- Белл-ум! Белл-елл-ум! - передразнил он с негодованием. - Тут не помогут все колокола Лондона, если вы не приложите пластырь к темени этого молодца.
Мейстер Джордж проявил более горячее участие и спросил аптекаря, не следует ли пустить больному кровь; фармацевт пробормотал что-то невнятное и, не будучи в состоянии придумать ничего лучшего, заметил, что, во всяком случае, это принесет облегчение мозгу, или церебруму, если кровь, скопившаяся в результате кровоизлияния, давит на этот деликатный орган. К счастью, он оказался достаточно сведущим, чтобы произвести эту операцию; и с деятельной помощью Дженкина Винсента, обладавшего большим опытом в деле врачевания проломленных голов и не жалевшего холодной воды с добавлением небольшого количества уксуса, согласно научному методу, применяемому на современных рингах во время боксерских состязаний, раненый слегка приподнялся в кресле, плотнее запахнулся в плащ и обвел глазами окружающих как человек, который очнулся после обморока и старается вспомнить, что с ним произошло.
- Хорошо бы уложить его в постель в чуланчике, - сказал приятель мейстера Рэмзи, видимо прекрасно знакомый с расположением комнат в доме.
- Пусть он ляжет на мою половину кровати, - сказал Дженкин, ибо подмастерья спали вдвоем на низенькой кровати, стоявшей в вышеупомянутом чуланчике. - Я могу спать под прилавком.
- Я тоже, - сказал Танстол, - и бедняга может спать на нашей постели всю ночь.
- По мнению Галена, - сказал аптекарь, - сон прекрасное укрепляющее и жаропонижающее средство, и низкая кровать - самое подходящее место для принятия этого лекарства.
- За неимением лучшего, - добавил мейстер Джордж. - А твои ребята молодцы, что так охотно уступают свою постель. Ну-ка, снимите с него плащ и отнесем его на кровать. Я пошлю за доктором Ирвингом, королевским хирургом, - он живет здесь неподалеку. Пусть это будет моей лептой самаритянина, дорогой сосед.
- Что ж, сэр, - сказал аптекарь, - ваша воля посылать за другим врачом; я не прочь посоветоваться с доктором Ирвингом или с каким-нибудь другим искусным медиком и готов прислать из своей аптеки необходимые лекарства. Однако что бы там ни говорил доктор Ирвинг, который, насколько мне известно, получил свой диплом в Эдинбурге, или любой другой врач, будь то шотландец или англичанин, своевременный сон - лучшее жаропонижающее, успокаивающее и укрепляющее средство.
Он пробормотал еще несколько ученых слов и закончил свою речь, уведомив приятеля Рэмзи на английском языке, несравненно более вразумительном, чем его латынь, что он будет считать его лицом, обязанным расплачиваться за лекарства, уход и помощь, которые уже предоставлены или будут предоставлены в дальнейшем незнакомому пациенту.
В ответ на эти слова мейстер Джордж выразил пожелание, чтобы аптекарь прислал ему счет за уже оказанные услуги и больше ни о чем не беспокоился до тех пор, пока его не позовут. Фармацевт, составивший невысокое мнение о способности своего случайного пациента возместить все его расходы, ибо он уже успел заметить, какая одежда скрывалась под слегка распахнувшимся плащом, выказал явное нежелание расстаться с больным, как только увидел, что в нем принял участие такой именитый горожанин, и понадобилось несколько решительных и строгих слов со стороны мейстера Джорджа, который, несмотря на все свое добродушие, был способен на резкость, когда того требовали обстоятельства, чтобы эскулап из Темпл-Бара отправился к себе домой.
Когда они наконец избавились от мейстера Рэрдренча, Дженкин и Фрэнсис, движимые состраданием, попытались освободить больного от длинного серого плаща, но встретили решительное сопротивление с его стороны.
- Скорее я расстанусь с жизнью, - невнятно пробормотал он. Сопротивление шотландца, не желавшего расставаться с этим предметом
одежды, слишком нежным, чтобы выдержать такое грубое обращение, привело в конце концов к тому, что плащ лопнул по всем швам с громким треском, отчего пациент снова чуть не упал в обморок.
