Я достал палку–щуп и, сделав в разных местах несколько проб, начал двигаться взад и вперед в определенном порядке, вгоняя щуп в землю настолько глубоко, насколько у меня хватало сил. Наконец я закончил ряд близко расположенных друг от друга прощупываний, но так ничего и не обнаружил. Видимо, тонкая часть щупа, достаточно хорошая при работе над гнездами бисс и зеленых черепах, была слишком слаба; чтобы пробить уплотненный кожистой черепахой слой песка, нужен был крепкий шест или какой‑нибудь стержень, могущий выдержать тяжесть моего тела.
Я стал искать на берегу подходящий предмет. Как я уже упоминал, сильная волна билась о нескончаемый берег, и здесь не было недостатка в плавнике. Но, перебирая серебристые от соли палки, я убедился в их негодности: они были либо извилисты, как змеи, либо сгнили или размякли под воздействием воды и солнца. Мне попался крепкий обломок бамбука, но его нельзя было расщепить перочинным ножиком - единственным имевшимся у меня инструментом. Я обстругал и заострил черенок листа кокосовой пальмы, но он сломался при первом же испытании.
Мне очень хотелось открыть гнездо, и, по мере того как падали шансы на успех, меня все больше охватывало отчаяние. Я ругал себя за легкомыслие, следствием которого явилось отсутствие хорошего ножа. Пытался наточить перочинный нож обломком пемзы, но пемза рассыпалась, как сахарный леденец. В припадке раздражения я ударил куском пемзы о ствол лавра - обломок разбился вдребезги. В этот момент из‑за ствола внезапно выскочила небольшая дворняга голубоватой масти и принялась лаять на меня. От обиды она поднимала лапы и посматривала назад, как бы ожидая поддержки от кого- то, спрятавшегося за торчащим кверху бревном.
На мгновение над шестифутовым стволом мелькнуло и сразу же исчезло чье‑то лицо. Забежав за бревно, я увидел женщину на лошади, скакавшей во весь опор. Копыта звонко ударяли по набегавшей волне. По перекошенной спине всадницы можно было понять, что она вовсе не намерена скакать дальше и пытается остановить и повернуть коня в мою сторону. Это лошадь - а не миссис Ибарра - пришла в ужас от странного вида гринго, неожиданно появившегося из‑за бревна на безлюдном Черном взморье.
Несомненно, миссис Ибарра также не пришла в восторг от встречи со мной; но она была женщиной, приучившей себя к превратностям жизни на побережье, и не принадлежала к людям, обращающимся в бегство при внезапной встрече с чужестранцем.
Постепенно она совладала с лошадью, остановила ее в сотне ярдов от меня и повернула. Теперь я мог рассмотреть небольшого пепельно–серого criollo жеребца, одного из выносливых, прошедших суровый отбор потомков старинной испанской лошади. Они сумели выжить на тропических берегах в неблагоприятных для лошадей условиях и превратились в животных, стойких к паразитам, не пугающихся вампиров; экономных, как верблюды, к расходованию жидкости и привыкших ходить по песку. Эти лошади - совершенно особой породы, которую с эстетической точки зрения невыгодно сравнивать со всеми прочими, но они имеют ряд достоинств.
Конь, на котором восседала миссис Ибарра, отличался странной крысоподобной мордой на характерной для здешних лошадей овечьей шее. Его с большим трудом удалось повернуть в мою сторону, и, так как это было против его воли, он недовольно косил глазом. Только потому, что воля наездницы оказалась сильнее, коню пришлось уступить.
Направляясь ко мне, миссис Ибарра ехала вдаль берега, все время держась ближе к морю, крепко натянув поводья и барабаня пятками по плотному брюху лошади.
― Adios! - сказала она, бросив на меня беглый взгляд. Adios, сказанное с такой интонацией, означает что человек проходит мимо. В подобных случаях оно имеет двойное значение: приветствия при встрече и одновременно прощания, так как расставание происходит сразу же. Это "здравствуйте - прощайте". Насколько я знаю, такое слово не имеет равнозначащего на языке англичан и североамериканцев. Испанцы иногда его произносят с особо деликатной интонацией. И его значение отнюдь не столь просто, как это утверждают учебники и некоторые учителя.
Разумеется, у миссис Ибарры не было никакой причины для остановки. Но когда она поздоровалась, я заметил жемчужный блеск свежих черепашьих яиц, которыми были наполнены две притороченные к седлу плетеные корзины. И поэтому не мог допустить, чтобы эта женщина ускакала, оставив меня наедине с возникшей предо мной дилеммой.
― Buenas tardes! - сказал я. Мое приветствие сразу изменило наши отношения, заставив миссис Ибарру натянуть поводья и несколько насторожиться.
