Когда пигмеи выстраивались в очередь для получения подарков, они никогда не ссорились, не толкали друг друга и не ругались. Они вели себя спокойно, дисциплинированно и добродушно, соседи по очереди дружелюбно переговаривались, широко улыбаясь и причмокивая губами. Чтобы заснять эту сцену, я высыпал мешок соли на листья и наделял каждого пригоршней соли. Получив соль, пигмей немедленно отправлял ее в рот.
Хотя я старался уравнять порции, это не всегда удавалось, и иногда кто-нибудь получал значительно меньше соседа, но ни один "пострадавший" не жаловался. Пальмовое масло хранилось в больших пятигаллонных банках, и пигмеи сделали для него "пакетики" из больших листьев, которые они держали, сложив ладони лодочкой.
Большинство тут же выпивало масло и облизывало листья. Некоторые женщины переливали масло в глиняные горшки. Травы и зелень, приготовленные на этом масле, - одно из любимейших кушаний лесных жителей. Соль необходима всякому живому существу, а пальмовое масло очень богато витаминами, и организм пигмеев требовал именно этого, а их вкусы правильно отражали не только их желание, но и потребность.
При распределении подарков пигмеи держались с таким достоинством и спокойствием, что я невольно вспомнил об эпизоде из моего первого путешествия. Тогда у меня были соль и масло, но лишь несколько сигарет. Лесные жители любят курить, и, узнав об этом, я отдал им весь свой запас - одну неполную пачку. Каждый счастливец, получивший сигарету, ломал ее пополам и делился с соседом. Это делалось просто, как нечто само собой разумеющееся, ибо вся жизнь пигмеев подчиняется закону: все, добытое членом семьи, делится на всех.
Кроме подарков, розданных вначале всем пятистам пигмеям, активные "актеры" получили посбо, вернее, небольшую часть его. Посбо в Итури называется недельный паек проводников, носильщиков и вообще "постоянных" рабочих. Время от времени я "награждал" их солью и бананами, но этим и исчерпывалось "жалованье".
Пигмеи жили в привычной обстановке - в лесу и продолжали охотиться, собирать ягоды, коренья и зеленые листья, напоминающие по виду салат. Окончательный расчет, или матабиши, состоялся перед моим отъездом из Итури. Я не стал расплачиваться с каждым пигмеем, а дал каждой семье определенное количество сушеной рыбы, орехов и соли. Те, кто танцевал или "играл" в каких-либо других сценах перед аппаратами, получили больше.
Во время моего пребывания в Итури часто шли дожди, но, к счастью, обычно по ночам. Все же много дней пропало зря: небо было сплошь задернуто облаками, и я бесцельно бродил по лагерю или сидел в палатке и молился, чтобы оно стало чистым и голубым, а на поляне серый сумрак уступил место яркому дневному свету. Даже когда дождя не было, с листьев и ветвей, пропитавшихся влагой, почти постоянно капало. А с первыми лучами солнца, пробившимися сквозь облака, над поляной повисали клубы тумана. Линзы аппаратов запотевали, а одежда, обувь, постель и даже наши души постоянно оставались мокрыми.
Днем на мне скоплялось гораздо больше влаги, чем на обнаженных пигмеях, а ночью в насквозь промокшей пижаме я почти завидовал голым пигмеям, спавшим на двух гладких бревнах. Ночной костер наполнил хижину пигмея дымом, которым я, вероятно, задохнулся бы, но зато огонь немного подсушивал ее, а дым выгонял из хижины почти всех кровопийцев-насекомых.
Несмотря на все трудности, мы сумели заснять много эпизодов из повседневной жизни пигмеев и несколько особенно волнующих сцен, специально "разыгранных" для съемки. Мы засняли, как пигмеи строят хижины, как женщины с детьми, привязанными к их бедрам, собирают дрова, съедобные травы и коренья.
