Оставшись одна, графиня закрыла лицо руками и разрыдалась. Она видела только один выход, сердце ее при этом разрывалось от горя - расстаться с отцом, с домом, в котором она выросла, с патером Антонио, со всем, что было ей дорого, и уйти, ни от кого не ожидая помощи и защиты! Она хотела, она должна была разрушить планы отца!
Страшная эта была ночь для Инес! Все слышанное заставило ее сделать решительный шаг, но буквально лишило ее сил, и нравственных, и физических. Долго лежала она, не шевелясь, пока не смогла наконец подняться. Кругом было тихо: все спали. Бежать было непросто. У дверей в соседней комнате спала старая служанка. Эта предосторожность соблюдалась из-за странной наклонности Инес вставать во сне и бессознательно ходить по комнатам, поднимаясь даже на крышу дворца. У служанки был чуткий сон, но это не могло остановить графиню - сегодня надо бежать во что бы то ни стало, завтра будет поздно.
Со слезами посмотрела она вокруг, взглядом прощаясь со своей комнатой, сердце ее болело при мысли о разлуке с отчим домом. Затем прекрасное лицо Инес приняло выражение решимости, она завернулась в темный плащ, тихонько на цыпочках подошла к двери соседней комнаты и отворила ее, там, как обычно, слабо горела лампа.
У стены, в углу, спала старая служанка. Инес тихонько прошла через комнату, но шаги ее все-таки разбудили чуткую старуху.
- Простите, донья Инес, - вскричала она, - я должна разбудить вас! Вы можете навредить себе!
- Навредить? - повторила графиня, но старуха не заметила, что она говорит не во сне.
- Вернитесь, донья, - просила служанка, - я уложу вас. Теперь поздно, полночь, надо спать.
Инес дала отвести себя в спальню и легла, сказав, что теперь заснет. Служанка ничего не подозревала. Но как только она вернулась на свою постель, Инес опять встала. Старуха не должна была помешать ее планам.
Подождав еще с час, молодая графиня опять так же тихо прошла в соседнюю комнату, остановилась у постели служанки и, убедившись, что она крепко спит, затушила лампу. В комнате стало совершенно темно.
Беглянка неслышно, как тень, прокралась к двери, но, попытавшись отворить ее, увидела с ужасом, что дверь заперта на ключ и его нет в замке. С минуту она стояла в глубоком отчаянии - верная старая служанка заперла дверь на ключ! Инес оказалась пленницей в своих покоях, другого сообщения с дворцом, кроме этой запертой двери, не было.
Но она знала, что должна уйти сейчас во что бы то ни стало, завтра будет поздно! Это заставило ее, озираясь в темноте, лихорадочно искать путь к спасению. Попытка найти ключ, который служанка вынула из замочной скважины, была опасна: поиски могли разбудить ее, и тогда не осталось бы никакой возможности бежать.
Вдруг ее осенило, она нашла выход. В одной из ее комнат была маленькая дверь, выходившая во внутренние покои дворца, оттуда вела узкая лестница в парк. "Выбравшись в парк, - размышляла она, - я окажусь на свободе, оттуда уже легко можно будет убежать". Сообразив все это в одну минуту, она бесшумно начала отступать от двери к той комнате, которая обещала ей спасение.
Удачно выбравшись в темные необитаемые комнаты дворца, не теряя ни минуты, она храбро пошла в потемках по пустынным коридорам, направляясь к выходу в парк. Она не чувствовала ни малейшего страха, в отчаявшихся людях просыпается отвага.
Как мы уже сказали выше, эта часть дворца была необитаема, только комнаты отца Антонио примыкали к коридорам, по которым Инес скользила как тень, но помехи с его стороны она не боялась и, проходя мимо двери, которая вела в эти комнаты, мысленно попрощалась с их обитателем, остановись на минуту, в душе прося прощения за то горе, которое причиняла ему своим поступком, потому что она знала благородство его души и знала, сколько беспокойства и тревоги доставит ему ее побег.
"Вперед, вперед! - мысленно воскликнула она. - Антонио поймет меня!"
