Начинается рабочий день. Охоты на крупного зверя не предвидится, и я решаю остаться в лагере снимать то, что удастся. Две или три группы охотников углубились в лес, следом для сбора съедобных растений отправляются женщины и старшие дети. Я брожу по поляне, наведываюсь в соседние небольшие лагеря, расспрашиваю, как устроились вновь прибывшие. И вдруг на одной прогалинке я с восхищением вижу пигмеев, кующих наконечники копий.
Обычно пигмеи предпочитают покупать железные изделия у банту, живущих у окраин Итури. Эти же пигмеи достали в деревне банту только железо и сами делали из него наконечники копий. Лесные жители не умеют плавить руду. Однако и банту постепенно забывают это искусство. Теперь они используют в качестве полуфабрикатов остатки сломанных автомобильных рессор. В 1937 году, путешествуя в глубине Итури, я не видел ни одного обломка рессоры, в 1955 году они уже были обычным "сырьем".
Работали пигмеи споро, умело, и на них было приятно смотреть. Наковальней служил большой плоский камень, а мехами - шкуры животных. Растягивая и отпуская "мехи", кузнецы раздували огонь и нагревали кусок железа до белого каления, затем каменной кувалдой наконечникам придавали нужную форму, затачивали их на другом камне и прикрепляли к тонким концам копий. Все они получились гладкими, правильной формы.
На другой полянке готовили яд для стрел. Я не смог определить, какие коренья они толкли, но обратил внимание на то, как тщательно они это делали. Осмотрев внимательно стрелу, я заметил в дюйме от ее острия зарубку, такую же, как и на дротиках охотников племени дживарос в Южной Америке. Назначение зарубки одно и то же - чтобы раненая обезьяна не могла сразу вытянуть вонзившееся в нее острие. Когда же она дергает сильнее, оружие ломается в месте зарубки, отравленное острие остается в теле, яд попадает в кровь животного, и оно умирает.
Вернувшись на большую поляну, я увидел там новое зрелище: двое мальчиков лет восьми-девяти с явным удовольствием боролись перед довольно многочисленной публикой. Зрители энергично подбадривали обоих вспотевших противников.
Когда схватка окончилась, несколько мальчиков решили поохотиться. Они взяли в хижинах луки и стрелы и, оживленно переговариваясь, скрылись в лесу. Иногда ребятам действительно удается убить более крупное животное, но чаще они возвращаются, наловив лишь лягушек и гусениц.
Около одной хижины я увидел мальчика и девочку, о чем-то беседовавших. Им было, вероятно, по одиннадцать - двенадцать лет. В таком возрасте постороннему трудно точно определить, сколько же им на самом деле лет. Пигмеи в этом возрасте перестают расти, и только их юный облик говорит о том, что это еще дети. К двадцати годам пигмейка может иметь уже четверо или пятеро детей.
За поведением девушек родственники следят не слишком строго, но после выхода замуж положение меняется, так как верность очень высоко ценится у пигмеев. Хуже прелюбодеяния считается только воровство дичи из чужого капкана. Лишь за эти преступления и может пострадавший убить обидчика. Но обычно в случае измены жены муж просто устраивает хорошую трепку ей и ее любовнику; последний, впрочем, может откупиться, заплатив штраф стрелами или копьем.
Поговорив, мальчик и девочка пошли в лес, и я отправился к другой группе хижин. Мальчик лет шести опрокинул кувшин с водой, пытаясь накинуть на него обруч, сделанный из лианы. Его мать, занятая приготовлением "ткани" из коры, увидела это, в гневе вскочила со своего места, схватила сук и, размахивая им, бросилась к сыну. Но он был проворнее ее. Завыв не своим голосом, мальчишка стремглав помчался к лесу. Пробежав за ним шагов пятнадцать - двадцать, пигмейка остановилась и кинула в сына сук, явно стараясь промахнуться. Затем она как ни в чем не бывало вернулась к своей работе, не обращая ни малейшего внимания на доносившиеся из лесу истошные вопли. Мальчик кричал так долго, что я уже собрался пойти за ним, найти и успокоить его, но в этот момент в лес отправилось несколько пигмеек из других хижин.
