* * *
Темнело, когда Медведев постучался в маленькую избушку лесника. Лесничиха, приветливо улыбаясь, впустила его.
- Здесь, здесь. Сейчас только явился. Переобувается.
Яким, сидя на лавке у печки, навертывал портянку.
- А-а, садись, садись, Митрий Николаич. Зараз побегём. - Яким никогда не говорил: "Я шел по лесу", - а всегда: "Я бёг лесом". И правда, по лесным дорогам он шагал удивительно быстро. - Вот замечаешь, портяночка размоталась. Завсегда меня тыи портяночки подводют. Сколько раз говорил Пелагее, жене то есть (это он не забывал уточнять Медведеву вот уже третий месяц их знакомства), нарежь подлиньше. Жалеет. А до чего это приводит? - Балагуря, он быстро и ловко наматывал одну, вторую портянку, осторожно натягивал сапог. - Вот до чего приводит. Третьего дня набежал на молодого лосеночка. Припустил он от меня. Я за им. Он дале. Я дале. До озера забежали. А лосеночек, не разувшись, в воду. Плыветь. Чего делать? И я за им. До середки доплыл - и что же? - портянка сбилась, сапог свалился. А? Нырнул. Присел на камешек, перемотал портяночку, сапог натянул. Вынырнул. А лосеночка и не видать - убёг! Вот, у Пелагеи - жены - на глазах было. Верно, Пелагея? - Говорил он все это с серьезным лицом. И только у самых уголков рта играли веселые морщиночки. А Пелагея молча и невозмутимо ставила на стол миску с картошкой, подавала ложки.
Мужчины наскоро поели, вышли. Только тогда Яким сказал:
- Сбирается Каменюка. Видать, переселяться будет: хозяйство в повозки укладали. Я сейчас прямо оттуда.
Наконец! Значит, Каменюка поверил! Ведь главное было - выманить его из волчьего логова. План Медведева начинал осуществляться.
Яким в лесу был неразговорчив, не любил, когда и другие шумели. К лесу он испытывал какое-то почтительное чувство. С Медведевым ему было хорошо: тот тоже понимал лес. За эти три месяца они немало побродили вместе по чащобам. Медведев не мог объяснить, почему, не глядя, находит в лесу дорогу, почему знает повадки зверей или умеет неслышно подойти к поющей птице. Это зародилось у него еще в детстве, в первых походах с матерью за хворостом, за ягодами...
Присели на поваленное дерево, послушали хрусты, шорохи и шелесты наступающей ночи. Опустился туман, словно стекая по влажным стволам осин, стало сыро. Остро запахло грибами.
- Идут, - сказал Яким.
Через несколько минут на дороге показался Афанасий Иванович Харьковский. Медведев так неслышно подошел к нему, что тот вздрогнул, когда услышал его голос.
- Тьфу, черт! - плюнул с досадой Афанасий Иванович. - Ты и ходишь-то неслышно, как рысь или тигра...
- А ты их видел когда-либо? - улыбнулся Медведев.
- Не привел господь. Ну, люди здесь. Что дальше?
- Идите лесом к переправе. Выставь дозоры и ложись в засаду. Часа через два Каменюка будет там. Мурзин пойдет по его следам, отрежет им путь назад. А на тебя они напорются. Стойте крепко, к переправе не пускайте. Их надо в кольцо зажать. Скажи хлопцам, чтоб патроны жалели. Живьем брать надо.
- А ты разве не с нами? - удивился Афанасий Иванович.
- У переправы встретимся, - успокоил его Медведев.
Он подождал, пока бойцы ЧОНа двинутся вдоль опушки к переправе. Окликнул Якима, и они пошли прямиком в глубь леса, к землянкам, в которых еще недавно хоронилась банда Каменюки.