Матери никогда не кладут младенцев на землю даже на несколько секунд - в тропическом лесу слишком много любителей таких лакомых кусочков. Привязав к бедру одного младенца, женщина может выполнять любую работу - строить хижину, готовить пищу, собирать растения, ухаживать за садом "покровителя" - банту. Но если каждое ее бедро будет занято, это очень сильно стеснит ее движения.
Пигмейки никогда не едят крошечные "двойные" бананы величиной с человеческий палец. По поверью, от этого родятся близнецы, а большим несчастьем считается только бесплодие. Пигмейка не может растить сразу двоих младенцев, и поэтому в древности одного из близнецов убивали и хоронили под полом хижины, в которой он был рожден, или же клали в кувшин и относили в лес, где трупик становился добычей зверей.
Я заснял, как делают одежду из коры. Для приготовления "ткани" используется кора шести различных видов деревьев и девяти лиан. Выбор зависит от того, какие деревья растут по соседству и на каком из них кора в лучшем состоянии. Ее сдирают длинными полосами, мочат в воде и расплющивают на большом плоском камне, ударяя сверху камнями поменьше. Но действовать нужно осторожно, чтобы не продырявить кору, чтобы кусок был одинаковой толщины. В результате получаются широкие куски мягкой и прочной темно-коричневой "ткани", похожей на фетр. Многие пигмеи красят ее в тускло-пурпурный цвет, прокипятив с какими-то ягодами и кореньями.
Мужчины носят одежду из коры наподобие накидки, перетянув ее на груди "восьмеркой" лианами, пропустив между ногами и прикрепив нижний конец к спине. Когда кусок коры достаточно велик, такое одеяние сильно напоминает женские спортивные шаровары старого фасона. Одеяние женщин короче и нередко состоит из больших листьев, прикрепленных лианами спереди и сзади.
Однажды я пошел с женщинами в лес за пищей и увидел, как они выбирают себе "одежду". Заметив особенно большие и красивые листья, одна из женщин сорвала их, выбросила "износившиеся" и прикрепила на их место свежие. Другие последовали ее примеру, а некоторые, не довольствуясь такой "обновкой", заткнули за набедренную повязку маленькие красные цветы.
Одна из лиан, кора которой используется для изготовления одежды, по-английски называется "решетчатое фиговое дерево". Это могучий и грозный паразит. Он обвивает железное дерево, древесина которого самая твердая на земле, и взбирается вверх по его стволу. Лиана год от году лезет все выше и выше, становится все толще и толще, в конце концов она делается такой же толстой, как и ствол железного дерева, которое буквально задыхается "в объятиях" лианы. Через несколько лет на этом месте стоит огромное "решетчатое фиговое дерево", могучее и гордое, как будто оно выросло само.
Позже я увидел, как дети пигмеев играют в "лиану". Один ребенок, изображающий железное дерево, стоит в кругу других детей, исполняющих "роль" лиан. Они танцуют вокруг него, напевая и постепенно суживая круг. "Железное дерево" поет в ответ и пытается разорвать кольцо, остальные не дают ему сделать это. Мне никогда не удавалось увидеть, чем кончается игра и кто же побеждает в ней. По-моему, пигмеям вообще не нужна победа в игре, ибо внутри семей нет вражды и соперничества.
Снимая в Итури, я узнал, какие пигмеи замечательные артисты. Они прежде всего наслаждаются самим процессом игры и не пытаются, подобно нашим любителям, бить на эффект, превзойти друг друга или позировать перед аппаратом с самовлюбленным видом. Они действительно играют.
Я был уверен, что до них не дойдет смысл съемки и суть процесса фотографирования. "Фотографирование" - для большинства пигмеев понятие, лишенное какого-либо реального содержания. Пигмеи незнакомы с зеркалом и никогда не видят собственного изображения.
Сначала я боялся, что пигмеи не поймут моих целей, так как они незнакомы с театром, но они живо откликнулись на мое предложение сыграть несколько сцен. Самым трудным было повторить сцену моего прибытия в их страну. Для ее исполнения я отобрал примерно пятнадцать охотников с копьями, луками и стрелами и отправился с ними для съемок на берег Итури в то место, где она сравнительно широка. Специально для этой сцены мы раздобыли два каноэ.