Он сидел перед ними в убогой, заплатанной одежде, способной вызвать своим видом одновременно жалость и смех, в одежде, которая, несомненно, была причиной его нежелания расстаться с плащом, прикрывавшим, подобно показной благотворительности, так много изъянов. Шотландец окинул взором свое бедное одеяние, и ему стало так стыдно при этом зрелище, что, пробормотав сквозь зубы несколько невнятных слов о каком-то деловом свидании, на которое он может опоздать, он сделал попытку встать с кресла и покинуть лавку, что было, однако, без труда предотвращено Дженкином Винсентом и его товарищем, которые по знаку, данному мейстером Джорджем, схватили его за руки и усадили обратно в кресло. Пациент обвел глазами окружающих и затем сказал слабым голосом, со своим резким северным выговором:
- Ну как, джентльмены, назвать такое обращение с чужеземцем, приехавшим погостить в ваш город? Голову мне проломили, плащ разорвали, а теперь хотят свободы меня лишить! Как правы были те, - сказал он после минутного молчания, - кто советовал мне надевать самое плохое платье для прогулок по лондонским улицам, и если бы я мог достать одежду еще худшую, чем это жалкое тряпье. ("Что было бы весьма нелегким делом", - шепнул Джин Вин своему товарищу), она все же была бы слишком хороша для объятий людей, столь плохо знакомых с правилами учтивости!
- По правде говоря, - сказал Дженкин, не в силах больше молчать, хотя воспитание того времени предписывало юношам в его положении скромность и почтительность в присутствии родителей, мастеров и вообще всех старших, о чем наше молодое поколение не имеет ни малейшего понятия, - по правде говоря, не мудрено, что платье этого почтенного джентльмена не выдержало столь грубого обращения.
- Помолчи, юноша, - сказал мейстер Джордж повелительным тоном. - Никогда не смейся над чужестранцами и бедняками. Ты еще не видел горя. Кто знает, в какие края забросит тебя судьба и какую одежду придется тебе еще носить, прежде чем ты сойдешь в могилу.
Винсент с виноватым видом опустил голову, однако чужестранец не очень-то был доволен таким заступничеством.
- Да, я чужестранец, сэр, - сказал он, - это верно; но мне кажется, что в вашем городе со мной обошлись слишком по-свойски. А что я беден, я думаю, нечего упрекать меня в этом, пока я ни у кого не прошу милостыни.
- Верный сын нашей дорогой родины, - шепнул мейстер Джордж Дэвиду Рэмзи, - бедность и гордость.
Но Дэвид, вынув записную книжку и серебряный карандаш, вновь погрузился в вычисления, бормоча при этом всевозможные математические формулы и числа, от простых единиц до миллионов, биллионов и триллионов; он не слышал замечаний своего друга и не отвечал на них, и тот, видя его рассеянность, снова обратился к шотландцу:
- Я полагаю, Джоки, если бы кто-нибудь дал тебе нобль, ты швырнул бы его в лицо этому человеку?
- Если бы я не мог отплатить ему за это доброй услугой, сэр, - ответил шотландец. - Я всегда готов услужить, хоть я и родом из благородной семьи и, можно сказать, неплохо обеспечен.
- Ого! - воскликнул Джордж. - И какой же род может претендовать на честь иметь такого потомка?
- Его украшает старинный герб, как говорится в одной пьесе, - шепнул Винсент своему товарищу.
- Ну что же, Джоки, отвечай, - продолжал мейстер Джордж, заметив, что шотландец, по обычаю своих соотечественников, не торопится отвечать, услышав этот прямой, откровенный вопрос.
- Я такой же Джоки, сэр, как вы Джон, - сказал незнакомец, видимо обидевшись на то, что его назвали именем, которое в те времена, так же как теперь Соуни, было нарицательным для всей шотландской нации. - Меня зовут, если вам уж так хочется знать мое имя, Ричи Мониплайз, и я потомок старинного дворянского рода Касл Коллоп, хорошо известного у Западных ворот в Эдинбурге.
- А что это за Западные ворота? - продолжал допытываться мейстер Джордж.
