- Сегодня в управление пришло письмо служащего Главного почтамта, - слегка волнуясь, заговорил Медведев. - В футбольной команде "Орел", организованной при Клубе промкооперации, от его брата потребовали присяги и клятвы, скрепленной кровью. Тот отказался. Тогда один из футболистов вытащил пистолет и пригрозил ему расправой.
- Какое это имеет отношение к заводу? - нетерпеливо воскликнул Латышев. - Припугнуть этих горе-романтиков, арестовать на полчаса, отобрать оружие и сыграть с ними товарищеский матч. И все! Я думал, ты действительно...
- А ну, погоди-ка, дай ему досказать, - все также спокойно прервал Брицко. - Почему ты это связываешь?
- Когда я организовывал охрану для директора, я видел на заводе капитана этой команды. Он вербовал среди рабочих футболистов.
- Ну-у... - протянул Латышев, - ведь вот Брицко скажет: "Это ж не факт, случайное совпадение".
Но Брицко, который с интересом присматривался к новому сотруднику, неожиданно изменил своему обычаю.
- Нет, - сказал он, улыбнувшись, отчего его широкоскулое лицо стало совсем круглым и добрым, - нет, у Медведева были основания обратить внимание на этого футболиста. Не так ли?
Как обычно, стоило подобреть заместителю, и сейчас же суровел начальник. Латышев насупил мохнатые черные брови.
- Ну-ну, рассказывай, - сказал он строго и с оттенком недоверия в голосе. - Что тебе не понравилось в этой футбольной команде, Медведев?
* * *
Картина нэпа в Одессе после сурового, голодающего, борющегося Донбасса больно поразила Медведева. В один из первых дней приезда он вышел на бывший Николаевский бульвар над портом, и перед ним словно воскресло прошлое. Приветливо взлетали и помахивали друг другу элегантные соломенные канотье. С деловым азартом вертелись в беспокойных пухлых пальцах легкие тросточки. В тени полосатых тентов, колеблемых морским ветерком, над мраморными столиками тесно сдвигались головы и замусоленные карандаши на шершавом мраморе выписывали колонки многозначных чисел.
- Что вы имеете предложить, месье Панайотти?
- Вагончик мыла "Лориган Коти"!
- Беру!
Седоусый капельмейстер рисовал своей палочкой в золотистом воздухе веселые, звенящие медью узоры "Волшебного стрелка". Алчными голосами выли итальянские, греческие, турецкие пароходы. Полногрудые женщины с криком загоняли раскормленных детей в вагончик фуникулера, чтобы спуститься в заведение теплых морских ванн.
А над всем этим сиял и плавился под солнцем черный бронзовый Дюк, одной рукой подхватив тяжелые складки тоги, другой благословляя веселое возрождение коммерции и маклерства.
- Вам нравится это? - с болью спросил Медведев своего спутника, на правах старожила показывающего ему город. Зайдель, наборщик типографии одесской газеты, любил неожиданные сопоставления. Показав на памятник Пушкину, перед которым шумел и суетился бульвар, он едко прошепелявил:
- Будьте уверены, Пушкину не нравится!
Этот молодой человек, недавно поселившийся в квартире Зайделя, очень симпатичен. Значит, он приехал в Одессу поступить в институт? Очень похвально! А одновременно по вечерам он где-то работает? Правильно! У него же наверняка нет дяди Бродского, который будет его содержать! К тому же надо еще и старушке матери деньжат послать. Есть у него старушка мать? А-а, в Бежице! Постойте, где эта самая Бежица находится? Возле Брянска. Скажите пожалуйста!
Короче говоря, молодой человек пришелся Зайделю по душе. И уже не кивая на Пушкина, он откровенно высказывал ему собственное недовольство нэпом.
- Не для того я при белых рисковал жизнью и печатал большевистские листовки, чтобы эти цацы снова стали плевать на меня! Вот я вам расскажу о своем сыне. Мальчик с детства увлекался футболом. Спросите, кто лучший нападающий на Базарной улице? Организовали в клубе футбольную команду. Мой Гришуня приходит и просит: "Запишите меня тоже". А что ему отвечают? "Пошел вон!" - ему отвечают. Вы спросите, почему? А потому, видите, что в этой команде дети благородных родителей - сыночек мадам Родневич, племянничек их благородия господина Половодова. Разве это справедливо?