Я плыл в одном из них с несколькими гребцами банту, а мой оператор в это время дрейфовал на плоту и снимал оттуда берег и приближающуюся к нему лодку. В плотной стене листвы мелькнуло чье-то лицо, исчезло и затем появилось еще раз. Вот пигмеи собрались и уселись в двадцати футах от берега, а затем выбежали вперед, охваченные любопытством и горя желанием рассмотреть чужестранца, приближающегося в каноэ. Один из них прямо перед объективом аппарата оборачивается назад, как бы для того, чтобы знаками поторопить остальных. При этом он ни разу не взглянул на аппарат или оператора, что лишило бы кадры правдоподобия.
Мы засняли целое "действие". Показали, как один из пигмеев дружелюбно протягивает мне руку и помогает выбраться на берег, засняли чащу Итури, реку, крупным планом пигмеев, пробирающихся среди стволов. Но все это выглядело бы как плохая подделка, если бы не прекрасная игра пигмеев.
Однажды Билл Динс перевел мне разговор стариков, вернее, смутные предания, сохранившиеся в их памяти, о межплеменных войнах в старое время. Я спросил пигмеев, не могут ли они изобразить бой между двумя враждующими родами, заканчивающийся поражением одного из них. Они охотно согласились и начали обсуждать между собой, как лучше "представить" войну.
Ради съемок сцену решили разыграть на поляне, а не в лесу. Тут же отобрали "актеров". Один старик, которому, вероятно, уже давно перевалило за семьдесят, жестоко страдающий от ревматизма, особенно настаивал, чтобы его включили в число "артистов", так как, по его утверждению, в юности ему пришлось не раз участвовать в подобных схватках. На следующий день старый воин с таким увлечением исполнял свою роль, что, казалось, он избавился от груза лет и своей болезни в эти часы битвы и торжества над врагом, часы мужества и славы. На поле "боя" он ни в чем не уступал молодым воинам и проявил не меньшее проворство.
Пигмеи играли с таким мастерством, что я даже испугался. И было отчего. Если бы вы видели выражение их лиц перед началом "боя", то были бы уверены, что это смертельные враги и ничего не доставит им большего удовольствия, чем убийство соперников. Счастливые, бескорыстные, добродушные лесные люди вдруг превратились в суровых и грозных воинов, готовых не колеблясь пролить кровь врагов.
С устрашающими криками, от которых мороз продирал по коже, они бросались друг на друга, стреляя из луков, и, казалось, целились точно в противника. Но ни один участник "битвы" не был даже оцарапан: все стрелы пролетали точно над головами пигмеев, иногда в нескольких дюймах от них. Я понял в тот день, почему Стэнли считал пигмеев самыми серьезными противниками из всех знакомых ему африканских племен, а арабские работорговцы не осмеливались приближаться к их стране.
Пигмеи блестяще "представляли" для меня любые сцены из их жизни: будь это охота на слонов, постройка хижины или обрядовые танцы. Но если бы я попросил их исполнить что-нибудь незнакомое им, они бы с треском "провалились", поэтому я даже при всем желании не смог бы сотворить никакой "подделки". Я не считаю "подделкой" воспроизведение сцен, действительно происходивших. Это неизбежно при съемках в лесу хотя бы из-за недостатка света. Случившееся в густом темном лесу, где снимать невозможно, приходится "переигрывать" на открытом месте.
Вначале я был вынужден несколько раз откладывать примерно на полчаса начало съемки из-за одного огромного дерева затенявшего поляну. Посоветовавшись с Биллом Динсом, я решил срубить его. Пигмеи оказались худшими лесорубами, чем артистами, хотя мы и снабдили их железными топорами. В конце концов они все же перерубили большую часть ствола. Я определил примерное направление падения дерева и занял с аппаратом удобную для съемок и в то же время безопасную, как мне казалось, позицию.
