На дворе уже стемнело. Противоположный берег Мансанареса был пуст, там не было никаких строений. В некотором отдалении, между старыми деревьями, вилась дорога к Толедским воротам.
На реке тут и там виднелись лодки, но незаметно было никаких признаков попытки пробраться к заключенному.
В эту ночь Изидору уже не так спокойно спалось, как в прошлую. Ему снились виселица, убийца Брукос, кивавший ему из петли, а затем площадь Кабада, полная народа! Вот мадридский палач, старый Вермудец, строит виселицу, вот помощники его в простых рубахах с засученными рукавами. Изидор слышит их голоса, чувствует, что они схватили его. Вермудец уже укрепляет веревку на железном крюке… "Молись, Изидор Тристани!" - раздался голос около него…
Арестант проснулся. Его сильно трясла чья-то рука, и чей-то голос звал его по имени. Но Изидор все не мог очнуться от своего сна, он дико вращал глазами, и крупные капли пота катились по его лбу. Наконец дело объяснилось. В свете фонаря Изидор признал сторожа, будившего его, за ним стоял монах в темно-коричневой одежде с волосяным поясом.
- Да вставай же! - кричал сторож. - Почтенный брат Франциско пришел приготовить тебя к смерти и помолиться с тобой.
"Ого! Похоже на смертный приговор, - подумал, вскакивая, Изидор. - Неужели так скоро? Ну, да тут ведь могут встретиться затруднения!"
Сторож поставил фонарь на стол и вышел, почтительно поклонившись патеру.
- Вы хорошо сделали, что пришли, брат Франциско, - сказал Изидор, обращаясь к монаху, неподвижно стоявшему со сложенными руками. - Вы не из монастыря ли Святой Марии?
- Я пришел утешить тебя и помолиться с тобой, - тихо отвечал Франциско.
- Ну, молиться-то еще успеем, благочестивый брат, вы свою молитву уже, вероятно, совершили сегодня в полночь, а моя - подождет. Прежде всего скажите: вас послал сюда достойнейший патер Доминго? Не отвечаете! Значит, я должен прежде внушить вам доверие! Садитесь-ка вот здесь, это простая деревянная скамейка, ну, да лучшей у меня нет.
Монах сел, Изидор удобно расположился на постели.
- К делу, благочестивый брат, - начал он, понижая голос. - Не знаю, вынесен ли мне уже приговор, знаю только, что я не должен умереть! Что вы так смотрите на меня, благочестивый брат? Да, я не должен умереть, потому что моя смерть может наделать много неприятностей. Это престранная история. Прежде чем меня привезут на место казни, я сделаю такое признание, которое выведет на чистую воду многих лиц, а они, я знаю, готовы будут на все, чтобы, не доводя меня до этого, освободить скорее, тем более, что ведь я действительно невиновен. Передайте все это патеру Доминго. Я не должен умереть! Если меня не спасут, я открою все, а это немало, благочестивый брат!
- В чем ты хочешь признаться, сын мой? - спросил монах.
- Вот видите ли, я не знаю, должен ли я вам говорить все, дело еще не дошло до смерти, и я рассчитываю на освобождение! Но я вам намекнул, а вы намекните другим. Не удивляйтесь, благочестивый брат! Видите ли, есть вещи, которых и на исповеди нельзя громко сказать. Поймите только, почтенный брат, что мое признание обернется виселицей для знатных господ, о которых я многое расскажу. Если повесят меня, то и они должны со мной висеть.
- Ты, кажется, очень взволнован, - сказал монах, - твои слова так запутаны и неясны.
- О, не беспокойтесь, я еще вполне владею рассудком: страх смерти не заставил меня потерять его, у меня для этого слишком здоровая натура! Говори скорей, кто тебя прислал?
- Наш благочестивый монастырь обязан посылать духовника к осужденным на смерть!
- Так, так! А не говорил ли тебе чего-нибудь при этом патер Доминго, не приказывал ли уведомить его, как ты меня найдешь и что от меня услышишь?
Монах покачал головой.