Так Медведев впервые услышал о юношеской футбольной команде. Вот почему он с интересом разглядывал на заводе капитана этой странной команды, куда не брали лучшего нападающего с Базарной улицы и усиленно вербовали не умеющих играть рабочих судоремонтного завода.
Выслушав эту историю, Брицко удовлетворенно сказал:
- У тебя есть классовое чутье, Медведев.
Когда Медведев попросил:
- Поручите это дело мне, - Латышев подчеркнуто сухо ответил:
- Хорошо. - И добавил почти неприязненно: - Посмотрим, что тебе удастся. Помни, я твердо убежден: под угрозой жизнь многих людей, надо спешить.
Он старался оберегать себя от приливов симпатии, которую так часто вызывали в нем люди, ибо это, как говаривал Брицко, мешало верному представлению о них.
А Медведев ему понравился - у него оказалось горячее сердце!
* * *
Жители Одессы после рабочего дня с гоготом и свистом спускались к морю с обрывистых холмов Отрады и Ланжерона, чтобы, сверкая коричневыми телами, нырять с плоских ноздреватых плит или укрываться от солнца под смолистым дном рыбачьей шаланды, среди поднятой на весла паутины белесых сетей.
Белые в розовых пупырышках телеса нэпманов нежились под натянутыми простынями на сахарном песке Аркадии, где пахло шашлыком и звуки шимми заглушали шорох волны, тающей под ногами.
Но тот, кто понимал, что такое Черное море, уходил в дикие, острые скалы Малого Фонтана, где только окаменелые фигуры в подвернутых штанах маячили с удочками над водой. Разве есть что-нибудь вкуснее на свете, чем знаменитые одесские бычки, обжаренные в сухарях?! Здесь было Черное море с его пьяным запахом преющих под солнцем водорослей, с прибоем, распарывающим грудь о зубья скал. Здесь был безмолвный зной полдня с лениво переползающими по песку крабами, с белыми чайками - точно взмывшими в небо хлопьями морской пены; здесь по ночам голубое мерцание струилось в морской глуби у черных каменных глыб и ровный могучий шум навевал покой...
Поэтому никого не должно было удивить, что именно здесь, в рыбачьем домике, сложенном из желтого ракушечника, стал проводить все свободное время будущий студент Дмитрий Медведев. Из маленького окошка он мог спокойно наблюдать за стройным белокурым юношей, часто приезжавшим купаться в это безлюдное место.
Володе Родневичу было лет семнадцать. Когда он приходил один, то, быстро раздевшись, долго и бурно купался, нырял, брызгал водой и резвился, как все одесские мальчишки. Потом до сумерек лежал на плоской, как стол, круглой скале и быстро писал карандашом на листках бумаги, очевидно, сочинял стихи. Но если с ним приходили товарищи, он преображался: не резвился, не писал стихов, а, развалясь на песке в тени скалы, как молодой патриций, небрежно, через плечо изредка обращался то к одному, то к другому. А те слушали его почтительно и держались на расстоянии.
Таков был капитан футбольной команды "Орел". Медведев избегал пока встречи с Родневичем. Он помогал хозяину домика в несложном рыбацком хозяйстве, купался, а потом брался за книгу - готовился к экзаменам.
Занимался Медведев у окна за импровизированным столом, устроенным из старого ящика. Хозяин домика, рыбак, которого, несмотря на солидный возраст - лет за пятьдесят, - по всему берегу называли Жорой, обычно возился в углу: штопал сети или мастерил грузила. Они вели неторопливый разговор о погоде, о том, что скумбрия теперь уже не ходит большими косяками, не то, что в прежнее время, и настоящую рыбу уже не ценят, и о многом другом. Иногда Жора рассказывал о сбежавших одесских богачах, чьи дачи белели над морем. Десятки лет таскал он им серебристую скумбрию и бурую камбалу, каждый раз до одурения торгуясь у черного входа.