* * *
Не все произошло так, как задумал Медведев. Каменюка оказался хитрее: выступив, оставил у землянок группу, которая обстреляла отряд Мурзина. Сам Мурзин был ранен в плечо и руку первыми же выстрелами. Но его уже увлекла радость боя. Мелочные соображения, терзавшие его весь день, исчезли, как только он воскликнул: "Вперед!", увидел, как устремились по его зову чекисты. И он бежал вперед, перескакивая через поваленные деревья и пни, забыв о своей одышке, не чувствуя ран, пока не ворвался в крайнюю землянку.
Там и нашел его Медведев. Кто-то из товарищей неумело перевязывал Мурзина, а он морщился от боли, вырывался и все кричал:
- Окружай! Окружай!..
Мурзин не удивился, увидев над собой лицо начальника.
- А-а, Дмитрий Николаевич, - проговорил он, пытаясь приподняться. - Взяли Каменюку, взяли мы их, взяли?
- Лежи, лежи, все в порядке, - успокаивал его Медведев. - Ты молодец, все хорошо, слышишь?
Взошла луна, стало совсем светло.
- Что это, солнце? Уже день? - сказал Мурзин, откидываясь на кем-то подстеленную шинель. Он коснулся руки Медведева и, когда тот наклонился, еле слышно прошептал:
- Нехорошее из-за меня вчера... А? Парень тот знал? Да? - И, не дождавшись ответа, простонал: - Зна-ал... Я потом... понял...
- Что поделать! Но ты отомстил за Нехорошева, - сказал Медведев.
Мурзин слабо улыбнулся ему.
Отправив носилки с Мурзиным и нескольких пленных бандитов под охраной в город, Медведев повел чекистов вдогонку за бандой, к переправе. Оттуда уже доносились выстрелы.
Светало. Яким "бежал" впереди, выбирая кратчайшие, еле заметные тропинки, и они поспели вовремя.
Когда, наткнувшись на засаду, бандиты повернули назад к лесу, с опушки взвилась красная ракета. Заметавшись между двух огней, вся масса людей, тяжело груженные повозки, вьючные лошади - все бросилось вправо, в редкий кустарник. Но там было болото. Началась паника. Лошади вязли, утопая по брюхо. Повозки со скрежетом опрокидывались, ломая колеса о коряги. Бандиты, прижатые к реке, пытались уйти вплавь. Их вылавливали в прибрежных камышах. Кое-кто отстреливался из болота до последнего патрона. Потом вылезали, облепленные грязью и водорослями, словно лешие, с ненавидящим взглядом исподлобья. Большинство сдавалось сразу, утапливая оружие, понуро бредя к куче пленных, окруженных красноармейцами.
Тридцать пять бандитов полегло убитыми. Двести шестьдесят взято в плен. Банда Каменюки перестала существовать.
Но самому атаману удалось скрыться. Полдня разыскивал Медведев Мишу. По пояс в воде излазил болото, обшарил прибрежные камыши. Под предлогом поисков Каменюки организовал прочесывание леса, пробороздил баграми прибрежный ил. Все было тщетно - Миша исчез. Удалось только выяснить, что до последних минут какой-то паренек был вместе с Каменюкой у переправы. Куда они делись потом, не мог сказать никто.
* * *
В Старобельске победителей встречали с восторгом. Бандитов под конвоем провели через весь город в тюрьму. В тот же день уком выпустил обращение, в котором предлагал всем, кто был связан с бандитизмом, явиться добровольно с повинной. Было обещано полное прощение и право вернуться к мирному труду.
Мелкие банды распались буквально в несколько дней. Один из крупных атаманов Гавриш лично привел свою банду к дверям Чека, сдал все оружие, снял шапку, перекрестился и объявил:
- По домам, хлопцы!
Не дождавшись ни помощи, ни пополнения, Махно бежал от отряда Германовича в Купянский уезд, где ему с трудом удалось набрать десятка три самых отпетых головорезов. Вскоре его настиг автобронеотряд и прижал к Днепру. С несколькими приспешниками Махно удалось пробиться в район Балты и уйти в Румынию.