Быстрыми шагами она подошла к лестнице, внизу которой была дверь, ведущая в сад, неслышно сошла по каменным ступенькам вниз. Дверь, к счастью, оказалась незапертой. Торопливо отворив ее, Инес очутилась в саду.
Холодный ночной воздух повеял ей в лицо. Перед ней лежал парк, тот прелестный парк, по которому она так охотно бродила с Антонио, внимая его речам, тот парк, в ротонде которого отец объявил ей так недавно свою непреклонную волю.
Глубокая ночная тишина царила кругом, не слышно было ни малейшего звука, даже шелеста листьев, как будто все растения и деревья были погружены в глубокий непробудный сон.
Инес бросила последний взгляд на старый, мрачный дворец позади себя, который оставляла навсегда - она сознавала вполне, что после побега возвращение сюда для нее невозможно!
Она чувствовала, что разрывает всякую связь со своим прошлым, со всем, что окружало ее до сих пор! Сердце ее забилось при этой мысли, она содрогнулась. "Нет, нет, - шептал ей внутренний голос, - иди, не останавливайся!" И она бросилась вперед по темным аллеям парка, будто испугавшись, что угрызения совести и воспоминания могут заставить ее вернуться назад. Как тень, как привидение, не касаясь земли, бежала Инес дальше и дальше.
В задней части парка находился большой павильон, вплотную примыкавший одной стороной к стене, окружавшей парк. В этой стене была пробита дверь, которая вела из павильона прямо на улицу. Инес знала, что граф, ее отец, часто пользовался этим выходом, знала также и то, что ключ от этой двери висел обычно в павильоне, на золотом гвоздике около самой двери.
Именно к этому выходу она стремительно шла по темным аллеям парка и вскоре была уже у павильона, расположенного среди густо сплетенных старых деревьев, скрывавших его высокие окна с разноцветными стеклами.
Дверь павильона была не заперта. Инес вошла, осторожно пройдя мимо стола, стоявшего посреди павильона, и высоких стульев, окружавших его, и подошла к двери, пробитой в стене.
Дрожащими руками она стала искать гвоздь, на котором обычно висел ключ. С замиранием сердца шарила она по стене, и, наконец, ее пальцы наткнулись на него. Торопливо сняв ключ с гвоздя, она отперла дверь, потом повесила ключ на место и, выйдя из павильона, очутилась на воле.
Впереди тянулась перед ней пустынная, мало населенная улица, на которой почти не было строений, с другой стороны была Прадо. Инес тихо прикрыла за собой дверь.
Но куда теперь? Вопрос этот, по-видимому, не приходил ей в голову.
Не думая об этом, она побежала вперед, как будто убегала от опасности, преследующей ее, вперед по темным улицам. Она сознавала одно - она свободна! Но при этом куда ни обращался ее блуждающий взор, везде встречала она непроницаемый мрак и туман! Бедное, беспомощное создание, что ожидает тебя впереди?
XXI. Иуда
- Так ты знаешь ту девушку, которая находится в монастыре? - спрашивал один дон, закутанный в темный плащ, шедшего с ним рядом человека в легком полуплаще и в старой, потертой шляпе, надвинутой на глаза. Наступила поздняя ночь, и путники шли торопливыми шагами на улицу Гангренадо.
- Знаю ли я прелестную Амаранту? Странный вопрос, принц! Да, я ее знаю, - и мысленно прибавил: "Я любил ее прежде, чем ты узнал ее, и ты мне уступишь ее теперь, я отниму ее у тебя".
- Так ты говоришь, что мои поручения к ней исполнял именно ты?
- Это, кажется, удивляет вас, принц! Действительно странно, что, будучи сам влюблен в эту девушку, я передавал ей любовные письма другого, - сказал Изидор глухим голосом, ибо человек в коротком плаще был не кто иной, как он, а тот, к кому он обращался, был, конечно же, дон Карлос. - Да, - продолжал он, - часто, передав ваше письмо, я сам удивлялся, зачем я это делаю, не раз я называл себя ослом, но Амаранта меня оттолкнула и предпочла мне военного! Что делать, вы завоевали ее сердце, а не я! Будьте, впрочем, уверены, принц, что я ни разу не проговорился о вашем настоящем имени!