- Ты не признаешься в этом, конечно, - продолжал Изидор, - ну, да все равно! Я познакомился с высокородным принцем Карлосом Бурбонским и с его не менее высокородным братом Альфонсом Бурбонским, вступил, так сказать, под их знамена - ты видишь перед собой карлиста! Но этого мало: я оказал принцу не одну хорошую услугу - спроси-ка у хорошенькой Амаранты на улице Толедо, под крышей углового дома в Еврейском переулке. Но тсс!., лучше не спрашивай! Она не знает, что дон Карлос - тот самый любовник, который изменил ей и покинул ее, как это часто случается в жизни! Иначе она может сильно навредить принцу. Ведь оставленные невесты могут быть очень опасны. И дону Альфонсу я оказал не меньшую услугу. Это касается одной высокопоставленной дамы; да, благочестивый брат, это очень знатная дама, и, если я громко стану все это рассказывать, в высоких кругах поднимется страшный шум! Но и это еще пустяки, хотя ты начинаешь, кажется, понимать?
Монах слушал с напряженным вниманием, глаза его горели.
- Что мне до простой девушки и до знатной доньи, - сказал он, - я пришел приготовить тебя к смерти.
- Нет, рано еще, лучше я приготовлю тебя, - ответил Изидор, смеясь. - Выслушай, что я тебе скажу, и передай патеру. В покушении на убийство я невиновен, его совершили двое других людей, а тех, в свою очередь, подговорили люди, имена которых мне известны. Счастливый случай свел меня с ними в одном месте, но где именно, я не могу сказать тебе, благочестивый брат! Я знаю столько, что если расскажу все, то мое признание подведет под суд людей, пользующихся таким огромным влиянием, что для них ровно ничего не стоит освободить меня отсюда.
- Ты утешаешь себя ложными надеждами.
- Полно, благочестивый брат, - заключил Изидор, вставая, - мой расчет верен. Передай только патеру мои слова, а он может передать и дальше, кому следует, и сделает это. Рука руку моет, а любовь любви стоит. Спасут меня - я буду молчать и окажу еще не одну хорошую услугу, а не спасут - я один не хочу быть повешен. Ступай же скорей, благочестивый брат, - прибавил Изидор, посмеиваясь и подталкивая монаха кдвери, - торопись, дело не ждет. До свидания!
XII. Поцелуй и удар шпаги
Амаранта поселилась со своим мальчиком за городом, в уютной комнатке, в которой графиня Инес устроила ее с заботливостью сестры.
И действительно, если что и могло благотворно повлиять на душу столько испытавшей девушки, так это именно близость чистой, свежей природы, вид леса и красоты Божьего мира, окружавшей ее.
Эта перемена и любовь самоотверженной подруги и в самом деле оказали благотворное влияние на Амаранту. Она стала спокойнее, к ней вернулась способность плакать, а слезы так необходимы в горе, так смягчают боль. Она снова занялась своим ребенком с сознанием того, что исполняет свой долг.
Инес почти каждый день приходила к бедной сестре, делая все возможное, чтобы развлечь Амаранту, но скоро увидела, что ее старания имеют успех только до тех пор, пока она остается возле нее. И это было так понятно!
Как могла бедняжка отказаться от любви, которая была для нее всем! Как могла она научиться презирать и забыть неверного, бросившего ее, когда вся ее жизнь принадлежала ему, когда воспоминаниями о нем были полны ее думы и сны! Любящему сердцу трудно отказаться от последней надежды. Амаранта простила ему все зло, которое он ей принес. Она надеялась втайне, что он еще раскается, как в тот вечер, и вернется.
Несчастная, она еще не все знала! Но вскоре предстояло угаснуть и последнему лучу надежды, она должна была лишиться ее самым мучительным и жестоким образом.
Раз, около полудня, перед маленьким уютным домиком остановилась карета графини, и Амаранта поспешно вышла встретить ее. Они нежно обнялись и вошли в дом.
Графиня и в этот день была так же ласкова, как прежде, но вместе с тем как-то особенно серьезна и грустна. Амаранта догадалась, что у нее тяжело на сердце.