Жора был один-одинешенек на всем белом свете. Небольшого роста, сухой, жилистый, с остатками рыжих волос на круглой голове, с изрытым лицом, похожим на ракушечник, из которого был сложен его дом, с всегда поджатыми в иронической улыбке губами и тремя гнилыми пеньками вместо зубов, Жора отнюдь не был красавчиком. Но все же он утверждал, что в молодости не знал отбоя от девок. А не женился так просто:
- А чего в них есть, в бабах? Один звон.
При этих словах лицо его еще больше сморщивалось и выцветшие глазки, зеленоватые, точно две капли морской воды, внезапно искрились озорно и насмешливо. В такие минуты верилось, что девки когда-то липли к нему...
Жора ни о чем не расспрашивал, и Медведев вел свои наблюдения через окно беспрепятственно, маскируясь учебниками физики и математики, и не посвящая в дело хозяина дома.
Как-то раз, это было дней через пять после первого знакомства с Жорой, Медведев пытался разглядеть сквозь засиженное мухами окно татуировку, которой были расписаны Володя и его друзья. Дело обычное: половина мужского населения Одессы с детства накалывает на собственной коже всевозможную живопись, от изображения сердца, пронзенного якорем, до Синопской баталии. Но Медведеву показалось, что почти у каждого из ребят на груди вытатуировано небольшое пятнышко одинаковой овальной формы. Однако на стекле было столько грязи, что ничего не удавалось разобрать. Внезапно из-за его плеча протянулась рука с тряпкой и быстро протерла окно.
Медведев вздрогнул, обернулся - Жора уже как ни в чем не бывало сидел в углу, низко нагнувшись над сетью. Неужели он что-нибудь заметил?
- Да, темновато было читать, - возможно естественнее проговорил Медведев. - Спасибо!
Жора утвердительно кивнул:
- Вот именно.
Не взглянув на Медведева, он встал и вышел.
Через окно было видно, как Жора неторопливо спустился к шаланде, постоял возле нее, потом пошел по берегу, что-то разыскивая под ногами. У самых скал, где лежали ребята, он нашел то, что искал, - плоский кругляк с отверстием, вполне пригодный для грузила.
Вернувшись, Жора снова устроился в углу, молча стал подвязывать найденный камень.
"Глупости, ничего он не заметил. В комнате действительно темно. А вышел потому, что понадобилось грузило", - успокаивал себя Медведей.
- Орлы! - вдруг сказал Жора. Медведев покосился в угол. Жора деловито перекусывал бечевку. - Сопляки! У каждого под сиськой чижик-пыжик нацарапан. И у каждого чижика по две головы, не как-нибудь! Прямо-таки, можно подумать, не чижики, а настоящие императорские.
У Медведева захватило дыхание. Значит, мальчишки вытатуировали царский герб. Значит, футбольный "Орел" - не простая птица. Чутье его не обмануло. Но Жора-то, Жора!.. Неужели он все понял с самого начала?
- Интересно знать, - задумчиво проговорил Жора, - будут давать уголь или опять запасать кизяки на зиму?
Он смотрел на Медведева с самым простодушным и невинным видом. Знает или не знает он, кто такой Дмитрий Медведев?
* * *
День, когда Медведев сдавал второй вступительный экзамен - по физике, был для него трудным днем. За пять лет он основательно подзабыл гимназический курс и последние ночи занимался почти напролет. С утра в отделе было много срочных дел: начальство торопило с отчетом, и три машинистки наперегонки стрекотали клавишами и требовали материала. А потом вызвал начальник отдела. В его кабинете Медведев увидел молодого человека лет двадцати пяти, который, видимо, был очень взволнован, так как изо всех сил старался отвертеть ручку от массивного пресс-папье, стоящего на столе.
- Вот, - сказал Латышев, - опять его братишке пистолетом грозили. Два дня дали сроку - чтоб присягал.
- На пятом году революции! - с возмущением говорил молодой человек. - Прямо удивительно, что у нас есть еще такая молодежь!