- Если угодно вашей чести, - сказал Ричи, который к этому времени оправился от обморока и мог как следует разглядеть почтенную внешность мейстера Джорджа, что придало его манерам больше учтивости, нежели в начале их разговора, - Западные ворота - это въезд в наш город, все равно как здесь кирпичные арки Уайтхолла у въезда во дворец короля, только что Западные ворота из камня сложены да всяких украшений на них побольше.
- Что за вздор ты мелешь, любезный! Ворота Уайтхолла строил великий Гольбейн, - ответил мейстер Джордж. - Боюсь, что в этой драке тебе отшибли мозги, мой дорогой друг. Пожалуй, скоро ты скажешь, что у вас в Эдинбурге протекает такая же красивая судоходная река, как Темза со всеми ее кораблями.
- Темза! - воскликнул Ричи с невыразимым презрением. - Господь с вами, ваша честь, у нас в Эдинбурге есть река Лейт и озеро Нор-Лох!
- И ручей По Берн, и Каменные Пруды, и Гусиная Лужа, врун ты этакий! - продолжал мейстер Джордж на чистейшем шотландском наречии. - Вот такие бродяги, как ты, своим враньем и хвастовством позорят всю нашу страну.
- Да простит меня бог, сэр, - промолвил Ричи, весьма удивленный неожиданным превращением мнимого южанина в прирожденного шотландца. - Я принял вашу честь за англичанина! Но мне кажется, нет ничего плохого в том, что я встал на защиту чести своей родины в чужой стране, где все поносят ее.
- И ты воображаешь, что защищаешь честь своей родины, показывая всем, что один из ее сынов - хвастливый лгун? - воскликнул мейстер Джордж. - Ну, ну, не обижайся. Раз ты нашел земляка, значит нашел и друга, если ты заслуживаешь этого и в особенности если ты будешь говорить мне только правду.
- А что мне за прибыль врать, - ответил достойный сын Северной Британии.
- Прекрасно! Тогда начнем, - сказал мейстер Джордж. - Я подозреваю, что ты сын старого Манго Мониплайза, мясника у Западных ворот.
- Да вы, я вижу, настоящий колдун, ваша честь, - сказал Ричи, ухмыляясь.
- Как же ты осмелился выдавать его за дворянина?
- Не знаю, сэр, - сказал Ричи, почесывая затылок. - Я много слышал о графе Уорике из здешних мест - Гай, что ли, зовут его, - говорят, он прославился здесь тем, что убил много рыжих коров, боровов и прочей живности, а уж мой-то отец, я думаю, побольше, чем все бароны Англии, убил на своем веку коров да боровов, не говоря уж о быках, телятах, овцах, баранах, ягнятах и поросятах.
- Ну и плут же ты, - сказал мейстер Джордж. - Попридержи свой язык и не дерзи. Твой отец был почтенным горожанином и старшиной гильдии, Мне очень неприятно видеть его сына в таком бедном одеянии.
- Да, неважная одежонка, сэр, - сказал Ричи Мониплайз, оглядывая свое платье, - очень неважная. Но это обычный наряд сыновей бедных горожан в нашей стране - подарок тетушки Нужды. С тех пор как король покинул Шотландию, в Эдинбурге не осталось ни одного покупателя. У Кросса сено косят, а на Сенном рынке богатый урожай порея. Там, где стояла лавка отца, такая густая трава выросла - на всю скотину хватило бы, что мой отец зарезал.
- К сожалению, все это верно, - сказал мейстер Джордж. - В то время как мы здесь наживаем богатства, у нас на родине наши старые соседи и их семьи умирают с голоду. Не мешало бы нам почаще вспоминать об этом. А теперь, Ричи, расскажи-ка мне откровенно, как тебе проломили голову?
- Расскажу все как было, сэр, - ответил Мониплайз. - Иду это я по улице, и все-то меня задевают и смеются надо мной. Ну, думаю, вас много, а я один, мне с вами не совладать. Но попадись мне кто-нибудь из вас в Барфордском парке или у Веннела, тут бы он у меня по-другому запел. Идет мне навстречу какой-то старый черт, горшечник; купи, говорит, горшок для своей шотландской мази. Я, конечно, оттолкнул его, и этот дряхлый черт как грохнется прямо на свои горшки, ну и побил их порядком. Здесь такая кутерьма поднялась… Если бы эти два джентльмена не вступились за меня, тут бы мне и крышка. И только они взяли меня за руки, чтобы вытащить из драки, тут меня матрос какой-то, левша, так огрел, что у меня голова затрещала.