Она не принадлежала к числу женщин, которых часто можно встретить на побережье (даже если допустить, что вы подготовлены к любому женскому облику). Это была небольшого роста особа, полная, с тонкогубым лицом Мадонны и копной волос табачного цвета, собранных в беспорядке под старой, обвязанной шарфом мужской фетровой шляпой. На ней была коричневая холщовая блуза и такая же юбка, подвернутая под ноги и седло, так как всадница сидела в седле по–мужски, а не боком, как принято у женщин Гондураса. По внешнему виду нельзя было судить о ее происхождении и месте, занимаемом в жизни. Цвет ее кожи был очень темным, но миссис Ибарра не была похожа на темнокожих жителей Тортугеро, в большинстве своем являющихся потомками индейцев москито, смешавшихся с карибами или креолами, прибывшими сюда из Блуфилдса или Сан–Андреса. Она не походила также ни на одну костариканку. Если не учитывать ее темную кожу, рыжеватые волосы и нескромную манеру посадки в высоком деревянном седле, то более всего она напоминала женщин, живущих в городах Матагальпы или на юге Гондураса, где лишения, вызванные длившимися столетия переворотами, создали облик женщин с тонким, соответствующим их характеру лицом.
Внешний вид миссис Ибарры свидетельствовал о том, что ей, как и ее коню, были знакомы любые невзгоды. Вместе с тем на ее лице сквозила спокойная самоуверенность.
― Buenas tardes! - ответила она, остановив лошадь. - Я вдова Ибарра из Паналя, что по эту сторону Парисмины…
Я назвал свое имя и сказал, что изучаю черепах.
― Знаете ли вы, какая черепаха это сделала? - спросил я, указывая на найденное гнездо.
― Почему бы и нет! Es de canal.
― Я тоже так думаю, - сказал я. - Почему вы так решили?
Только кожистая так сильно вскапывает берег. Все здешнее побережье изрыто кожистыми черепахами. Негде даже верхом проехать, разве что вплотную к воде.
Я внимательно всмотрелся в берег и тут впервые заметил, что песок на скатах имеет очень неровную поверхность, причем она совсем не походила на такую, какую ветер образует на дюнах и какую мне приходилось видеть на других берегах.
Кое–где вы видите следы животных, роющих песок в поисках яиц, - сказала миссис Ибарра, указывая на берег. - Они всегда появляются, когда прибывает стадо зеленых. Но здесь больше всего следов кожистых черепах они именно так нагромождают песок. Вот, например как у этого гнезда… Но почему вы не шли по дороге? Я видела там, в мелком песке, несколько гнезд бисс и даже зеленых. Там есть всякие… Два гнезда я раскопала.
При этих словах она похлопала рукой по одной из корзин с яйцами.
― Мне не нужно бисс… - сказал я, - а тем более зеленых. Меня интересуют яйца кожистой черепахи.
― Они не так хороши, как яйца бисс. У них какой‑то привкус.
― Они мне нужны не для еды, - ответил я. -Я хочу их измерить.
Она неодобрительно посмотрела на меня и, сложив руки лодочкой, показала:
― Asi de grande. Вот какой величины.
Мне надо точно знать. И я хотел сфотографировать.
У кожистых яйца зарыты глубоко в землю, на ярд–полтора. Животные не могут их достать. Даже ягуары. И даже собаки из Сикирреса, которые выкапывают любые яйца, но только не кожистой черепахи.
― Мне безразлично, сколько времени придется рыть, - сказал я. - Я готов копать до самого вечера, лишь бы убедиться, что гнездо находится здесь. Может быть, черепаха просто поскребла землю и ушла. Так иногда поступают логгерхеды.
Она внимательно посмотрела на развороченный песок, потом покачала пальцем перед лицом, что у латиноамериканцев означает знак отрицания.
― Puso, - сказала она. - Ahi puso!
― Как вы определяете место кладки? - спросил я. - Мне пришлось прощупать все вокруг, и я не обнаружил рыхлого места.
Она снова покачала пальцем в знак отрицания.
― Вы прощупываете недостаточно глубоко. В гнезде canal нет рыхлых мест. Скажите, пожалуйста, который час? Наверное, уже полдень?
― Четверть первого. Вы торопитесь?
― Сегодня испанец платит деньги индейцам москито, а я хочу собрать с них долги раньше, чем они напьются Я видела, как в четверг сюда прилетел самолет, значит, к вечеру все будут пьяными.
Я сразу вспомнил молочный бидон, наполненный ромом, который прилетел вместе со мной, и подумал, что женщина права. А испанец, которого она упомянула, был дон Педро, mayordomo у сеньора Иойо из "Атлантической промышленной компании" в Тортугеро.