- А почему они охотятся за вашим братом? Он хороший футболист? - поинтересовался Медведев.
- В том-то и дело, что нет! - встрепенулся посетитель. - Поэтому я и решил, что это банда какая-то. Брат и я вместе работаем на Главном почтамте. Я заведую доставкой, часто задерживаюсь. Теперь брата без себя не отпускаю, вместе уходим. А он на рабфаке, ему нельзя опаздывать! Товарищи, помогите, пожалуйста!
Латышев вопросительно посмотрел на Медведева.
- А не говорил вам брат, почему два дня ему дали на размышление? - поинтересовался тот.
- Говорил. Капитан команды куда-то на два дня уехал. Без него нельзя. У них там целый ритуал посвящения в рыцари.
- Хорошо, - кивнул Медведев, - идите и не беспокойтесь. А нужно будет, мы скажем, что делать.
- Меня легко найти... - поднимаясь, проговорил молодой человек.
- Комната номер двадцать семь, - перебил его Медведев.
- Вы уже знаете!
Едва за посетителем захлопнулась дверь, Латышев, волнуясь, заговорил:
- Слушай, Медведев, ты целые дни пропадаешь где-то на море, неплохо загорел и отдохнул. Но мы можем потерять парня! Что же мы ответим брату, который дважды нас предупредил? Не пора ли кончать отпуск?
Медведев устало улыбнулся.
- Еще несколько дней, и я обо всем доложу.
Медведев понимал, что надо торопиться. Кроме того, он знал: начальник испытывает его. Ведь так важно в чекистской работе то внутреннее доверие друг к другу, без которого нет коллективных усилий, взаимопомощи, взаимопонимания. Может ли он хоть на минуту забыть дело, которое ему поручено? Правда, сегодня экзамен в институте... Но разве это послужит оправданием, если он опоздает и погибнут люди! О том, что поступает в институт, Медведев пока никому не говорил.
Он отправился на Малый Фонтан.
* * *
За последнюю неделю Медведеву удалось многое разузнать о семье Володи Родневича.
Глава семьи, старик Родневич, до революции преподавал математику в частной гимназии Панченко на Большой Арнаутской улице. Сейчас в этом сером трехэтажном здании размещалась средняя школа, появились новые ученики, сменились почти все учителя. Но Андрей Корнеевич по-прежнему аккуратно каждое утро шагал по квадратным плитам тротуара Канатной улицы, элегантно помахивая тяжелой тростью. Доходя до Большой Арнаутской, он старался каждый раз ступить на одну и ту же приметную плиту, плавно разворачивался вправо на девяносто градусов и продолжал шествие к школе.
Медведев не раз наблюдал издали, как методично вышагивал этот старик, надменно вскинув голову с ежиком черных жестких волос, устремив вверх глаза, неестественно вытянутый и сухой, точно чертополох.
Со стариком жили тридцатилетняя дочь Елена и младший сын Владимир, в прошлом году окончивший школу и пишущий стихи, которые нигде не печатались. Муж Елены, Константин, был капитаном царской армии. В бурные годы гражданской войны он ушел к Врангелю и пропал без вести.
В дом на Канатной улице, где жили Родневичи, Медведев еще не заходил.
Сейчас, после разговора с Латышевым, торопясь к Жоре проверить, действительно ли уехал Володя, Медведев придумывал десятки способов, чтобы в тот же вечер проникнуть в квартиру Родневичей. Но все казалось ему непригодным, все могло вызвать подозрение. А время шло - был уже второй час пополудни. Трамвай как назло едва тащился. На повороте Медведев спрыгнул с площадки, пробежал заросшей дорожкой между чьими-то дачами к обрыву и увидел внизу отчаливающую шаланду с грязно-желтым парусом в заплатах.
На корме Жора, нагнувшись, что-то укладывал, придерживая одной рукой румпель. А на носу, лежа грудью на бушприте, покачивался над водой капитан футбольной команды Володя Родневич. Под свежим ветерком шаланда быстро шла в открытое море.
