Представители этого нового поколения кряшен и особенно те, кто смог стать учителями или священниками, были глубоко преданы идее дальнейшего развития проекта Ильминского после его смерти в 1891 году. Вместе с другими крещеными "инородцами" они создали настоящий культ Ильминского. Они рассказывали, что "инородцы"-христиане считали "Микулай Ибанича" (Ильминского) "своим другом и братом", хранили дома его портреты и с гордостью рассказывали, как они пили с Ильминским чай или ходили с ним в баню. Один священник-кряшен писал, что даже по прошествии десятков и сотен лет, когда позабудутся другие имена, "вечно будет жить в сердцах у инородцев дорогое и незабвенное имя Николая Ивановича Ильминского – инородческого апостола". Имеются также рассказы о том, что могилы Ильминского и Тимофеева стали местами народного поклонения, а "инородцы", когда им показывают могилы, "непременно станут на колени и плачут". Когда после смерти Ильминского его система подверглась нападкам со стороны русских, которые утверждали, что она пестует инородческий "сепаратизм", кряшены и другие с еще большим воодушевлением стали стремиться возглавить дело Ильминского, чтобы отклонить эти обвинения, поскольку не было никаких сомнений в преданности Ильминского царскому строю. Эти обвинения со стороны русских фактически способствовали объединению крещеных "инородцев", а также усилению их чувства надэтнической коллективной идентичности (как "инородцев") и преданности своим этническим группам. В результате возникла сознательная и даже политизированная кряшенская идентичность, уходящая корнями в большей степени в христианство, чем в язычество.
Разумеется, не все кряшены участвовали в этом процессе. Некоторые источники допускают, что кряшены продолжали обманывать духовенство и чиновников, лишь формально исполняя христианские обряды без особого усердия и энтузиазма. К новым школам, церквям и учителям кряшены нередко относились с недоверием, поскольку либо уже в какой-то степени исповедовали ислам, либо боялись, что им придется взвалить на свои плечи финансовое бремя новой школы. Кроме того, невозможно было поставить местное духовенство во все "инородческие" приходы, отчасти из-за невозможности обучить столь многих кандидатов в священники, отчасти из-за растущей оппозиции русского духовенства, которое стало относиться к рукоположению "инородцев" как к ошибочной и несправедливой системе привилегий. И конечно, даже если официального отпадения не происходило, склонность некоторых кряшен к исламу не исчезала. Часть кряшен продолжала именоваться татарсымаклар (склоняющиеся к исламу), и когда в 1905 году правительство наконец-то предоставило крещеным татарам свободу выбора веры, почти 50 000 из них официально вернулись в ислам в течение следующих нескольких лет.
И все же, несмотря на этот новый порядок после 1905 года, многие кряшены остались христианами. Хотя отпавшие могли просить царские власти о признании их мусульманами и в подавляющем большинстве случаев получали положительный ответ, число оставшихся в православии татар, по данным на 1911 год, превосходило 122 000. Другими словами, имея относительно свободный выбор, большинство кряшен решали сохранять свой христианский статус или, по крайней мере, не были настолько уверены в своей религиозной идентичности, чтобы отпадать от христианства. Вдохновленные революционными процессами 1905–1906 годов, как и тем, что церковь вновь проявляла готовность рукополагать "инородцев" во священники, кряшены более, чем когда-либо раньше, могли сами выступать в качестве связующего звена между христианством и своим родным миром. Результатом стал заметный рост православной религиозности кряшен, которая сосредоточилась вокруг Центральной школы и двух кряшенских монастырей, учрежденных после 1905 года, и характеризовалась паломничествами и религиозными праздниками, притягивавшими все большее число верующих. Вопреки озабоченности чиновников постоянной угрозой отпадения, местное духовенство утверждало, что кряшены до такой степени впитали в себя православие, что "в смысле отпадения в ислам опасности не представляют". В некоторых случаях кряшены даже активно ходатайствовали перед государственными властями о том, чтобы их защитили от попыток мусульман помешать им исповедовать православие. В этом контексте кряшены громче, чем когда бы то ни было, настаивали на своей особости, требуя, чтобы даже в официальной переписке их называли "крещёны", а не "крещеные татары", так как они считали наименование "татары" неверным и даже оскорбительным.
Но точно так же кряшены стремились сохранить дистанцию от русских. В последние десятилетия царской власти священники и учителя-"инородцы" все более открыто критиковали концепцию "обрусения", которое (каковы бы ни были собственные убеждения Ильминского) большинство официальных лиц считали конечной целью государственной политики в регионе. Разумеется, в силу преобладающего политического климата "инородцы" были в какой-то мере вынуждены утверждать, что они сами стремятся в итоге обрусеть. Но, основываясь на различении между православием и русскостью, проведенном Ильминским, они выдвигали новое видение обрусения, в котором главная роль отводилась постепенному, внутреннему принятию христианского "просвещения". Они называли это "духовным обрусением" и с презрением отвергали усвоение русской речи и одежды как "внешнее", "быстрое" и "узкое" обрусение. Конечно, "духовное обрусение" подразумевало любовь к России и русскому народу, но ни в коем случае не этническую и лингвистическую ассимиляцию. Напротив, устанавливая четкие православные рамки, такое видение оставляло значительное пространство для развития нерусских этнических групп.