Громкий плач сменился сдержанным рыданием, затем все стихло.
Через несколько минут женщины привели мальчика на поляну. С опаской глядя на мать, он осторожно подошел к своей хижине. На него не обращали внимания, и он, успокоившись, подхватил брошенный обруч и стал играть с ним.
Пигмеи любят своих детей не меньше, чем представители любого другого народа. На каждую сцену гнева, разыгравшуюся на моих глазах, приходилась дюжина сцен, свидетельствовавших о глубокой любви, хотя пигмеи вообще редко выражают открыто свою любовь. Например, мужчины и женщины никогда не показывают на людях взаимной привязанности. После моих путешествий я пришел к выводу, что только в цивилизованном обществе обнимаются и целуются при посторонних…
В раннем детстве ребенок все время находится с матерью. Но затем у него появляются новые привязанности. Мать знает это и уделяет ему уже меньше внимания. Это и неизбежно: когда, первому ребенку исполняется лет двенадцать, у него уже есть несколько братьев и сестер, хотя половина новорожденных умирает. Детская смертность у пигмеев очень высока, однако колониальные власти и миссионеры говорят о росте численности пигмеев.
Рассказывая о взаимной привязанности родителей и детей в Итури, я невольно вспомнил одну комическую сцену, на первый взгляд как будто противоречащую этому утверждению. Трех- или четырехлетний ребенок напроказил. Мать шлепнула его. Отец вступился за сына и взял его на руки. Жена возмутилась поведением мужа и стала вырывать у него ребенка. Началось нечто вроде игры в перетягивание каната, причем последний заменял ребенок. Я испугался, что они разорвут его пополам, и подбежал успокоить их. От удивления они уронили ребенка, он тотчас же вскочил на ноги и отбежал на безопасное расстояние.
И все же пигмеи искренне, глубоко, сильно любят своих детей, хотя у них иные понятия об обязанностях родителей. Мы стремимся воспитывать своих детей, строим планы об их будущем, мечтаем о том, чтобы они стали преуспевающими членами нашего общества. Эти стремления чужды пигмеям. Они не планируют что-либо, кроме очередной охоты, и им не нужно думать о будущем их детей. Новое поколение будет жить подобно предыдущему, так же, как пигмеи живут уже много веков. Родителям не нужно беспокоиться о том, какое место в жизни займут их дети и как прокормить их, ибо они полноправные члены семейной группы, а она действует сообща, на коллективных началах, и все добытое делится поровну между всеми.
Так как у пигмеев почти нет специального, планомерного обучения детей, нет здесь и строгой дисциплины. Мальчики играют с маленькими луками, стрелами и копьями и постепенно учатся профессии следопыта и охотника. Девочки, помогая матерям, привыкают собирать съедобные растения и готовить пищу, делать "ткань" из коры и строить хижины. Их не учат специально всему этому, они сами постепенно узнают что к чему. А кроме знания трудовых навыков родителей какие еще знания и способности нужны детям? Им нужно еще только уметь бегать быстрее родителей, на тот случай, если отец или мать рассердятся всерьез.
В полдень солнечные лучи ярко освещают поляну, и я стараюсь не упустить возможности заняться съемкой. Я слышал, пигмеи любят перетягивать канат (вернее, лиану), и решаю снять это состязание, если только удастся уговорить их "поиграть". Обычно это нетрудно, когда речь идет о какой-нибудь игре. По правилам игры одна группа должна состоять только из мужчин, а другая только из женщин, и когда я начал отбирать двадцать пять мужчин и двадцать пять женщин, многие почему-то застеснялись. Однако когда началось состязание, у тех, кто не попал в число участников, был такой вид, как будто они наказаны неизвестно за что.