Инес приласкала и поцеловала мальчика, с улыбкой протягивавшего к ней ручонки, и заговорила с подругой о каких-то пустяках, но Амаранта, не выдержав, спросила наконец, что с ней?
- Ты открыла мне свою душу и свою жизнь, Амаранта, -отвечала молодая графиня, - и я расскажу тебе свою тайну и рассказала бы, даже если б ты и не спросила меня о причине моей грусти. Укачай дитя, оно уже совсем спит, а потом выйдем на воздух, там я расскажу тебе все!
Немного погодя обе подруги уже шли по дороге, ведущей к лесу и хорам, а экипаж ехал за ними в некотором отдалении.
- До сих пор я тебя утешала, - начала Инес, - а теперь сама страдаю от несчастной любви. Я горячо, безмерно люблю дона Мануэля де Албукерке, но мой отец назначил мне в мужья другого.
- Твой отец смягчится, он не захочет разрушить твоего счастья, - сказала Амаранта.
- Оно уже разрушено, и изменить нельзя ничего! Отец дал уже слово этому человеку, считая союз с ним счастьем для меня. Он и не подозревает, что это счастье сделает мою жизнь непрерывным мучением.
- Отчего же ты не поговоришь откровенно с отцом, Инес? От тебя зависит предупредить зло.
- Амаранта, ты не знаешь моего отца. При всей своей доброте и любви ко мне он непреклонен и не изменит того, что однажды решил. Мое нежелание он назовет глупостью. Я долго боролась с собою, теперь ты знаешь мое горе.
- Так и ты несчастна! - грустно сказала Амаранта. - Значит, мы действительно сестры, сестры по страданию!
- Я никогда не буду принадлежать Мануэлю, и мой долг - сказать ему это прямо. Он знает, что служит препятствием нашему союзу, но все еще надеется устранить его. Я поступила бы нехорошо по отношению и к тому, и к другому, если бы продолжала принимать доказательства любви Мануэля, поэтому я решилась сказать ему это и проститься с ним, - продолжала Инес взволнованным голосом. - Мне будет тяжело, но надо преодолеть себя. Сердце разрывается при одной мысли, что надо расстаться с ним навсегда, но так должно быть! Как я переживу это, Амаранта! Я уже начинаю бояться будущего и самой себя. Жаль и того, кто разлучает меня с Мануэлем, потому что ему будет принадлежать только рука моя, сердце же и жизнь принадлежат Мануэлю до последнего моего вздоха.
- И я так же горячо любила, - прошептала Амаранта, - но за кого же просватал тебя отец? - спросила она.
- Пока это еще секрет, но тебе я скажу - за дона Карлоса Бурбонского.
- За того принца, который добивается престола?
- Да.
- О, теперь я понимаю твердость твоего отца!
- Сегодня, перед закатом солнца, я последний раз увижусь с Мануэлем там, за лесом, недалеко от уединенной гостиницы Сан-Педро.
Голос ее прерывался от слез.
- Никто не знает об этом, кроме нас троих, и ты, Амаранта, пойдешь со мной, ты будешь стоять невдалеке, а когда мы простимся, прижмешь к своему сердцу бедную Инес, похоронившую свою любовь и свое счастье. Скажи, согласна ли ты на это?
- Я разделю твое горе, я пойду с тобой, Инес, - отвечала Амаранта, нежно обняв молодую графиню. - Грустная это будет поездка.
- Да, я все время боюсь, что не выдержу и не исполню своего решения. Мне кажется, что, отказавшись от Мануэля, я перестану жить, и так больно становится в груди, так тяжело, что я готова плакать не переставая. Но нельзя поступить иначе, хотя бы даже сердце мое разбилось от этого.
- А Мануэль знает, что его ждет сегодня? - спросила Амаранта.
- Нет, он просто просил свидания, и я ему обещала, сама назначив место и время.
- Бедный! Как мне жаль и его!
- Эта жертва слишком тяжела для меня, лучше бы я умерла, - прошептала Инес, пряча лицо на груди подруги.
Амаранта ничего не могла ответить. Несколько минут они простояли так, потом графиня подняла голову и твердо сказала:
- Так должно быть! Сядем в карету, дорога неблизкая.
