Да в чем же ее такой уж особенный грех, скажите пожалуйста? В том, что принимала у себя молодого придворного, а герцог вернулся домой, в том, что выслушала признание генерала Прима, или в том, что имела небольшую интрижку с гувернером сына? Это было в моде тогда, сама королева Изабелла подавала подобный пример. Но только ей одной пришлось каяться за свои поступки, и с досады, гнева и отчаяния она предалась своей прежней страсти - вину. Скоро все имущество было ею промотано, ни герцог, ни другие ее бывшие мужья не хотели теперь ничего о ней знать, и вот она дошла до того, что стала содержать ночлежку для нищих.
Несмотря, однако, на своей поношенный костюм и на то, что ее называли теперь просто Сара Кондоро, старуха все еще придавала значение титулу, но она любила, чтобы ее называли герцогиней чиновные лица, потому что когда так говорили простолюдины и посетители ее ночлежки, в громком титуле слышалась обыкновенная насмешка.
Герцогине не раз, впрочем, в щекотливых делах приходилось сталкиваться с законом, но она всегда удивительно ловко умела увернуться от опасности. Она держалась в тени и старалась не давать поводов говорить о себе, чтобы иметь возможность жить так, как ей хочется. Женщины и мужчины, первый раз приехавшие в Мадрид и не имевшие средств оплатить свой ночлег в гостинице, нищие, цыгане и странствующие артисты могли за небольшую плату получить в ее заведении пристанище на ночь. Днем тут никто не имел права оставаться. Это была ночлежка вроде тех, какие давно уже существуют в Париже, Лондоне, Нью-Йорке и Берлине.
Полиция почти не заглядывала в ночлежку Сары Кондоро, и, как ни странно, никогда не бывало там никаких ссор, скандалов, никогда она не упоминалась в сводках происшествий. Это было заведение, необходимое в большом городе, оно уберегало бедный, бесприютный люд от бесчинств: бедняки предпочитали, заплатив ничтожную сумму, отправиться в ночлежку, нежели, оставаясь на улице, попасть в руки полиции.
Сара Кондоро, по-видимому, начала очень полезное, выгодное дело - она по опыту знала, что значит быть без пристанища. Теперь, однако, жизнь ее хорошо устроилась, и часто она даже позволяла себе вспомнить прежнюю страсть, но пила только самые дорогие вина.
- Ворота заперты, - пробормотала она, попробовав замок. - Первый раз я иду к нему, он должен быть тут. Да, не часто мне приходилось бывать в этом квартале.
Она огляделась вокруг. Лицо ее было отвратительно и говорило не только о бурно прожитой жизни, загубленной дурными страстями, которым давалась полная воля, но и о нравственной испорченности.
- А, вот звонок! - сказала она, взявшись за его ручку своей жилистой рукой.
В глубине двора раздался громкий звон колокольчика, и вслед за ним - шаги.
- Что вам угодно, сеньора? - спросил вышедший к ней человек в пестрой рубашке с засученными рукавами, шароварах и с непокрытой головой. - Кого вы ищете?
- Дома ли сыночек Тобаль? Гм, что это я говорю! - поправилась она. - Дома ли сеньор Царцароза?
- Хозяин? Да, он у себя в комнате, - отвечал бородатый малый, указывая на приветливый домик в глубине двора. - Вам угодно поговорить с ним?
- Непременно, сыночек, - сказала старуха, протиснувшись мимо него в ворота и оглядываясь вокруг.
- Так ступайте туда и постучите, у хозяина никого нет.
Сара Кондоро, покачивая головой, смотрела на лежавшие в стороне, около забора, доски, балки, колья, на сушившиеся позади увитого зеленью домика куски черного сукна.
В задней части двора развешаны были одежды утопленников и самоубийц, найденных за последнее время, а дальше, в ящиках, лежали и сами трупы. У пруда какие-то грубо хохочущие люди, стоя на коленях, мыли в грязной воде обрубок дерева. И возле всего этого - хорошенький, мирный домик! Поразительный контраст!
