном вознесенного в высшие сферы Моисея носит характер этического совершенствования. Согласно Филону, Моисей был обожествлен в том смысле, что он получил особого рода благословение и был наделен божественными качествами, такими как истинный покой и особое знание о природе Бога и его замыслах. Это особое знание воплощено в законе, переданном через Моисея Израилю в наследство. Филон представлял Моисея наделенным подобными качествами в такой мере, что он стал их живым воплощением, "подобно искусной картине, прекрасному и благочестивому произведению искусства, т. е. образцом для всех, желающих подражать ему" (О жизни Моисея 1.158). Моисей был для Филона "главным пророком и главным провозвестником" (archiprophetes kai archangelos, к примеру, Вопросы и Ответы на книгу Бытия 4.8) и "человеком Божьим" (anthropos theou, к примеру, О перемене имен 125–129), но он никогда не превращался в нечто большее, чем одаренный Богом совершенный образец религиозного образа жизни, проповедуемого Филоном. Обладание Моисеем божественными качествами, так что он стал "соучастником" Бога, побуждает других людей "запечатлеть, или стремиться запечатлеть, этот образ в своих душах" (О жизни Моисея 1.159). В случае, если подобное наделение Моисея божественными качествами можно рассматривать как преображение, то к такому преображению Филон призывает также и своих читателей.
Принимая во внимание более широкий контекст иудейских источников, содержащих сведения о Моисее, интерпретация Филоном этого персонажа служит указанием на то, что Филон, по-видимому, адаптировал к своему образу мыслей предание о Моисее как посреднике между Богом и людьми, наделенном славой и почетом. Соответственно, тексты Филона можно рассматривать как свидетельства существования концепции божественного посредничества в древнем иудаизме (в данном случае представленного фигурой Моисея), хотя Филон привнес в это предание о Моисее как божественном посреднике свои собственные апологетические и философские идеи, что становится очевидным из рассмотрения других свидетельств.
Еще один излюбленный Филоном ветхозаветный текст, который он использовал в своих рассуждениях о Моисее, – Исх. 7:1. Вполне возможно, что этот текст подразумевался автором древнееврейского текста Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова 45:2, где Моисей уподобляется элохим, что, по-видимому, служит отражением предания о Моисее как о персонаже, наделенном Богом особом статусом. Поскольку Филон приводит текст Исх. 7:1 десять раз, небезосновательным будет заключить, что, ассоциируя Моисея с титулом "бог", Филон обнаружил основание для своего собственного представления о Моисее как об обожествленном существе, образце благочестия и глубокого проникновения в суть божественной природы. Холладей показал, что при использование текста Исх. 7:1 Филон всегда руководствовался глубоким убеждением в том, что неверно было бы представлять какое то ни было человеческое существо богом в буквальном смысле, при этом стараясь представить Моисея в качестве образца добродетелей, особо важных для Филона. Этот автор разрабатывал концепцию подобного рода добродетелей на основании эллинистических философских представлений о мудром и добродетельном царе.
Самое глубокое понимание того, как Филон интерпретировал термин "бог", применяемый по отношению к Моисею, можно обнаружить в трактате О том, что худшее склонно нападать на лучшее 161–162. Приведя цитату из Исх. 7:1, где Бог говорит Моисею: "Я поставил тебя богом фараону", Филон тут же замечает, что "Моисей не стал таковым в реальности" (161), и продолжает свою мысль примерами значения этого слова, отмечая, "что о мудром человеке говорится как о боге по отношению к глупому", ведь по сравнению с глупым (напр., фараоном) мудреца (напр., Моисея) "можно воспринимать как бога, в соответствии с человеческими способностями мышления и воображения, но не в буквальном смысле" (162).
Э. Р. Гуденаф признавал, что в некоторых местах Филон открыто отвергал идею о реальном обожествлении Моисея, однако этот исследователь утверждал, что Филон не был последователен в данном вопросе, и что в других местах он действительно имел в виду дарование Моисею божественного статуса (в таких текстах, к примеру, как О жертвах Авеля и Каина 9–10; О том, что не всякий добродетельный свободен 43; Вопросы и Ответы на книгу Исход 2.29, 46; О перемене имен 19, 24–26, 127–28; О потомстве Каина 28–30).
Тем не менее, если цитаты, приведенные Гуденафом, проанализировать в их контексте, его интерпретации не выдерживают критики. В каждом из таких случаев терминология обожествления полностью укладывается в нормы аллегорического метода, разработанного Филоном, и при таком подходе образ Моисея воспринимается как образец преимуществ, которые дают человеку благочестие и философские добродетели, играющие очень важную роль в богословской мысли Филона, что вполне убедительно было показано Холладеем. Понять ход мысли Филона зачастую довольно непросто, но было бы ничем не оправданным преувеличением приписывать ему учение о реальном обожествлении Моисея, таком, какое претерпевали герои языческих мифов.