― Сколько они вам должны? - спросил я.
― Там два долга… Всего восемь колонов.
― Послушайте, я уплачу вам десять, если вы поможете мне раскопать гнездо.
Она посмотрела на песок, а затем на солнце. Вздохнув, перебросила ногу через высокое седло и спрыгнула наземь.
― Попробую… - сказала она как‑то безразлично и отвела лошадь к старой, корявой манцинелле - единственному дереву, растущему на заливаемой приливом береговой полосе, и привязала к нему поводья.
― Это ядовитое дерево! - сказал я.
― Для лошадей оно безвредно.
― А как насчет рук? Вам придется трогать поводья.
― Не беспокойтесь, это не причинит мне вреда. Опасен только сок и дым, когда дерево горит.
― Я не стал бы привязывать к нему лошадь, - сказал я.
― Понятно… Вы здесь чужак и еще не приспособились.
Из притороченных к седлу ножен она достала большой тяжелый нож–мачете и направилась к черепашьему гнезду. Потом окликнула собачонку, которая выскочила из прибрежной травы и, пританцовывая, подбежала к хозяйке, преисполненная желания служить ей в меру своих способностей.
Чтобы привлечь внимание собаки, миссис Ибарра поскребла песок.
― Huevos, - сказала она.
Я насторожился, так как это слово, сказанное отдельно, зачастую приобретает совсем другой смысл, но собака его поняла правильно, хотя и принялась раскапывать нору краба, находившуюся футах в шести от черепашьего гнезда.
― Не валяй дурака, - сказала миссис Ибарра. - Рой вот здесь!
Как бы оскорбленная услышанным, собака опустила уши, перешла на указанное хозяйкой место и принялась раскапывать черепашье гнездо.
С зелеными черепахами Филин никогда не допускает ошибки. А для кожистых он не годится. Пусть немного покопает, а я схожу туда…
И она указала в сторону поросли деревьев, стоявших в сотне ярдов от берега.
― Bueno.
Подумав, что ей надо уединиться, я решил побьггь здесь, чтобы всеми силами поощрять собаку.
Нет… Идемте со мной. Я хочу вырезать палку, а вы лучше меня лазаете, - сказала миссис Ибарра.
Мы пробрались через заросли морского винограда и морского овса, прошли мимо побегов кокосовых пальм и за дюнами вошли в густую поросль молодых деревьев. Тут мы остановились, и миссис Ибарра стала внимательно рассматривать чащу в поисках нужного ей дерева.
― Aquel, - указала она в самую глубь зарослей. Влезьте на то дерево, обрубите все ветки, а потом срубите ствол.
Я вскарабкался на стройное, гладкое деревце и обрубил все ветки, которые мог достать. Соскользнув наземь, срубил дерево у самого корня и вытащил его из чаши. Миссис Ибарра сделала пятифутовый шест, ободрала с него кору и заострила с одного конца.
― Ya! - сказала она. - Может быть, нам удастся вот этим!
Вернувшись на место, мы увидели, что собака, потеряв интерес к черепашьему гнезду, раскапывает еще одну норку краба.
От собаки толка не будет, - сказала миссис Ибарра.
Она воткнула шест в центр гнезда и нажала: острие вошло на два фута в плотный песок и остановилось. Затем попробовала сделать то же самое на фут в сторону -- результат был тот же. Она проделала десяток дыр, и из каждой шест выходил покрытый только мелким песком. Бросив это дело, миссис Ибарра, ползая на четвереньках, принялась изучать место и втыкала палку только там, где позволяла разрытая почва. Через некоторое время она нашла свежеотломленный стебель морского вьюнка, а потом обнаружила в песке трехфутовую зеленую лозу морского винограда.
― Может быть, здесь… - сказала она. - Может быть, черепаха зарыла лозу. Это fregada - искать гнездо кожистой черепахи! - сказала миссис Ибарра, вытирая глаза тыльной стороной руки. Волосы выбились у нее из‑под шляпы, а смоченные потом песчинки, словно инеем, покрыли поблескивавшее темнокожее лицо. Мне казалось, что вот–вот на ее лице появится разочарование и она согласится со мной, что это ложное или пробное гнездо, - без отложенных в него яиц, какое иногда делают логгерхеды.
― Не верю, чтобы здесь что‑нибудь было! - сказал я.