Осмелюсь даже утверждать, что такое видение позволило кряшенам "приручить" православие и использовать его для защиты своих собственных этнических интересов. Кряшены стали христианами (в значительной мере), но их христианство при этом стало кряшенским.
"Крещеные" коммунисты и "решение" кряшенского вопроса
Идея кряшенского своеобразия оказалась весьма долговечной: пережив революции 1917 года, она даже расцвела в первые годы советской власти. Вскоре после Февральской революции несколько нерусских этнических групп учредили Общество мелких народностей Поволжья с целью "просвещения мелких народностей на основании новой гражданской жизни, исходя из национальных особенностей каждого племени". Союз, в который входили кряшены, марийцы, чуваши и представители других народностей, провел в мае 1917 года съезд, на котором прозвучал призыв к культурной автономии малых народностей, передаче земли крестьянам и более активному и беспрепятственному выдвижению нерусских на церковные должности. Они потребовали назначения "народного епископа" для каждой народности, а также митрополита Казанского края, который возглавлял бы епископов "как первый между равными". Примечательно, что даже после свержения имперской власти ведущих представителей кряшенской интеллигенции проект этого общества, нацеленный на создание надежного культурного и политического пространства для "мелких народностей", привлекал больше, чем действующие в то же время татарские объединения, которые в основном были явно мусульманскими по своей ориентации.
Правда, центростремительные силы тоже действовали. Чуваши провели свой национальный съезд в июне, а два съезда марийцев собрались позже, летом 1917 года. К октябрю и сами кряшены учредили свое национальное общество ("Кряшен"), а несколько региональных собраний кряшен прошло в Елабуге и Мензелинске. Так, представляя собой своего рода "национализацию" политики среди мусульман, в течение 1917 года наблюдалась тенденция к сужению функций Общества мелких народностей, ибо каждая отдельная национальная организация усваивала все больше черт организованной политической деятельности. К августу Общество стало просто "Союзом" (с новым уставом) – перемена, которая подчеркивала отход от надэтнического принципа объединения. Несмотря на страстные призывы предотвратить крах этого проекта надэтнического союза, принадлежность к сообществу толковалась исключительно в этнонациональных терминах. Октябрьская революция ускорила этот процесс, так как принятие большевиками принципа федерализма (национальное самоопределение на территориальной основе) ради завоевания народной поддержки заставило нерусских выражать свои интересы в национальных, а не региональных, религиозных или других надэтнических терминах. На самом деле, как показывает Юрий Слёзкин, в первые годы советской власти происходила "гонка за национальным статусом и этнотерриториальным признанием": признание большевиками различий, бывшее сначала политической уступкой, вскоре обернулось открытым поощрением этнокультурной специфики (пусть и в самой малой степени), которое понималось как самодостаточная цель.
Влияние таких императивов отчетливо отражено на страницах "Кряшен газите" ("Кряшенской газеты") – печатного органа общества "Кряшен" и нашего главного источника сведений о кряшенах в период до начала Гражданской войны летом 1918 года. Газета писала, что кряшены должны извлечь выгоду из большевистских обещаний по национальному вопросу; редактор Игнатий Алексеев стремился познакомить читателей-кряшен с "новыми законами" и русскими понятиями "нации" и "самоопределения", центральными для национальной политики большевиков. Так, он объяснял, что кряшены "составляют свой собственный отдельный народ. По-русски такой отдельный народ называется "нацией"". А указывая на многочисленные особенности кряшен, он отмечал, что "сохранение таких признаков, способ их не терять, называется по-русски "самоопределением"". Он заключал: "Среди всех народов пусть будет признание кряшенства (кряшеннек), пусть у них [кряшен] будет самоопределение". Это утверждение о том, что кряшены составляют "нацию" и должны получить надлежащие привилегии, являлось, возможно, главнейшим наследием "Кряшен газите".
В целом авторы "Кряшен газите" (в особенности Алексеев) уделяли много внимания проблеме формирования единства кряшен и организации институтов различных уровней, таких как деревенские комитеты и советы, в одну единую организацию под руководством общества "Кряшен" в Казани. Алексеев отмечал: "Объединенный народ силен, все другие народы прислушиваются к его слову. В слове народа, который разделен, нет никакой силы; в его делах не проявляется ничего великого. Из этих соображений особенно очевидна необходимость объединения кряшенского народа". Другие авторы вторили призывам Алексеева к единству и организации, а сельский учитель К. Степанов даже выразил эти чаяния в стихах. Эти призывы достигли кульминации на общем съезде кряшен в мае 1918 года, когда делегаты призвали создавать общества и собрания, публиковать кряшенские книги и газеты на любые темы, открыть исключительно кряшенскую учительскую семинарию и учредить сельскохозяйственный техникум для "малых народов" края. Отметив, что кряшены были рассеяны по всему Поволжью, съезд также убеждал "стремиться к объединению народности в смысле идейном, и, по возможности, территориальном, напр., переселяться в места, населенные кряшенами же".