Я подумал, что хорошо бы сделать несколько снимков сверху, и попросил пигмеев помочь мне соорудить платформу высотой футов десять. Она получилась немного шаткой, но все же достаточно прочной, чтобы выдержать оператора с аппаратом. Свой аппарат я установил на земле и руководил действиями "киноактеров".
Состязавшихся разделял небольшой ручей. Сначала они всерьез старались перетянуть друг друга, но потом начали весело дурачиться, некоторые со смехом падали на землю, сбивая соседей. Наконец мужчины победили, и все громко приветствовали их. Я поблагодарил "актеров" и не поскупился на матабиши, щедро наградив всех солью.
Во время перетягивания каната члены одной команды выстраиваются в цепочку в затылок друг другу, и каждый обхватывает за талию стоящего перед ним. Вероятно, поэтому команды состоят только из мужчин или женщин. У пигмеев мужчины и женщины почти никогда не притрагиваются друг к другу на людях. Я не знаю причин этого обычая, так как не встречал у пигмеев ни случаев лицемерного жеманства, ни случаев притворной стыдливости.
Сватовство и брак у пигмеев - сложная процедура, и при выполнении ее приходится преодолевать многочисленные трудности. Это удивительно, если учесть, на какой сравнительно низкой ступени общественного развития стоят пигмеи. Обычно юноше нелегко найти будущую жену, ибо женщины играют очень важную роль в хозяйстве пигмейской общины. Некоторые женщины особенно выделяются своими достоинствами, но и независимо от этого большинство пигмеев смотрит на женщин как на главных работников и продолжателей рода.
Семейная группа, борющаяся за свои коллективные интересы не менее упорно, чем у нас отдельные индивидуумы за свои, не отпускает девушку в другую деревню без "замены". Так возникла система "женщина за женщину", называемая в кингвана кичуа-кичуа.
Шестнадцати- или семнадцатилетний юноша хочет жениться на тринадцати- или четырнадцатилетней девушке из соседней деревни. Возможно, ему понравилось ее лицо или фигура, но не последнюю роль играло и трудолюбие. Юноша добивается согласия отца девушки и платит ему выкуп. Но этого недостаточно, он должен превратиться в свата и уговорить какую-нибудь девушку из своей деревни выйти за юношу из деревни его невесты. Таким образом, ни одна из групп не проигрывает.
Все это не так легко устроить, как может показаться на первый взгляд. Некоторые группы очень немногочисленны, и в них не всегда есть подходящая невеста на выданье. В какой-нибудь группе несколько лет подряд могут рождаться преимущественно мальчики, и когда они подрастут, им трудно будет найти себе жену. Иногда банту берут себе в жены девушек из пигмейских поселений, расположенных недалеко от их деревень. Это тоже уменьшает число невест.
Предположим, юноша сумел преодолеть эти первые преграды - устроил брак согласно требованиям кичуа-кичуа, получил согласие отца девушки и уплатил ему выкуп - шесть стрел и копье, или восемь стрел и "отрез ткани" из коры, или четыре стрелы и кусок железа. Все довольны, и девушка уходит к своему мужу. Свадьбы пигмеи не празднуют, но до окончательного расчета еще далеко.
Когда жена родит первого ребенка, муж должен опять преподнести подарок тестю. Даже если она не родит по истечении года, но молодые живут счастливо, муж все равно должен добавить что-нибудь к выкупу за невесту. Если же жена окажется бесплодной или юная пара убедится в неудаче брака, пигмей может вернуть жену ее отцу и получить назад заплаченный за нее выкуп. Но "развод" затрудняет то, что ведь есть еще одна пара новобрачных, которые, может быть, не захотят расстаться.
Таким образом, хотя брак пигмеев можно назвать "пробным", очень веские причины способствуют его прочности. Только в случае полного бесплодия жены никто не будет протестовать, если муж вернет ее отцу или возьмет себе вторую жену.