Поднявшись по старым деревянным ступеням, которые вели к двери дома, дукеза взглянула на роскошно увитую виноградом стену и отворила дверь.
Она очутилась в чистенькой, посыпанной песком прихожей. Судя по двору, здесь можно было ожидать запаха крови и тяжелого воздуха - ведь в этом доме жил палач - но вместо этого глаз радовали порядок и опрятность, воздух был чист и свеж.
Сара Кондоро постучала, и дверь отворилась. Посреди уютной комнатки у стола сидел огромный Тобаль Царцароза, просматривая документы. Виноградные ветви, наполовину закрывавшие окна, давали благодатную тень и прохладу.
Дукеза с некоторым смущением остановилась на пороге. Царцароза с минуту неподвижно смотрел на нее, как на какое-то внезапно явившееся привидение, видимо, не веря своим глазам. Лицо его сделалось мрачным.
- Это я, Тобаль, сыночек, это я, - прервала она, наконец, молчание. - Разве ты не узнаешь меня? Давно я тебя не видела! Какой ты стал красавец - вылитый отец, алькальд Царцароза из Биролы! Такой же широкоплечий, с такой же темно-русой бородой…
Тобаль успел между тем оправиться. Дукеза подошла к столу.
- Как ты вошла сюда? Как ты попала во двор? - спросил он, даже не подавая ей руки.
- Прежде всего спроси, как я узнала, что ты здесь, потому что ведь здешнего палача называют прежним именем Вермудеца. Все случай, Тобаль, случай да знакомые! Недавно у меня был старый Дорофаго из Биролы и сказал мне об этом. Я тогда же хотела прийти к тебе, но подумала, что ведь Тобалю это будет не совсем приятно?
- Кто тебя впустил сюда, я спрашиваю? - боязливо повторил палач.
- Человек в пестрой рубашке!
- Он знал тебя, называл по имени? - Он меня назвал просто сеньорой.
- И ты сказала ему…
- Ничего, - быстро прервала Сара Кондоро ветревоженного Царцарозу, - ничего не сказала, сыночек.
Наступила тяжелая пауза. Странные чувства боролись в душе этого человека.
- Да, перед тобой Тобаль Царцароза, мадридский палач! Положением своим он обязан своей матери, так называемой дукезе, а тем, что не сделался преступником и убийцей, - отцу! Алькальд из Биролы был честным человеком, и я свято чту его память!
- Понимаю, сынок, ты хочешь упрекнуть меня в том, что я о тебе не заботилась, но…
- Тем, что я палач, я обязан тебе! Если бы не ты, я был бы теперь, может быть, тоже алькальдом в каком-нибудь маленьком городке! Но что ты от меня хочешь? Я не думал больше увидеться с тобой!
- И я тоже не думала, Тобаль! Из всех моих детей ты один остался.
- А где же маленький герцог Кондоро, дукечито, воспитанный в шелку и бархате?
Дукеза пожала плечами.
- Умер, должно быть, - отвечала она не слишком печальным голосом, - но что делать, все мы умрем! Яне для того пришла к тебе, чтобы жаловаться и горевать. Мое нынешнее занятие выгодно! Но еще немного, и я оставлю его и примусь за новое, только не решила еще, что выбрать - танцевальные вечера или кафешантан на парижский манер? Это будет очень интересно, очень мило, тогда дукеза Кондоро опять сможет выйти на сцену!
- Я слышал, ты содержишь ночлежку, и даже раз был твоим клиентом, хотя ты этого не знала.
- Ты, сыночек? В моей ночлежке?
- Давно уже! Кто этот малый с израненным лицом, принимающий деньги?
- Этот прегонеро - хороший, умелый человек!
- Оно и видно. Глядя на его лицо, можно подумать, что он несколько раз спасался от смерти только тем, что срезал себе с лица по куску мяса. Но что же тебе нужно от меня, Сара Кондоро? Ведь не материнское же чувство привело тебя ко мне - это мы оба хорошо знаем!