А Медведева в Чека встретил расстроенный Велько и, то и дело поправляя пенсне и разводя руками, сообщил:
- Только что звонили из Бахмута. Туда прибыл товарищ Дзержинский. Петерсон требует, чтобы ты немедленно явился с объяснением, почему не выполнил приказ губчека.
Медведеву грозила серьезная неприятность.
Утром следующего дня, когда под звуки траурного марша хоронили Нехорошева, Медведев выехал из Старобельска.
Что он скажет Дзержинскому? Почему не выполнил приказ Петерсона?.. Да, он получил три противоречивых указания. Но имел ли он право выбирать сам? Да, Петерсон задержал бы его в Бахмуте, возможно, запретил бы поездку к Махно. А чего он добился? Увидел Задова. Разбил банду Каменюки, но самого атамана упустил. Это небольшой успех... Как объяснить, что не мог он поступить иначе, что думал не только о сегодняшней задаче, но и о воспитании Мурзина, судьбе Миши и о многом другом? Разве сумеет он при Дзержинском даже заикнуться в свое оправдание? Он молча выслушает выговор председателя ВЧК, примет любое наказание, как должное...
Тревожно было на душе у Медведева, когда старый с заплатанным кожаным верхом экипаж вез его по пыльной дороге в Бахмут.
И, однако, Медведев решился ненадолго отклониться от прямой дороги, завернуть к Якиму.
Лесник готовился к осенней охоте: сидя на полу, чистил ружье. Заулыбался Медведеву.
- Заходи, заходи, Митрий Николаич! В лесу потише стало, можно и поохотиться. Я тут выследил волчью лежку. - Лицо Якима стало серьезным, и возле углов рта запрыгали чертики. - Вышли вчера затемно с Пелагеей, женой то есть, бежим голомя. Прямо на лежку выскочили. Волчиха встала, поглядела, повернулась, побёгла. А за ей пять сосунков, один за одним. Прочь от нас медленно бегут и еще оглядаются, подлые. Последнего я по уху шапкой смазал. Чего! Верно, Пелагея? - обратился он к вошедшей жене. - Она сама видела! Вот этой шапкой. Поохотимся, Митрий Николаич?
- Спасибо, Яким, не до охоты мне сейчас.
Яким отложил ружье, поднялся.
- Чем пособить, Митрий Николаич?
Медведев рассказал ему о Мише.
Яким подумал, подумал, потом повесил на гвоздь ружье, прибрал масло и щелочь.
- Езжай. Мишку твоего, если он разом с Каменюкой пропал, разыщу!
* * *
Миша действительно был вместе с Каменюкой. Выполняя поручение Медведева, он с самого начала боя у переправы ни на минуту не отходил от атамана. Когда же над лесом взвилась ракета - стало ясно, что банда окружена, - и Каменюка с небольшой группой ускакал в лес, Миша бросился за ними.
Стремительно уходили они на восток. Вскоре оставили лошадей - пошли, хоронясь, обходя села, перебираясь вплавь через речки, и к вечеру остановились в низкорослом кустарнике на берегу Калитвы. Часть ночи просидели молча, не двигаясь, у самой воды. Никто не спал. Каменюка, маленький, с лисьим лицом, в темноте так и сверлил всех горящими глазками. А едва темнота сделалась прозрачнее, вскочил и погнал их снова, как пастух, впереди себя. Он никому не верил.
Когда повернули на юг, Миша понял, что они идут к Дону, в казачий край.
* * *
Петерсону тесно было в кабинете, - широкий, угловатый, он, шагая из угла в угол, задевал стулья, ударялся о край стола и, потирая ушибленное место, продолжал ходить и ругать Медведева.
- Ну что, что мне с вами делать? Ведь я должен, обязан вас наказать. Ведь мне голову нужно снести, если я буду прощать такое непослушание, такое...
Когда Медведев открывал рот, чтобы произнести слово объяснения или оправдания, Петерсон застывал, как пораженный громом, и с удивлением обращал на него свои светлые наивные глаза.