Все это звучит по-деловому, кратко и сухо. Но пигмеи знают и настоящую любовь. Обычно личная симпатия при браке имеет не меньшее значение, чем хозяйственные соображения. А иногда любовь оказывается сильнее всего. Если влюбленные не могут устроить свой брак согласно требованиям системы кичуа-кичуа или если юноше нечем платить выкуп, он с согласия невесты похищает ее. Отец девушки пускается в погоню и приводит дочь обратно. Но юноша, если он достаточно настойчив, снова похищает ее.
После третьего или четвертого похищения родители юноши и девушки, убедившись в глубокой любви своих детей, договариваются между собой и откладывают "обмен" на будущее. Бедный юноша может вместо выкупа некоторое время жить в деревне девушки и работать и охотиться вместе с ее семьей, пока он не выполнит своих обязательств. Но такие случаи редки.
Даже прожив счастливо много лет с мужем, пигмейка сильнее привязана к своему роду, чем к роду мужа. Она, так же как и ее муж, знает, что ее родители в любое время с удовольствием примут свою дочь, и это ограничивает власть пигмеев над женами. Время от времени пигмей напоминает своей жене, кто глава семьи. Но если он бьет свою жену слишком сильно или слишком часто, или изменяет ей, или не добывает ничего съестного, или плохо обращается с детьми, пигмейка может бросить мужа и вернуться в родную деревню. Там ее с радостью примут и защитят от преследования, если только она не бросила мужа из-за пустяковой причины. В противном случае ее отошлют назад. Но обычно жена не бросает мужа без веских на то оснований.
Покинутый муж оказывается в незавидном положении. Его семья остается без главного работника, который сооружал хижины, собирал хворост, приносил воду, собирал съедобные растения, готовил пищу, смотрел за детьми, помогал ему ставить сети. Очень скоро он убеждается, что жена крайне необходима, и отправляется за ней. Он может добиться ее возвращения, заплатив дополнительный выкуп семье жены и пообещав исправиться.
Я слышал, что отдельные неразборчивые семьи, пользуясь этим обычаем, "доят" мужчин соседних деревень, заставляя своих девушек регулярно убегать от мужей. Но, как правило, этим обычаем не злоупотребляют, и он служит только сдерживающей уздой для слишком суровых и властных мужей.
Но вот солнце опустилось за верхушки деревьев, а еще примерно через час вернулись охотники с добычей: один из них нес убитую обезьяну, другой - змею, а трое - молодую антилопу. На большой поляне зазвучал смех, и я знал, что веселятся на всех соседних прогалинах, где разместились пять сотен моих друзей. Я невольно подумал: через несколько дней поблизости не останется дичи.
Пигмеи поделили добычу согласно правилам, действующим, вероятно, уже много сотен лет. Лучший кусок получил охотник, нанесший зверю решающий удар. Другой кусок мяса бросают в лес в дар духам. Если охотник, поразивший жертву, пользовался чужим луком, владелец его также получает лакомый кусок. Отдельно награждается владелец охотничьей собаки, если она участвовала в охоте. Затем берут свою долю другие охотники, а за ними отдельные члены семейной группы.
Перед ульеобразными хижинами зажглись костры, женщины и девушки занялись приготовлением ужина, а мужчины наблюдали за ними и оживленно переговаривались. Голодные дети поменьше просили есть, а старшие молча стояли вокруг костров, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Как обычно, пигмеи разложили пищу на листья и ели до тех пор, пока горшки не опустели. Затем женщины стали мыть посуду, а мужчины решили отдохнуть. Некоторые растянулись на земле, другие прогуливались по поляне, третьи пошли посмотреть, как ужинаю я, четвертые отправились поболтать с обитателями соседних полянок. Это лучшее время дня. Никто не ссорился, не кричал. Велись только дружеские беседы.
Сумерки сгущались. Кто-то забил в барабан. К барабану присоединилась похожая на тростинку флейта. Группа юношей стояла, прислонившись к стволам деревьев. Некоторые размахивали руками и притоптывали в такт, но никто не начинал танца. Я терпеливо сидел, ожидая дальнейшего.