Двенадцать пигмеев обвязали ствол посередине длинной лианой и, ухватившись за свободный конец лианы, приготовились тянуть подрубленный ствол на себя. Когда он начнет падать под тяжестью собственного веса, они должны были отбежать от предполагаемого места падения. Я был футах в двадцати от него и надеялся заснять дерево падающим почти на объектив аппарата.
Несколько последних ударов топора, мощный рывок за веревку - и дерево начинает клониться. Я прильнул к аппарату и включил его, наблюдая, как ствол гиганта медленно, величественно опускается все ниже и ниже. Внезапно я понял, что собираюсь получить слишком хорошие кадры. Дерево падало прямо на меня, а не почти на меня. Я отшатнулся от аппарата и взглянул вверх. Кто-то закричал пигмеям, чтобы они тянули ствол сильнее к себе, - может быть, направление падения дерева несколько изменится. Но ствол был слишком тяжел, клонился слишком быстро, и ничто уже не могло повлиять на его падение.
Бежать было поздно. Я присел, закрыв голову руками, и успел подумать, что погибаю чертовски глупо. Небольшая ветка хлестнула меня по спине, и… все кончилось. Земля задрожала, трескались ломавшиеся сучья, на мне лежала лишь маленькая ветка. Я взглянул вверх и перевел дух. Небольшое дерево в десятке шагов слева от меня приняло на себя падающего гиганта и отклонило его ствол несколько в сторону - это и спасло меня. Мне очень посчастливилось, ибо везение обычно не балует исследователей.
Я провел много дней в Итури, и большая часть их сливается в моей памяти в один типичный день. Несколько эпизодов я запомнил особенно хорошо - танец охотников на слонов, сооружение висячего моста через реку (об этом я пишу немного ниже), охоту в лесу. Но сейчас мне хочется рассказать об обычном, будничном дне в Итури, таком дне, который я провел на поляне, наблюдая, слушая и снимая, пока было светло, сцены из повседневной жизни пигмеев. Таких дней было большинство.
Утром меня будил громкий голос главного охотника или старшины, объявлявшего "план на день" - кому, где и с каким оружием охотиться, что делать женщинам и т. д. Из хижин появлялись пигмеи, и все вокруг наполнялось их голосами. Обычно уже через несколько минут один или два голоса звучали особенно громко, гневно, выделяясь из общего шума. У какой-то хижины вспыхивала ссора. Раздавались проклятия и звучали взаимные обвинения.
Я натягивал сырую одежду, выходил из палатки и попадал сразу под легкий "душ" - с ветвей окружавших поляну высоких деревьев методически падали крупные капли. В нос ударял запах гниющей древесины, старого болота и аромат тысяч цветов. К вечеру я привыкал к этому сложному сочетанию, но сразу после сна, когда все чувства обострены, оно казалось особенно резким.
Скоро появлялись другие, более приятные запахи: дыма костра и приготовляемой пищи, и я невольно обращал взор на свой "очаг", холодный и мертвый. Все настолько сырое, что разжечь костер очень трудно, но мы все же кое-как ухитрялись развести огонь и приготовить себе завтрак. Пока он варился, я прислушивался к разгоравшейся ссоре - теперь к ней присоединились женщины, и их резкие, пронзительные голоса, казалось, проникали в каждую клеточку моего мозга.
Утро было сумрачное, серое, небо - сплошь задернутое пеленой облаков. Такая погода располагала к ссорам. Пигмеи, как и все эмоциональные люди, легко поддаются настроению. В дождливый или пасмурный день оно у них плохое, и казалось, все жители деревни встали не с той ноги. Пигмеи очень непосредственны и откровенны. Они не привыкли скрывать и подавлять свои желания, и если у кого-нибудь из них плохое настроение, то стоит слегка задеть этого пигмея, как он готов начать ссору. Обиженный не остается в долгу, и вспыхивает перебранка.