- Не будем ссориться, сынок. Я рада была услышать, что ты жив и живешь тут, - отвечала нежная мать. - Правда, радовалась, ведь ты один у меня остался!
- Бог знает, что делает! Ты не заслужила иметь и одного, ну да это в сторону, - сказал Царцароза, махнув рукой, как будто отгоняя тяжелые воспоминания. - Говори, зачем ты пришла сюда?
- Я устала, сынок, старость начинает сказываться, я присяду. Ну, вылитый отец! Алькальд Царцароза тоже никогда не предложил бы стула ни своему начальнику, ни родному брату. А лицо, а эта прекрасная темно-русая борода - ну да полно об этом! Ты прав, я пришла по делу, - продолжала она, садясь. - Дело серьезное и деликатное, оно должно остаться между нами! Никого нет в соседней комнате? Ты женат?
- Палач ждет себе прощения, - тихо и выразительно отвечал Тобаль. - Здесь нет никого, кроме нас!
- Ты, верно, знаешь кое-что об этом, сынок, - таинственно сказала Сара, - все от тебя зависит. Дело легкое, не рискованное, а главное, прибыльное. Ты ведь знаешь, что в прошлом году в Памплоне обокрали почту, взяв при этом более ста тысяч дуро, и что ничего до сих пор не найдено?
- Говори короче, Сара Кондоро, что тебя привело сюда?
- Слушай дальше, сынок! Тебе известно, конечно, и то, что два года тому назад был ограблен и сгорел Байонский банк. При этом подозрение пало на Алано Тицона, которого видели у здания банка. Наконец, нынешней весной сгорел дом богатого альцеста, вся семья его убита, имущество украдено. Алано Тицона опять видели кравшимся к дому и заметили кровавые пятна на его одежде. Он был схвачен и приговорен к смерти! Приговор будет исполнен на днях, не так ли?
- Ты знаешь больше меня! Я еще не получал приказаний.
- Это престранная история, Тобаль! Алано, наверняка, принадлежит к какому-нибудь сильному тайному обществу, которое имеет здесь, в Мадриде, могущественных членов! Вчера ко мне пришел какой-то знатный господин и, сказав, что дело Алано может быть пересмотрено, спросил, не могла бы я попросить тебя оттянуть исполнение приговора. Я не соглашалась, тогда он снова пришел вечером и сказал, что тебе ничего не стоит отсрочить казнь на несколько недель, При этом он дал двести дуро, сыночек, - сто для меня, сто для тебя, - прибавила старуха, выкладывая перед ним деньги из кармана своего шелкового платья.
- Что же это за человек? Сара пожала плечами.
- Не знаю, Тобаль, не знаю, мой сыночек! Он пришел поздней ночью в маске, но у дукезы опытный глаз! Я сразу по фигуре поняла, что это далеко не простой и не бедный человек. О, у Алано Тицона, кажется, влиятельные покровители!
- Узнала ты имя этого покровителя?
- Нет, сынок! Он так упрашивал меня пойти отнести тебе деньги, что я подумала: ответственности на тебе не будет, значит, деньги достаются легко - отчего же их не принять? А сто дуро не пустяки. На, вот они!
- Спрячь, они мне не нужны!
- Как, Тобаль! Ты отказываешься от денег? Надо брать и брать! У меня скоро столько их будет, что я оставлю свою ночлежку и примусь за что-нибудь другое. Но у тебя денег меньше моего.
- Говорю тебе, возьми обратно эти сто дуро, - решительно повторил Царцароза.
Старуха всплеснула руками.
- Вылитый покойный алькальд! Вылитый отец! - вскричала она. - Вот игра природы! Будто сам покойный встал из гроба!
- Мой отец был честный человек.
- Знаю, знаю! Но здесь не о том речь, сынок. Я рада, что могу сделать что-нибудь для тебя, ведь ты один у меня остался! Бери все двести дуро.
Она держала деньги и так смотрела на них, будто ей очень тяжело было с ними расстаться.