Вот один из юношей отделился от дерева, вышел вперед и начал пританцовывать, смеясь и хлопая в ладоши. К нему присоединился его сосед. Казалось, по поляне прокатилась волна веселья, и всех пигмеев охватило желание танцевать. Через мгновение на середину поляны выбежало пятнадцать танцоров. Размахивая руками, притоптывая, напевая и смеясь, они образовали круг. Барабаны забили веселее и ритмичнее, гул наполнил лес.
Когда всем весело и барабанщики знают свое дело, бамбути танцуют без перерыва четыре-пять часов. А если на небе полная луна, они могут танцевать всю ночь напролет, танцевать самозабвенно, в бешеном темпе, под несмолкающий грохот барабанов. Но в этот день танец продолжался всего часа два.
Вскоре совсем стемнело. В хижинах зажигали костры, чтобы "выжить" насекомых и отпугнуть ночных хищников. Пигмеи начали расходиться по домам, и поляна постепенно опустела.
Я сидел перед своей палаткой, наблюдая за красными отблесками костров и прислушиваясь к звукам джунглей. Ночью в лесу тихо, потому что смолкают попугаи и другие птицы и обезьяны. Лишь изредка зарычит леопард, зловеще и неприятно закашляет гиена или закричит сова. Однажды я не мог заснуть почти всю ночь, разбуженный жутким, душераздирающим, похожим на человеческий, криком лемура.
Наконец я вошел в палатку и, едва успев лечь, мгновенно заснул. Ночью я внезапно проснулся. Я лежал, напряженно вглядываясь в темноту, тревожно прислушиваясь и недоумевая, что же могло пробудить меня от крепкого сна. Не было слышно ни звука. Молчание, окутывавшее землю, было глубоким и безбрежным, как океан.
Я вспомнил, что я в сердце Итури, среди последних доисторических людей, и смешанное чувство благоговейного трепета и радости охватило меня.
Вдруг где-то далеко раздался глубокий, приглушенный вздох. Теперь, после двух недель жизни в лесу, я знал, что нас ожидает. Приближалась буря. Ее предвестник - порыв ветра, пробежавший в нескольких милях от нас по верхушкам деревьев, и разбудил меня. Я торопливо вылез из палатки проверить, хорошо ли она укреплена. Покачав колышки, я вбил поглубже ненадежные и, подергав веревки, заменил те, которые показались мне непрочными. Однажды такая ночная буря сорвала мою палатку, и я оказался в центре "всемирного потопа".
Вернувшись в палатку, я слушал, как вздохи превращаются в могучий рев. Ветки над моей палаткой тревожно зашептали друг другу, что идет большой, очень большой ветер. Они взволнованно вертелись по сторонам, пытаясь разглядеть его приближение, и вдруг он обрушился огромной, всесокрушающей волной. Не в силах противостоять ему, ветки ломались с болезненными стонами и падали вниз. Моя палатка рвалась из оков, она хотела умчаться с ветром в бескрайние просторы Африки. По соседству огромное дерево не выдержало ударов бури и рухнуло, и земля задрожала как во время землетрясения.
Вслед за ветром налетел дождь. По брезенту застучали крупные капли, как галька, подброшенная взрывом динамита. Брезент намок, стал пропускать воду, и я почувствовал на коже тоненькие струйки. На поляну с грохотом обрушивались потоки воды, стекавшие с кроны деревьев, и казалось, мы находимся у подножия водопада Виктория.
Вдали раздался раскат грома, медленно и величественно покатившийся по небосводу. С полминуты я слышал удаляющийся гул, но в нем не было ничего угрожающего. Затем я увидел молнию, а через несколько секунд услышал новый раскат грома. Гроза еще не дошла до нас. Я стал считать, сколько секунд проходит между вспышкой и раскатом. Их становилось все меньше и меньше, и, наконец, прямо надо мной сверкнула ослепительно яркая молния, и почти в то же мгновение раздался оглушительный рев, от которого, казалось, может расколоться земля.