Она приказала кучеру остановиться, не доезжая до гостиницы Сан-Педро, и прекрасные лошади быстро понесли их по дороге. Все ближе и ближе подступали темный лес и горы.
Гостиница Сан-Педро, окруженная великолепными старыми деревьями, стояла у подножья горы, недалеко от Мансанареса.
Когда они достигли опушки леса, кучер остановил лошадей. Инес велела ему ждать здесь их возвращения, а сама с Амарантой углубилась в чащу леса.
Карета остановилась шагах в ста от гостиницы.
До заката солнца оставался еще час. Условленное время наступило.
Амаранта ясно увидела сквозь деревья приближавшегося всадника и остановилась, а Инес пошла вперед, туда, где ее мог увидеть Мануэль.
Соскочив с лошади, он привязал ее и поспешил к возлюбленной, сердце которой сильно забилось от волнения.
- О, как драгоценен для меня этот час, моя дорогая! - с чувством сказал он, протягивая ей руку. - Я снова вижу тебя!
- Кто знает, Мануэль, останется ли он для вас так же драгоценен и тогда, когда пройдет, - отвечала молодая графиня, отворачиваясь.
- Что это значит? Отчего у тебя такое грустное лицо, Инес? Ты плакала? Да, да, ты плакала! Скажи скорей, милая, что случилось?
- Вы знаете что, Мануэль!
- Помолвка? Но ты не должна принадлежать этому человеку, он всегда был авантюристом, а теперь хочет против воли Испании присвоить себе ее корону! И из-за этого ты плачешь? О, как бы я хотел целовать эти слезы, ведь ты плакала обо мне! Твоя любовь - мое блаженство, мое сокровище, Инес! Не отчаивайся! Прочь все грустные мысли! Мануэль твой! Он клянется тебе в любви и верности и только возле тебя найдет свое счастье.
- Никогда я не могу быть вашей, Мануэль! Мы должны проститься!
- Проститься, Инес? Ты ли это говоришь? В твоем ли милом сердце зародилась такая мысль? Послушай, если бы я захотел предложить тебе разлуку, я бы не смог. Моя любовь сильнее моей воли! Отчего же моя Инес так изменилась? Прогони эти мучительные мысли!
- Нам суждено расстаться, Мануэль! Я не могу быть невестой двоих. С доном Карлосом меня связывают слово и воля отца, а с вами - сердце. Надо выбрать одно, и я выбираю труднейшее, Мануэль, потому что так должно быть. Простимся же, простимся навсегда.
- Инес! - вскричал Мануэль с дрожью в голосе. - Инес, ты решаешься оттолкнуть меня? О, ты никогда не любила меня! Ты ошибалась, принимая за любовь то, что не было ею.
Молодая графиня мучительно боролась с собой.
- О, не говорите так, Мануэль! - молила она тихим, дрожащим голосом. - Если бы вы знали, как это мучительно для меня! Вы сомневаетесь во мне, пусть так, я и это перенесу. Дай Бог, чтобы когда-нибудь я могла доказать вам то, что испытываю теперь.
- Так не будем разлучаться, милая! - вскричал Мануэль, обхватив рукой молодую графиню. - Не будем разлучаться! Не отталкивай меня!
- Прощайте, Мануэль.
- Останься! О, останься еще! Я не могу поверить, не могу мириться с тем, что должен расстаться с тобой.
- Мое сердце принадлежит навеки вам одному, Мануэль!
С криком восторга он обнял ее и страстно поцеловал в губы.
В эту самую минуту послышались приближающиеся голоса и шаги. Какой-то всадник соскочил с лошади.
- Клянусь всеми святыми, это она! Этот наглец обнимает ее, - раздался голос.
- Святая Мадонна! Что это? - прошептала Инес.
- Что такое? Кого вы здесь ищете? - вскричал, хватаясь за шпагу, Мануэль.
- О наглец! - крикнул в ответ офицер, подбегая с поднятой шпагой.
- Принц! - прошептала, бледнея и едва держась на ногах, Инес. - Дон Карлос!