- Бери, сынок! Такие деньги не каждый день приходят. Ведь двести дуро всего лишь за небольшое промедление…
Палач взглянул на настойчиво упрашивавшую старуху, уже положившую деньги на стол.
- Возьми их назад, - гневно сказал он, - они мне не нужны!
- Святой Бонифацио, какая глупость! Но послушай, Тобаль, не отказывайся от моего предложения, говорю тебе, общество большое и сильное, дело может стоит тебе жизни, если ты не отсрочишь казнь Тицона. Тебя спровадят- и все равно достигнут своей цели. Неужели мне придется потерять и тебя!..
- Возьми назад деньги! - повелительно повторил Царцароза, и старуха наконец со вздохом согласилась. - Что касается отсрочки казни, - продолжал он, - я посмотрю. Придет к тебе еще раз этот знатный господин?
- Не знаю, думаю, что придет.
- Когда он будет у тебя, дай мне знать, Сара Кондоро, я сам переговорю с ним.
- Ого, ты хочешь лично условиться о цене? Так, так, теперь понимаю, - говорила старуха, лукаво прищуриваясь и подмигивая, - ты хочешь выманить у него побольше?
- Очень может быть. Когда ты мне дашь знать, что он у тебя, я приду в твою ночлежку и переговорю с ним.
- Хорошо, хорошо, сыночек, - вскричала Сара, вставая и бережно пряча деньги, - сделаю это, охотно сделаю! Сам дело обделай, он может оплатить, ты прав.
И кивнув ему, она хотела было протянуть руку, но передумала, боясь, что он не возьмет ее.
-До свидания, Тобаль, -говорила Сара, -да смотри же, не проболтайся! Вылитый отец! -пробормотала она, выходя из домика, увитого зеленью.
XX. Во мраке ночи
Тягостная тишина нависла над дворцом графа Кортециллы.
Антонио был серьезен и грустен. Он видел, что Инес глубоко страдает из-за непреклонности своего отца. Ему известен был железный характер этого человека, с которым так загадочно связала его судьба. Если графу пришла мысль соединить свою дочь с принцем Карлосом Бурбонским, чтобы таким образом дать корону своему роду, он, не колеблясь, принесет в жертву этому плану даже счастье своей родной дочери. Никто никогда не сможет сбить его с этого пути.
На Инес слишком тяжело подействовало решение отца. Она все еще не могла прийти в себя от последней сцены и ходила как во сне, видимо, что-то обдумывая.
Слова отца и его строгость в таком деле, где затронуты были самые нежные ее чувства, тяжело потрясли ее. Она видела, что жизнь подошла к роковому рубежу, за которым нет надежды на счастье. Ни за что не согласилась бы она принять руку обольстителя Амаранты, которого не могла не только любить, но и уважать.
Неужели у отца хватит жестокости принудить ее к браку с ним? Неужели он действительно готов принести ее в жертву?
Невозможно! Немыслимо! Столько раз он доказывал ей свою горячую любовь, с радостью исполнял каждое ее желание, в ней видел цель и смысл своей жизни. И вдруг всю эту великую любовь затмило желание надеть корону на голову дочери?
Инес не в состоянии была понять этой загадки!
Мучительно раздумывая, как ей поступить, она твердо знала одно - женой дона Карлоса она никогда не будет, хотя бы ей пришлось нишей уйти из замка отца!
Раз вечером, когда патер Антонио ушел от нее с тяжелым и грустным убеждением, что душевное состояние молодой графини непоправимо, Инес решила покончить наконец с мучительной неизвестностью. Она хотела еще раз попытаться смягчить отца и уговорить его отказаться от своих планов. От этого разговора зависели ее дальнейшие решения.
Помолившись и попросив Бога помочь ей в этом последнем, трудном шаге, который должен был решить ее судьбу, а может быть, спасти ее, Инес пошла на половину отца.
Она шла мужественно, но у дверей его комнаты мужество оставило ее. Ей стало страшно, сердце сильно забилось.
Она вошла в маленький кабинет, где отец обыкновенно писал и проверял счета по вечерам. У него было, по-видимому, много тайных дел, потому что он вел огромную переписку и принимал у себя множество народа.