Ссорящиеся осыпают друг друга проклятиями. Кто-нибудь из друзей пигмея А вступается за него и говорит что-либо неприятное противнику - пигмею Б. Пигмей Б посылает его к черту, а пигмей А советует другу заниматься своими делами и не вмешиваться в чужие; тот обижается, и в результате вспыхивает новая перебранка. В этот момент в разговор вступает жена одного из спорящих, хотя она должна заниматься завтраком. Муж приказывает ей замолчать, она в ответ начинает кричать на мужа, обвиняет его, что он плохой отец своих детей, ленивый охотник-мазила и волокита. В результате вспыхивает новая ссора, нередко захлестывающая первую.
К этому времени уже никто не помнит, кто был зачинщиком. В первое время я пытался выяснить, что же послужило причиной такого скандала. Раз или два мне это удавалось, и я не мог поверить, что из-за подобного пустяка может возникнуть такой шум. Обычно главный скандалист уже через три минуты не помнит, из-за чего же все началось.
Но перебранка почти никогда не переходит в драку. Лишь раз я видел, как мужчина ударил другого, и еще один раз, как охотник схватил лук и послал стрелу вслед убегающему противнику.
Все эти ссоры скорее шумные, чем неприятные, но они порядком надоедали мне. Когда Биллу Динсу приходилось жить в лесу с пигмеями, из-за этих перебранок он ставил свою палатку поодаль от лагеря маленьких африканцев. Когда ссора продолжалась особенно долго и начинала злить меня, я напоминал себе, что пигмеи зато не знают различных язвенных заболеваний, неврозов, гипертонии или коронарного тромбоза.
Правила поведения в нашем обществе заставляют нас большей частью сдерживать раздражение из-за пустяков, в этом есть своя хорошая сторона, но есть и плохая. Пигмеям такие ограничения незнакомы. Они живут сравнительно маленькими семейными группами, и все члены каждой из них связаны взаимной глубокой привязанностью.
Завтракая под такой аккомпанемент, я утешал себя мыслью, что через несколько минут завтрак пигмеев также будет готов и все сразу стихнет. Завтракают пигмеи весьма основательно, ибо нередко им больше не приходится поесть в тот же день. За завтраком они иногда съедают не меньше, чем на описанном мною пиру.
Шум стихает, меняется тон голосов, и я могу, не выглядывая из палатки, точно сказать, в какой хижине завтрак уже готов. Постепенно поляну наполняют веселая болтовня и дружеские разговоры. Выйдя из палатки, я вижу двух самых яростных спорщиков: они сидят рядом на земле, широко улыбаются друг другу и макают вареные бананы в подливку из пальмового масла, налитую в общий котел.
"Пигмеи с детской непосредственностью переходят от плохого настроения к хорошему, от гнева к дружескому расположению", - утверждают почти все путешественники, побывавшие у них. Их обычно называют ребячливыми, счастливыми, беззаботными, и все эти определения до некоторой степени справедливы и в то же время поверхностны. Разве похожа на детскую забаву охота на слонов? Разве могу я назвать беззаботными охотников, двое суток идущих по следу с таким искусством, какое навряд ли встретишь где-либо еще на земле, и знающих, что в округе стало мало дичи? Когда в глазах пигмеев мелькает ужас при крике совы в сумерках, они не похожи на счастливцев.
По-моему, вернее было бы назвать их темпераментными, эмоциональными людьми. Проявления их чувств не подчинены какой-либо системе, и поэтому гнев у них может быстро уступить место дружелюбию. Вместе с потоком проклятий пигмей полностью изливает и свое раздражение, а его душу после этого уже ничто не мучит.
После завтрака пигмеи удовлетворенно вздыхают, шутят и оживленно обсуждают планы на день. Трое или четверо юношей берут луки и стрелы и начинают тренироваться в стрельбе. Целью служит большой лист какого-нибудь дерева на другом краю поляны. Еще слишком рано для съемок, и я убеждаю их повторить "тренировку" попозже. Вдруг я вспоминаю отрывок из объемистого труда Шебеста о пигмеях и прошу юношей продемонстрировать их искусство в стрельбе по подкинутому в воздух банану. Они с восторгом соглашаются и оказываются замечательными стрелками: почти в один и тот же миг плод пронзают три стрелы.