- Вы хотите что-то сказать?! А что вы можете сказать мне? Вы, чекист, нарушили дисциплину! Чекист, которого я ставил в пример!
Наконец Петерсон устало опустился в кресло.
- Вы очень, очень меня огорчили, товарищ Медведев. Я вас любил.
Пока он большими глотками пил воду из глиняного кувшина, помощник тактично напомнил, что Феликс Эдмундович ждет их к шести.
Медведев сидел, как на иголках. В двенадцать часов ему позвонил из Старобельска Велько: лесник Яким сообщил, что Каменюка ушел на восток. А там у него одна дорога - на Дон, в степной казачий край. Медведев хотел просить разрешения выехать на несколько дней в Шахтинский уезд, чтобы довершить операцию против Каменюки. Но до разговора с Дзержинским Петерсон не стал бы и слушать об этом. А время летело - Медведев уже второй день торчал в Бахмуте.
Дзержинский, возвращаясь из поездки по Донбассу, решил дня на два остановиться в комсомольском общежитии, известном в городе под названием "Комсомольская коммуна".
Петерсон и Медведев отправились туда пешком. Коммуна размещалась в небольшом одноэтажном здании бывшей духовной семинарии - от губчека ходьбы минут пятнадцать. Всю дорогу Петерсон угрюмо молчал, а у входа остановился и торжественно произнес:
- Прошу только тебя помнить, товарищ Медведев, перед тобой Дзержинский! Его перебивать нельзя, как ты это делал в моем кабинете, буквально не давая мне рта раскрыть. Ты опять что-то хочешь сказать?!
Феликса Эдмундовича они нашли в столовой. Его плотно окружили комсомольцы. На другой конец стола были сдвинуты тщательно вылизанные и вытертые хлебом тарелки - очевидно, только что кончили обедать.
Поверх голов Дзержинский увидел вошедших, кивнул им и продолжал кому-то отвечать:
- Ростки коммунизма повсюду. И в том, что вы, комсомольцы, создали свою коммуну, живете сообща.
- Да, но ведь мы - это не масса, это всего только аппарат губкома! - воскликнул худощавый юноша с африканской шевелюрой. Медведев узнал в нем секретаря губкома комсомола Сережу Горского.
Дзержинский поднялся и, радостно смеясь, воскликнул:
- Вот что вас огорчает! Да это же чудесно, что вы, руководители, не зажирели, не думаете о пайках и прочих благах для себя лично! Что все у вас здесь, в коммуне, распределяется поровну. Живите так всегда! Никогда не стремитесь к тому, чтобы иметь больше, чем имеет народ. Я утверждаю: пойдет молодежь восстанавливать шахты. Без сапог пойдет, раз их нет, товарищ Горский. За вами следом пойдет. Потому что ростки коммунизма живут в вас, в каждом из них. И трудностей не бойтесь - без них жить не стоит. Каждый из нас должен жить так, чтобы остаться в памяти поколений рыцарем революции.
Он остановился возле тщедушного всклокоченного паренька, неожиданно мягко спросил:
- Вот вы, например, пойдете в шахту?
- Пойду! - ответил паренек.
Но тут девичий озорной голосок предательски выкрикнул:
- Борька знаете, почему пойдет? Он писателем хочет быть. Он для того только и пойдет, чтоб потом нас описать. Писатель!
Раздался смех. Паренек покраснел мучительно, до слез.
- Ну что ж, - серьезно сказал Дзержинский, - и это тоже чудесно! - И ободряюще кивнул будущему знаменитому писателю, которого тогда еще все в Бахмуте называли просто Борькой Горбатовым.
Все вокруг зашумели, разгорелся спор.
Дзержинский простился с комсомольцами и быстро зашагал по коридору в отведенную ему комнату. Петерсон и Медведев едва поспевали за ним.
Разговор был недолгим, Дзержинский куда-то торопился. Он присел на застеленную серым колючим одеялом кровать, оперся руками, остро приподняв плечи, - и стало заметно, как он устал.