Кабинет оказался пуст на этот раз - граф, вероятно, еще не возвращался домой. Инес решила подождать его и села в кресло, стоявшее у стены, около портьеры, отделявшей кабинет от гостиной. Она решила просить его со всей нежностью, со всей горячностью своей любви к нему и надеялась, что он наконец уступит ее мольбам. Она хотела показать ему, какое несчастье ожидает ее в этом насильственном браке. Отец любит ее и должен принести честолюбие в жертву этой любви. Инес надеялась, что ей удастся не допустить чего-нибудь худшего.
Но вот прошла четверть часа и еще четверть, а граф Эстебан не возвращался! Лампы и канделябры ярко освещали комнаты, волнение одиноко сидевшей графини было так сильно, что ей ясно представился ее разговор с отцом. Вскоре, однако, тревогу сменила неодолимая усталость, и она задремала, слабо опустив руки и прислонясь головой к мягкой подушке кресла.
Инес видела во сне Мануэля. Ей снилось, что отец смягчился в ответ на ее мольбы и отдал ее любимому, что Мануэль держит ее в своих объятиях. Теперь она могла признаться ему, как невыразимо и давно его любит. Он нашептывал ей сладкие слова любви, целовал ее, и она отвечала на его поцелуи. Сон был прекрасен и давал ей то блаженство, в котором отказывала действительность.
Она долго слышала над собой этот сладкий шепот, как вдруг ей показалось, что заговорил ее отец, и она испугалась. Что же это? Разве они не соединены навсегда с Мануэлем?
Слова делались все явственнее, ей послышалось, что упомянули ее имя, и тут она открыла глаза…
Прекрасный сон перешел в жестокую действительность - она сидела в кабинете отца, ожидая, когда он придет, чтобы в последний раз попытаться уговорить его отказаться от своего решения… Один голос был знаком ей, это был голос отца, но другого она не знала.
Инес сидела, затаив дыхание: в соседней комнате решалась ее участь.
- Я твердо решил поспешить с браком графини Инес, моей дочери, и принца, - говорил граф. - Здесь, в Мадриде, конечно, нельзя совершить бракосочетание, так как дела принца относительно престола еще не решены.
- Поэтому вы хотите уехать с графиней Инес во Францию? - спросил незнакомый голос.
- Да! Графиня развеется и скорее согласится. Мы встретимся с доном Карлосом за границей, там, где он назначит, там же и будет торжественно совершено бракосочетание.
- План хорош. Когда вы думаете ехать?
- Завтра. Чем скорее дочь освободится от впечатлений здешней жизни, тем легче подчинится плану и поймет, как важны были мои распоряжения и моя решимость.
Инес встала и так, стоя неподвижно как статуя, слушала дальше.
- Я уведомлю принца, - сказал незнакомый голос. - Не угодно ли вам будет назначить место встречи?
- Это я предоставляю жениху! В По мы будем ожидать известия, а затем отправимся с графиней в назначенное место.
- Я позабочусь, чтобы все было готово к церемонии бракосочетания.
- Через несколько недель оно уже может совершиться. Принц и его супруга, которая станет герцогиней Мадридской…
- Разумеется, граф! - подтвердил незнакомый голос.
- …принц и его супруга, - продолжал граф, - поселятся где-нибудь в южной Франции, и я уверен, что вы, министр и доверенный нашего короля Карла, употребите все, чтобы…
Голоса удалились, разговаривавшие перешли в дальние комнаты.
Инес, бледная как полотно, стояла неподвижно. Теперь ее судьба решена, спасения, помощи ждать неоткуда. Счастливый случай привел ее сюда в этот час - теперь она знала все, и если не вырвется отсюда сама, так погибнет безвозвратно. Отец ради своего честолюбия обрекал ее на несчастье и гибель. Медлить было нельзя! Она поспешно ушла к себе. Служанка еще ждала ее, но Инес отправила ее спать, сказав, что и сама сейчас ляжет.