Мейстер Джордж посмотрел на подмастерьев, как бы спрашивая у них, правда ли это.
- Все было так, как он говорит, - ответил Дженкин, - только я ничего не слышал о горшках. Говорили, что он разбил какую-то посуду и что - прошу прощения, сэр, - если встретишь шотландца, то уж непременно случится какое-нибудь несчастье.
- Ну, что бы там ни говорили, вы поступили благородно, оказав помощь более слабому. А ты, любезный, - продолжал мейстер Джордж, обращаясь к своему земляку, - завтра утром зайдешь ко мне домой, вот по этому адресу.
- Непременно приду к вашей чести, - сказал, низко кланяясь, шотландец, - если только разрешит мой достопочтенный господин.
- Твой господин? - спросил Джордж. - Разве у тебя есть еще другой господин, кроме Нужды, ливрею которой, по твоим собственным словам, ты носишь?
- По правде сказать, если угодно вашей чести, я в некотором роде слуга двух господ, - сказал Ричи, - так как мы оба, мой хозяин и я, рабы одной и той же ведьмы, от которой мы решили удрать, покинув Шотландию. Так что, как видите, сэр, я попал в черную кабалу, как говорят у нас на родине, будучи слугой слуги.
- А как зовут твоего господина? - спросил Джордж и, видя, что Ричи колеблется, добавил:
- Если это тайна, не называй его имени.
- Это тайна, которую бесполезно хранить, - сказал Ричи. - Но вы ведь знаете, что мы, северяне, слишком горды, чтобы признаваться в своей бедности. Мой хозяин сейчас временно находится в затруднительном положении, - добавил он, бросив взгляд на обоих английских подмастерьев. - У него большая сумма денег в королевском казначействе, то есть, - продолжал он шепотом, обращаясь к мейстеру Джорджу, - король должен ему уйму денег, да, видно, не так-то просто получить их. Мой господин - молодой лорд Гленварлох.
Услышав это имя, мейстер Джордж выразил удивление:
- Ты один из слуг молодого лорда Гленварлоха, и в таком виде?
- Совершенно верно, и я его единственный слуга, я хочу сказать - в настоящее время; и я был бы счастлив, если бы он был малость богаче меня, хотя бы я сам остался таким же бедняком, как сейчас.
- Я видел его отца, окруженного целой свитой из четырех пажей и десяти лакеев в шуршащих атласных ливреях с галунами, - сказал мейстер Джордж. - Да, наш мир изменчив! Но есть другой, лучший мир. Славный древний род Гленварлохов, верно служивший своему королю и родине пятьсот лет!
- Скажите лучше - тысячу, ваша честь, - сказал слуга.
- Я говорю только то, в чем я уверен, мой друг, - сказал горожанин, - и ни слова больше. Я вижу, ты уже поправился. Ты сможешь дойти до дому?
- Да еще как, сэр! - ответил Ричи. - Я только вздремнул малость. Ведь я вырос у Западных ворот, и моя башка такой удар выдержит, какой быка свалил бы.
- Где живет твой господин?
- Мы остановились, как бы это сказать, ваша честь, - ответил шотландец, - в маленьком домике, в конце улицы, что выходит к реке, у честного человека, Джона Кристи, судового поставщика, как его называют. Его отец родом из Данди. Не знаю, как эта улица называется, помню только - рядом церковь большая. Не забудьте, ваша честь, что мы живем там просто под именем мейстера Найджела Олифанта, так как в настоящее время мы скрываемся, хотя в Шотландии мы зовемся лордом Найджелом.
- Твой господин поступил весьма благоразумно, - сказал горожанин. - Я постараюсь найти ваше жилище, хотя ты дал мне не очень-то понятный адрес.
С этими словами он сунул в руку Ричи Мониплайза золотой и посоветовал ему как можно скорее возвращаться домой, не ввязываясь ни в какие драки.