― Не обманывайтесь на этот счет. Aqui puso. Так всегда бывает. Это canal. О–о-о… она очень большая. У нее вот такие ноги… - сказала миссис Ибарра, показав на собственное бедро. - Она роет очень глубоко, к тому же очень тяжелая и брюхом так сильно трамбует песок, что он становится плотнее прежнего. Хуже всего, что она вскапывает все вокруг, и потому так трудно найти кладку. А если и удается найти, то яйца в ней такие крупные, что их даже кушать неудобно. Право, не стоит доставлять себе столько хлопот… Впрочем, попробуем вдвоем нажать на шест. А искать надо только здесь!..
Мне приходилось видеть, как знатоки по водной части указывают места для рытья колодцев. Именно так тщательно миссис Ибарра направляла свой шест. Она прицеливалась с такой точностью, будто собиралась попасть из винтовки в голову змеи.
― Только здесь… - повторила она.
После этого шест был воткнут в песок, и мы навалились вдвоем. Раздался треск, и в наших руках очутились обломки.
― Сломался, - произнесла миссис Ибарра. - Дерево оказалось слишком слабым. Послушайте, неужели вы хотите пытаться еще раз? Вам проще пойти ночью, найти canal и не позволить ей зарыть яйца. Каждую ночь, покуда луна светит с моря, а не со стороны суши, черепахи по одной, а то и по две–три выходят на черный песок.
Сказав, что, может быть, она и права, я вытащил из кармана, полного песка, несколько коста–риканских бумажек, отсчитал десять кулонов и протянул их миссис Ибарре, добавив при этом, что очень благодарен за помощь и крайне огорчен тем, что ей так жарко и что она так испачкалась в песке.
― О нет… -- ответила она. - Я не могу принять деньги. Я обещала найти яйца. Вы мне ничего не должны. А я еще вовремя поспею в деревню.
― Но я вас задержал. Я положу деньги в сумку седла.
Повернувшись, я направился к манцинелле, видневшейся за высокой стеной морского овса. И тут увидел, что конь миссис Ибарры, задрав все четыре ноги, дрыгает ими в воздухе. Охваченный паникой, я бросился сквозь гущу травы. Лошадь валялась на спине, корчась, вздрагивая и изгибаясь в невероятных судорогах. Сук, к которому она была привязана, был сломан, поводья запутались возле мундштуков, седло очутилось на брюхе, притороченные к седлу узелки разбросаны по песку, обе корзины с черепашьими яйцами валялись на земле, и лошадь каталась прямо по ним.
― Скорее сюда, посмотрите на вашу лошадь! - закричал я. - Быстрее! Что с ней случилось?
Миссис Ибарра побежала ко мне.
― О Пресвятая Богородица, неужели она почесывается? Так и есть! Это всегда с ней случается в жару, если я недосмотрю. Что она сделала с моим carga. А lа! Вставай! Ты, Flojo.
Она схватила обломок жерди и принялась дубасить коня по незащищенному брюху. Животное перестало кататься, поспешно вскочило на ноги и, раздувая ноздри и шевеля ушами, с изумлением и обидой скосило глаза на странно ведущую себя хозяйку.
Лошадь имела безобразный вид: морда была опутана поводьями, пустые корзины из‑под яиц и несколько уцелевших свертков висели под брюхом, а растерзанный бойцовый петух болтался на кольце подпруги, очутившейся между передними ногами лошади. Круп и бока были густо вымазаны смесью яичных желтков с черным и белым песком, все это облеплено яичной скорлупой и приклеившимися плодами манцинеллы. Лошадь напоминала глазированный торт, сделанный двухлетним ребенком. Она яростно отряхивалась, но от этого не становилась чище.
Меня охватило отчаяние. Бедная женщина, какой убыток я ей причинил! Какой удар ее надеждам! Как испортило ее сегодняшний день мое непомерное упрямство! Сгорая от стыда, я повернулся к миссис Ибарре, готовый отдать ей все деньги, находившиеся в моем кармане.
А она хохотала! Одной рукой она указывала на лошадь, а другой беспомощно размахивала в воздухе, сотрясаясь в неистовом хохоте. Я пристально посмотрел на миссис Ибарру, чтобы убедиться в искренности ее смеха и определить, не является ли он признаком сильного нервного потрясения. Неожиданно к ней вернулся дар речи.
― Какая дурость? - взвизгнула она. - Вот глупая скотина? О Пресвятая Мать, есть ли еще где‑нибудь более дурацкое животное?
Миссис Ибарра была так искренне весела, что я посмотрел ка лошадь иными глазами, и. право, она показалась настолько смешной, что и я начал смеяться. И мы дружно и долго хохотали.
― Мне очень неловко, - сказал я спустя некоторое время. - Это целиком моя вина. Что тут можно сделать?
― Ничего, - сказала она. - Ничего не нужно. Я вымою лошадь, вот и все.