- И ты говоришь, что она в монастыре?
- Да, принц, она в монастыре. Амаранта должна вас забыть, а чтобы изгнать из ее сердца всякое воспоминание о вас, нужно, чтобы вы отреклись от нее, то есть вы должны заявить, что не имеете о ней никакого понятия, что совсем ее не знаете! Только так можно излечить ее от несчастной любви к вам. Средство жестокое, но что делать, иначе ее не исцелишь. Страсть в женщинах часто бывает столь сильна, что они делаются почти сумасшедшими, безумными и образумить их иначе, чем самыми энергичными средствами, просто невозможно.
- Так мне предстоит сделать одно - отречься, и больше ничего от меня не требуется! Но для этого не стоило приезжать и подвергаться опасности быть узнанным! Я тебе ее охотно уступлю и нимало не желаю продолжать с ней каких-либо отношений.
Изидор тихо засмеялся.
- Верю, принц, верю, - проговорил он. - Я, со своей стороны, тоже охотно предоставлю ее вам! Не очень-то приятно навязывать себе на шею девушку, покинутую любовником, да еще с ребенком, приятнее самому сорвать цветок и насладиться его ароматом, чем поднять с земли сорванный и брошенный другим.
- Что это значит? Не говорил ли ты сам, что согласен ее взять?
- Да, принц, я действительно говорил, что согласен сделаться вашим преемником!
- А теперь ты берешь назад свои слова?
- Сохрани Бог, принц! Изидор Тристани в этом отношении безупречен! Когда-нибудь вы узнаете, что я всегда держу слово, что на меня можно положиться, но поймите, что даром я не могу взять на себя такой обузы, за эту услугу я хочу получить вознаграждение! А уж тогда я все беру на себя! Я готов даже обвенчаться с Амарантой, если вы пожелаете, что навсегда освободит вас от всей этой истории, а на другой же день после свадьбы мы последуем за полковником Доррегараем на север! Я сгораю от желания попасть туда!
- Это справедливое требование, вознаграждение ты должен получить! Но во сколько же ты оцениваешь свою услугу?
- Очень дешево, принц, за такую услугу, да еще не забудьте, что я умею держать язык за зубами и что всякая тайна сохраняется во мне, как в могиле…
- Это превосходное качество, - проговорил принц. - Обладая им, ты можешь сделаться для меня человеком очень нужным и полезным.
- Его королевское высочество дон Альфонс хорошо знает, насколько я заслуживаю доверия! Вы видите сами, принц, я служу вам верой и правдой, хотя, честно сказать, я очень неспокоен с тех пор, как поступил к вам на службу, ибо мое пребывание близ городских стен с того времени, как я посетил Адский замок, стало смертельно опасно для меня. И все-таки, несмотря на опасность, я продолжаю служить вам, лишь бы доказать вам свою преданность.
- Говори же наконец, сколько ты хочешь получить.
- Я полагаю, принц, что десять тысяч реалов не будет слишком много за такую услугу. Подумайте, я женюсь, то есть обрезаю себе крылья! За десять тысяч реалов я беру все на себя, беру прошедшее, усыновляю ребенка, ведь это мальчик, не так ли? Его можно будет тотчас же окрестить, и я дам ему свое имя.
- А я тебе плачу десять тысяч реалов в Памплоне.
- В Памплоне, пусть будет так, - сказал недовольным тоном Изидор, обманувшийся несколько в своем ожидании получить деньги теперь же.
- Тебе это кажется слишком отдаленным сроком?
- Я бы желал получить деньги здесь, принц, я большой любитель их, особенно золота! Да к тому же имею некоторые обязательства.
- Хорошо, ты получишь их в монастыре!
- Превосходно, принц, одолжение за одолжение, - проговорил Изидор, и оба спутника повернули на улицу Гангренадо. - Кажется, вблизи никого нет, - продолжал он, - я не доверяю больше ни одному человеку! По-видимому, все спокойно!