Резануло по сердцу. Неужели Жора предал? Или же с самого начала обманывал? Впрочем, Жора ведь никогда ни о чем прямо не говорил...
Сбежал с обрыва. На входной двери огромный ржавый замок. Последняя надежда - нет ли ключа под камнем у порога, где Жора обычно оставлял его для Медведева.
Ключ оказался там.
В комнате на ящике, заменявшем письменный стол, под куском пемзы лежал обрывок тетрадной бумаги в масляных пятнах, на котором корявыми печатными буквами было выведено:
"Вертаюс вечером".
Поистине, Жора был загадкой.
Взволнованный, шел Медведев по Садовой улице к институту. Проходя мимо здания городского почтамта, он заметил на тротуаре перед входом одного из постоянных спутников Володи Родневича, парня с утиным носом и острым кадыком на тощей шее, в широченных матросских брюках-юбках, болтающихся и хлюпающих на его худых ногах, как обвисшие паруса на мачте. Он качающейся походкой фланировал взад и вперед. Руки по локоть в карманах, нижняя челюсть сдвинута на сторону, поплевывает сквозь зубы - попробуй, зацепи! Слежка за почтовым служащим, который, как видно, им крайне необходим... Да, несомненно, дело развертывается широко. Латышев прав, нужно торопиться.
Вот что занимало Медведева, когда он шел на решающий экзамен по физике.
У большого крытого рынка он свернул на Торговую улицу, в конце которой за железной оградой, за деревьями виднелись колонны главного входа в институт.
Он опоздал. Пришлось упрашивать, чтобы приняли экзамен. Его послали за разрешением к профессору.
Профессор Пряслов больше всего был озабочен тем, как бы не опоздать домой к обеду. Он поминутно подносил к носу тяжелые золотые часы, щелкал крышкой и моргал подслеповатыми глазами.
- Э-э, уважаемый господин, ничего не могу, ничего... Экзамен окончен. Все явились вовремя. А вас, видимо, задержали более серьезные дела... Что ж, - он сладко улыбнулся и пощипал свою реденькую бородку, - что же, вот и занимайтесь своими другими делами. Вот так-с. - И засеменил к двери.
От этого язвительного обращения "господин", от сладкой улыбки и скрытой злобы, сквозившей в презрении к "другим делам", к самому Медведеву, ко всем вообще на свете Медведевым, он не сдержался, подскочил к двери и, загораживая выход, крикнул:
- Не выйдет! Слышите, профессор? Не выйдет! Я буду учиться и стану инженером. Имейте это в виду.
Пряслов опешил.
- Вы, конечно, коммунист!
- Да, я коммунист. Вам это не нравится?
Кривая улыбка сдвинула бородку к уху.
- В таком случае вы обратились не по адресу. Вам следует пройти к проректору. Господин политкомиссар для вас, несомненно, все сделает.
И долгим ненавидящим взглядом проводил этого парня в косоворотке, который рвался в священные аудитории института.
Перед кабинетом проректора сидел кругленький бритоголовый человечек, положив на пухлую коленку левой ноги ступню правой, поглаживая рукой щиколотку и энергично вертя лакированным утиным носочком туфли. Завидев Медведева, сразу оживленно заговорил:
- Нет, нет, товарища комиссара нет. Товарищ комиссар, видите ли, сами учатся на третьем курсе и сейчас в мастерских. А мой сын, интеллигентный мальчик, сын интеллигентных родителей, не может учиться, потому что у папы ювелирный магазин. Но кто разрешил магазин? Советская власть. Значит, нужны мы Советской власти? Нужны! Без нас она в два счета сдохнет!
Медведев неприязненно оглядел его.
- Вероятно, вас это не огорчило бы.
Человечек обиженно засопел.
По коридору уже шел проректор, и его бас гулко и грозно катился перед ним.
- Где этот студент? Почему опоздал? Кто его родители?
За ним спешил экзаменатор, рыхлый моложавый человек в очках, на ходу что-то говоря ему в спину.
- Медведев! Так это ты сюда? Молчал. Скрывал. Молодчина! - загудел проректор, раскатываясь хохотом.