- И как раз кстати, теперь вы не уйдете от меня! - вскричал Мануэль, выхватывая шпагу.
- Ради Бога, сжальтесь, - взмолилась Инес, бросаясь между ними.
- В монастыре вы ускользнули от меня с хитростью труса, - вскричал Мануэль, бережно отстраняя молодую графиню, - но здесь я поймаю вас! Защищайтесь!
Мануэль напал на дона Карлоса, и в тишине раздался звон скрестившихся шпаг. Заходящее солнце окрасило эту картину тревожным кровавым заревом.
В эту минуту привлеченная звоном оружия между деревьями показалась Амаранта. Взглянув на сражавшихся, она вдруг побледнела и громко вскрикнула.
- Это он, - прошептала она, - этот офицер - Жуан!
- Который? - спросила Инес в волнении и тревоге и, поспешно подходя к Амаранте, прибавила: - Укажи, который поклялся тебе в любви и покинул тебя'
- Офицер со звездой на груди!
- Дон Карлос! О, ради Бога, взгляни еще раз, Амаранта, он ли это!
- Клянусь святой Мадонной, это он!
Мануэль и Карлос оба были сильные и искусные бойцы, смелые и неустрашимые офицеры. Долго нельзя было сказать, на чьей стороне перевес, но наконец, дон Карлос почувствовал, что победа уходит от него, он защищался уже с трудом и шаг за шагом начал отступать перед опаснейшим бойцом Мадрида.
- Сдавайтесь! - крикнул Мануэль. - Вы мой пленник, или я убью вас следующим ударом шпаги!
Дон Карлос, ничего не отвечая, быстро взглянул в сторону и с демонической улыбкой на бледном лице продолжал драться, пытаясь выиграть время. Он не обращал внимания на кровь, сочившуюся из раны на шее; боль в руке, лишь недавно освободившейся от повязки, тоже давала себя знать. Он, стиснув зубы, напрягал последние силы, чтобы удержать в руках шпагу.
- Так умри же! - крикнул Мануэль. Но в эту минуту рядом с доном Карлосом появился его брат. Шпага дона Альфонса достала Мануэля, и он, пошатнувшись, упал, обливаясь кровью, брызнувшей из раны на лбу. Альфонс между тем, подхватив брата, увлек его прочь с торжествующим и самодовольным видом. И тут же, вскочив на лошадей, они умчались.
Инес и Амаранта поспешили к дону Мануэлю де Албукерке, лежавшему без чувств на траве с залитым кровью лицом.
XIII. Лжепринц
Посмотрим теперь, что же произошло накануне ночью в монастыре Святой Марии и каким образом дон Карлос избежал опасности быть взятым в плен.
В то время как патер Амброзио вел принца и карлистского генерала Веласко в потайную комнату подземелья, где граф Кортецилла встречался с доном Карлосом, патер Бонифацио по приказанию великого инквизитора сошел на монастырский двор.
Он был в страшном волнении и негодовании. Губы его дрожали, колени подгибались, он бледностью напоминал мертвеца.
Три дежурных монаха, доложившие великому инквизитору о требовании офицеров впустить их в монастырь, сошли вниз и с братом-привратником отперли ворота. На монастырский двор вошли два высоких военных начальника. К ним быстро подошел Бонифацио.
- Что здесь такое? - спросил он дрожащим голосом. - Кто эти люди?
- Позвольте представиться вам, святой отец, - отвечал один из офицеров, - этот благородный дон - бригадир Жиль-и-Германос, а меня зовут Мануэль Павиа де Албукерке! С кем имею честь говорить?
- Я патер Бонифацио и прошу объяснить, что значит это вторжение? - спросил монах, указывая на солдат, стоявших за воротами.
- Мы имеем приказание искать в вашем монастыре одно высокое лицо, которое, по нашим сведениям, должно быть здесь, - вежливо, но твердо отвечал Мануэль. - Будьте добры, святой отец, проводите нас.
- И кто же это?
- Дон Карлос Бурбонский! Но я бы просил вас оставить вопросы: тот, кого мы ищем, может за это время скрыться.