- Мы пришли, - сказал дон Карлос, приближаясь к воротам. - Позвони, - прибавил он, обращаясь к своему спутнику.
Изидор исполнил приказание. Сразу же за звонком к воротам подошел монах с маленьким фонарем в руках.
- Отвори, брат мой, - тихо сказал монаху Изидор, - это принц!
Ворота отворились, и дон Карлос прошел в монастырский двор вместе с Изидором, следовавшим за ним. Он направился к воротам аббатства по галерее между колоннами.
Монастырь Святой Марии, казалось, был ему так же хорошо знаком, как его собственный дом. Изидор продолжал следовать за ним. Вскоре оба скрылись, войдя в широкие ворота древнего аббатства.
Спустя несколько минут, в темных коридорах аббатства показался старый согбенный монах с фонарем, направлявшийся в ту часть мрачного здания, где находились камеры пыток и казематы для провинившихся братьев.
Лицо монаха было без бороды и очень безобразно. Это был дежурный служитель аббатства, в число прочих обязанностей которого входил надзор над заключенными в казематах. В настоящее время там было только двое несчастных. Один монах, нарушивший обет послушания великому инквизитору, и девушка с ребенком - Амаранта!
Монах переносил свое наказание с удивительным терпением, он не роптал и вообще не говорил ни слова.
Но не так переносила свое заключение Амаранта! Первые дни и ночи она приходила в отчаяние, плакала, рыдала, умоляла, требовала, чтобы ее освободили, потом вдруг успокаивалась на некоторое время, затем снова впадала в отчаяние, ее охватывал страх, она заламывала себе руки, кричала, что не знает за собой никакой вины, не понимает, за что ее держат в заключении, как преступницу, умоляла выслушать ее и выпустить на свободу.
Старый служитель был тронут ее отчаянием и мольбами, но что мог он для нее сделать, он не мог ни помочь ей, ни утешить! Он ничего не знал о намерениях и планах трех всемогущих инквизиторов, в руках которых он был простым орудием, волю которых должен был исполнять беспрекословно. Единственное, чем он мог облегчить участь несчастной и что делал, так это носил потихоньку молоко для ребенка, а для нее - вино и фрукты. В описываемый вечер он спустился в душный, сырой подземный коридор, в котором находились казематы.
Глядя на его безобразное лицо, все в складках, с длинным носом, загнутым вниз, с провалившимся ртом, никак нельзя было подумать, что в этой груди бьется сострадательное, мягкое сердце, однако это было так.
Эзебио состарился в монастыре Святой Марии. Он много и усердно молился. В нем оставалась, впрочем, одна мирская наклонность, он любил заниматься резьбой по дереву и был настоящим художником в этом деле. В последнее время, однако, он перешел к другим занятиям и делал маленький орган или так называемую гармонию новой удивительной конструкции, обещавшую выйти чудом искусства.
Вся его жизнь протекала ровно, тихо и спокойно. Никогда он никого не обидел ни словом, ни делом, никогда не гнался за похвалой братьев, стоявших выше него в монастырской иерархии, и вместе с тем не возбуждал ничем их недовольства, день проводил в работе и молитве, никого не боялся, но и не искал общества других. Поступая таким образом, он остался и к старости простым монастырским служителем. Этот добродетельный старец, подойдя к одной из дверей, выходивших в коридор, освещаемый только фонарем, который он нес в левой руке, вынул правой связку ключей из-за пояса и, вставив в замок ключ, отпер тяжелую, толстую дверь, на которой снаружи был прикреплен крест. Дверь эта вела в мрачную келью с одним окном, выходившим на пустырь в задней части монастырского сада, отделенный от него изгородью.
Гнилым, удушливым воздухом повеяло на старика, когда он вошел в эту мрачную пустую келью, всю мебель которой составляла лавка, служившая, по-видимому, вместо стола, так как на ней стояли кружка и миска. У стены на соломе лежала Амаранта, обняв ребенка, она прикрылась своим старым платком, рядом лежал молитвенник. Она спала. При входе старца Амаранта с испугом вскочила и, крепко прижав ребенка к груди, вскрикнула дрожащим голосом:
- Вы хотите украсть моего ребенка, хотите похитить его?