- Жалуется на вас товарищ Петерсон, - тихо сказал Дзержинский, - не выполняете указаний. Действовали самовольно, поручили операцию человеку, которого вы же сами характеризовали отрицательно...
- Мурзину! - буркнул Петерсон, - которого мы давно решили выгнать.
- И в результате главаря банды упустили.
Медведев смотрел в глаза Дзержинскому и молчал.
- Мурзин уволен? - обернулся тот к Петерсону.
- Я прошу Мурзина оставить, - глухо сказал Медведев.
Петерсон удивленно хмыкнул.
- Да. Он ранен... Он действовал смело... Он будет настоящим человеком, Феликс Эдмундович!
Петерсон укоризненно покачал головой, но глаза его ласково смеялись.
- Эх, Дмитрий Николаевич, чекист не должен так быстро менять мнение о человеке.
- А Каменюку я возьму! - воскликнул Медведев. - Разрешите только мне действовать в Шахтинском уезде. Он там.
- Оперативные данные? - поинтересовался Дзержинский.
- Да, мне сегодня сообщили.
- Я думаю, мы можем поручить это Шахтинской чека, - полувопросительно проговорил Петерсон.
- Я очень прошу поручить мне!
- Вопрос самолюбия? - щурясь, спросил Дзержинский.
- Нет, Феликс Эдмундович. С Каменюкой ушел мой уполномоченный. Почти мальчик. Я... я тревожусь за него... - совсем тихо закончил Медведев, чувствуя, как неубедительно звучат его доводы.
Дзержинский вопросительно поглядел на Петерсона.
- На вашем месте я бы разрешил. - Быстро добавил: - Однако председатель губчека не я, а вы, решайте сами. - И, прощаясь с Медведевым, сказал весело: - А все же банду взяли, уезд очистили - хорошо! Теперь новые задачи и у страны, и у нас, чекистов. Пора думать об этом. Пора! - Взглянув на часы, заторопился к выходу, уже в коридоре на ходу надевая шинель. Петерсон поспешил за ним.
Задержавшись в комнате Дзержинского, Медведев задумался. Какие новые задачи имел он в виду? Страна переходит к мирному строительству - нужно восстанавливать хозяйство, повышать культуру народа. Но какое место должны занять чекисты, к чему и как готовиться? Эх, если б Дзержинский не торопился!
Неожиданно дверь отворилась и заглянул Горский.
- Ребята, здесь Медведев! - с удивлением воскликнул он, и в следующее мгновение в комнату, почтительно ступая, ввалился чуть ли не полный состав комсомольского губкома. Оказывается, раздираемые любопытством, ребята решились посмотреть, как живет легендарный председатель грозной ВЧК. Комсомольцы несмело топтались среди комнаты, вертя головами по сторонам. Это была та же прямоугольная выбеленная комната, в которой они столько раз бывали без всякого трепета. В углу стояла кровать, такая же, как та, на которой спал каждый из них. Только стол и два мягких стула были принесены сюда специально для Дзержинского. Никаких вещей, кроме мыльницы и зубной щетки в стакане на подоконнике, аккуратно прикрытых полотенцем. Ребята были разочарованы.
- Ну, я думал тут... - протянул кто-то.
- Что? Вся комната пулеметами заставлена? - пошутил Медведев.
- Пулеметами не пулеметами, но...
- Ребята, подушка! Глядите!
И тут все заметили, что действительно подушка на кровати лежит слишком высоко - под ней что-то спрятано. Один из комсомольцев с любопытством потянул за угол подушки.
- Осторожно! - выдохнули за его спиной. - Там мина!
Все засмеялись.
Медведев заглянул через плечи ребят.
Под подушкой председателя ВЧК лежали два толстых тома в черных коленкоровых переплетах. Золотая тисненая надпись внушительно сообщала:
"Полный курс двойной итальянской бухгалтерии. В двух частях. Санкт-Петербург".
Так вот почему до двух часов ночи не гас свет в комнате председателя ВЧК! Дзержинский изучал бухгалтерию.