- Уж теперь-то я буду осторожнее, сэр, - сказал Ричи с важным видом, - ведь я теперь богат. Счастливо оставаться вам всем, и от души благодарю этих двух молодых джентльменов…
- Я не джентльмен, - сказал Дженкин, проворным движением надевая шапочку. - Я простой лондонский подмастерье и надеюсь когда-нибудь стать вольным горожанином. Пусть Фрэнк называет себя джентльменом, если хочет,
- Я был когда-то джентльменом, - сказал Танстол, - и, надеюсь, я не сделал ничего, чтобы потерять это звание.
- Ладно, ладно! Как вам угодно, - сказал Ричи Мониплайз, - но я очень признателен вам обоим и никогда не забуду вашей помощи, хоть сейчас мне не хватает слов, чтобы выразить свою благодарность. Доброй ночи, дорогой земляк.
С этими словами он протянул ювелиру свою длинную костлявую руку с узловатыми мускулами, торчавшую из рукава поношенного камзола. Мейстер Джордж сердечно пожал ее, а Дженкин и Фрэнк обменялись плутовскими взглядами.
Ричи Мониплайз собирался было выразить благодарность также и хозяину лавки, но, увидев, как он потом рассказывал, что тот "все что-то пишет в своей книжице, словно полоумный", ограничился тем, что на прощание слегка коснулся рукой своей шотландской шапочки, и вышел на улицу.
- Вот вам шотландец Джоки со всеми его пороками и добродетелями, - сказал мейстер Джордж, обращаясь к мейстеру Дэвиду, который, хотя и неохотно, прервал свои вычисления и, держа карандаш на расстоянии дюйма от записной книжки, уставился на своего друга большими тусклыми глазами, не выражавшими никакой мысли и никакого интереса к тому, что он услышал.
- Этот малый, - продолжал мейстер Джордж, не обращая внимания на рассеянность своего приятеля, - яркий пример того, как наша шотландская бедность и гордость превращают нас в лгунов и хвастунов; и все же уверяю тебя, что этот плут, который хвастливо врет на каждом третьем слове в разговоре с англичанином, всегда будет верным и заботливым другом и слугой своего господина; и, быть может, он отдал ему свой плащ, чтобы защитить его от холодного ветра, хотя сам вынужден ходить in cuerpo, как говорят испанцы. Поразительно! Чтобы смелость и верность - ибо я ручаюсь, что на этого малого можно положиться - не могли найти себе лучшего товарища, чем чванливое бахвальство! Но ты не слушаешь меня, друг Дэви.
- Я слушаю, слушаю очень внимательно, - сказал Дэви. - Ибо так как солнце совершает свое вращение вокруг циферблата за двадцать четыре часа, для луны нужно прибавить пятьдесят с половиной минут…
- Ты витаешь в небесах, приятель, - сказал его друг.
- Прошу прощения, - ответил Дэви. - Предположим, что колесо А совершает оборот за двадцать четыре часа, так, а колесо Б - за двадцать четыре часа пятьдесят с половиной минут; пятьдесят семь относится к двадцати четырем, как пятьдесят девять к двадцати четырем часам пятидесяти с половиной минутам или около того… Прошу извинить меня, мейстер Джордж, и от всей души желаю тебе доброй ночи.
- Доброй ночи?! - воскликнул мейстер Джордж. - Но ты ведь не пожелал мне еще доброго дня. Знаешь что, старина, отложи-ка ты эти записки, не то ты сломаешь внутренний механизм своего черепа, как нашему другу повредили его наружный футляр. Доброй ночи, нечего сказать! Я не собираюсь так скоро покинуть тебя. Я пришел, чтобы позавтракать с тобой, друг мой, и послушать игру на лютне моей крестницы, мистрис Маргет.
- Клянусь честью! Я так рассеян, мейстер Джордж; но ты знаешь меня. Стоит мне только очутиться среди колес, - сказал мейстер Рэмзи, - как…
- К счастью, ты имеешь дело лишь с маленькими колесиками, - заметил его друг, когда, очнувшись от своих мыслей и вычислений, Рэмзи поднимался вместе с ним по маленькой лестнице во второй этаж, где жили его дочь и немногочисленные домочадцы.