- Что с вами, это я, разве вы не узнали меня? - спросил ее кротко Эзебио, поставив фонарь на уступ в стене. - Это я, не бойтесь, верно, вы дурной сон видели?
- Ах да, это сон… - сказала Амаранта. - Мне приснилось, что Изидор здесь и хочет украсть моего ребенка, моего маленького ангела. Какой ужасный сон!
- Вставайте, Амаранта, и идите за мной!
- Куда, брат Эзебио? Может, меня выпустят, наконец, на свободу или, по крайней мере, скажут, за что меня бросили в эту темницу?
Монах пожал плечами и склонил голову набок.
- Сеньора, не спрашивайте меня, потому что я сам ничего не знаю! Мне приказано привести вас наверх, а зачем - мне не объяснили!
- Не пришел ли дон Карлос? О! Он сильно рассердится, узнав, что меня засадили в этот страшный каземат.
- Пойдемте, Амаранта, там все узнаете!
- Куда вы ведете меня?
- Наверх, в зал собраний, - ответил старый Эзебио, выходя из темной сырой кельи вместе с Амарантой, державшей на руках ребенка.
Дверь Эзебио оставил открытой.
Поднявшись по каменной лестнице наверх, они довольно долго шли по широкому коридору со сводами, пока не оказались у большой, затворенной двери. Эзебио открыл ее и провел Амаранту в огромную комнату. На стенах висели зажженные факелы, освещая красным, мерцающим светом пустое пространство этого обширного помещения, производившего крайне неприятное впечатление.
В противоположной стене зала была ниша, там стояло несколько монахов, а у боковой стены сидели за длинным столом еще два монаха и что-то писали. Вокруг стола стояло много пустых стульев.
Вся обстановка наводила на мысль, что в зале готовилось ночное заседание.
Эзебио подвел Амаранту к столу и вышел из мрачной комнаты, имевшей еще два выхода кроме того, через который они вошли. Возле каждой из этих дверей стояло по одному служителю, своей неподвижностью они походили скорее на статуи, чем на людей.
Когда Амаранта вошла в зал, три святых отца вышли из своей ниши и заняли места за столом, на котором, помимо письменных принадлежностей и бумаг, стояло распятие и лежал молитвенник.
- Амаранта Галло, - произнес великий инквизитор, обращаясь к девушке, - не находилось ли твое прежнее жилище на чердаке дома, расположенного на углу улицы Толедо?
- Да, святой отец!
- Говорят, ты утверждаешь, что принц Карлос Бурбонский имел с тобой любовную связь и обещал на тебе жениться?
- Да, святой отец, это правда, он был со мной в связи и обещал на мне жениться! Но скажите, за что вы держите меня в монастырской темнице, как какую-нибудь преступницу?
- Стало быть, Амаранта Галло, ты не отрекаешься от своего тяжкого обвинения против принца?
- Я не могу отречься от истины, почтенный отец, и клянусь всем святым для меня, что только один в мире человек, дон Карлос, клялся мне в вечной любви и верности! О, скажите, не здесь ли он? Могу ли я надеяться увидеть его когда-нибудь? От него одного я жду своего спасения!
- Принц не имеет о тебе ни малейшего понятия, он называет тебя бесстыдной обманщицей, сочинившей эту историю из-за денежного интереса!
- Это говорит принц? - спросила Амаранта с крайним изумлением, не веря своим ушам.
- Женщина, образумься наконец и признайся, в чем твоя цель, назови своего настоящего любовника! - воскликнул инквизитор Бонифацио. - Твоя клевета нанесла бесчестье гордой фамилии, богатства которой соблазнили тебя и навели на мысль сочинить всю эту историю!
- О пресвятая Мадонна! Что вы такое говорите? - вскрикнула Амаранта. - От меня он скрывал свое имя - это правда, но я его встретила нечаянно, узнала его - да, узнала! - и слышала явственно, что его называли принцем Карлосом!