Джим посмотрел на подъезд к дому, где еще стоял грузовой фургон.
– Там сейчас занято.
– Вижу, – сказал Пит, не сводя глаз с Джима. Джим поежился, но огляделся: улица широкая, и почти все ставят машины прямо на дорогу.
– У вас вечеринка, да? Мало места для парковки?
– Нет.
– Есть особое правило?
– Нет.
Джим немного помолчал, потом начал снова:
– Прошу, не поймите меня превратно… Могу я спросить: зачем вам нужно, чтобы я переставил машину?
– Мне не нравится, что она здесь стоит.
– А! – Джим бросил взгляд на "ауди" Терьера. – Ваша машина на улице.
– Потому что мне так удобно.
– Понятно.
Неловкое молчание затянулось.
– Значит, вы против, чтобы я ставил машину на улице? – уточнил Джим.
– Да.
– Совсем против?
– Да.
– За исключением случаев, когда к нам приезжают гости. Тогда вы не против?
– Против.
– А в чрезвычайных обстоятельствах? Пит хлопнул Джима по спине.
– Просто не ставь, друг, и все!
– Ладно, – сказал Джим.
Пит пошел было прочь, но обернулся и добавил:
– Чес-слово, напрягает!
– Рад был познакомиться! – крикнул вслед Джим.
– Ага. – Пит посмотрел по сторонам и перешел дорогу. Джим поднялся на веранду и сел на качели.
– Чего он хотел? – полюбопытствовала Марта.
– Чтобы мы не ставили машину на улице.
– Вообще?
– Вообще.
Распутин наконец обратил на себя внимание хозяина – тем, что начал медленно приседать. Хозяин душераздирающе закричал:
– Куда, песик, куда! – и кинулся к собаке, размахивая руками. Распутин замер, был схвачен за ошейник и заброшен во двор соседского дома под номером 877.
– А жильцы? – воскликнула Марта. – Пит не боится, что его увидят?
– Там живет Старый Ортега, – ответила Глэдис. – Он промолчит, даже если что-то не понравится. Один живет, из дома выходит только газету забрать. Самый приятный сосед, я вам доложу.
Джим с Мартой не сговариваясь кивнули.
– Посмотрите вон туда! – Глэдис указала на три постройки под номером 857. Посреди неухоженного двора стояло несколько машин. Из унитаза, почему-то красовавшегося на веранде, пил пластмассовый фламинго. Повсюду валялся мусор. – Это наши съемщики. Студенты из Южнофлоридского. Любимый предмет – сбивание цен на нашу недвижимость.
– Здесь есть съемный дом? – встревожилась Марта.
– И не один, – уточнила Глэдис. – Уже шесть. Этот был первый.
– Шесть?!
– Все скупил один тип. Чем-то наша улица ему глянулась. Жильцов находит – хуже не придумаешь.
– А где еще непостоянные жильцы? – спросила Марта.
– Вон в том доме, где железные цепи считают архитектурным украшением. Рядом – какие-то латиноамериканцы. Слепили алтарь Мадонны из камней и шпатлевки. За ними тоже снимают. Слямзили идею и построили такой же алтарь любимой кантри-певице.
Джим завороженно смотрел на студенческую мусорную кучу.
– Никогда не видел столько коробок от пиццы в одном месте!
– Едят строго по часам, – объяснила Глэдис. – Как только Пит в своей спецназовской форме выходит поливать газон, студенты заказывают пиццу. От марихуаны аппетит знаете какой? А наши пиццерии конкурируют. "Пицца Трик-Трак" гарантирует доставку за полчаса, а "Пицца-Хат" высылает за триктраковцами своих и переманивает клиентов. Раздают бесплатные образцы, которые, мол, вкуснее. Так курьеры и носятся по всему району в четыре утра, в догонялки играют.
Марта указала на дом между студентами и Старым Орте гой.
– А тут кто живет?
– Мистер Грюневальденглитц. Творческая личность, и тоже съемщик. Без сварочной маски во двор почти не выходит. Весь дом превратил в мастерскую. Натаскает металлолома со свалки и сваривает образчики современного искусства. Вон сколько их перед домом.
– Ах вот что это такое! – сказала Марта.
– Интересно, что символизирует та большая штука? – спросил Джим.
– Вы про корову из крыльев автомобиля и спиц от зонтиков?
– Нет, про каракатицу из радарной тарелки, гаечных ключей и водопроводных кранов.
– Это Божья Коровка. Жена президента Линдона Джонсона.
– А по-моему, просто каракатица! – заявила Марта.
– Мы все так думаем, – ответила Глэдис. – Даже в муниципалитет жаловались, но те сказали, что не станут подавлять право личности на самовыражение.
Перед номером 867 притормозил пикап, битком набитый разнообразными знаками и табличками. Вышел мужчина в джинсах и вколотил табличку "СДАЕТСЯ ВНАЕМ" между Божьей Коровкой и диорамой Геттисбурга на сетке от комаров.
– Ах, мистер Грюневальденглитц переехал! – воскликнула Глэдис. – Вот почему он гремел среди ночи!
– Может, мы еще чего-то не знаем об этом районе? – спросила Марта.
– А у вас есть домашние животные?
– Нет.
– Значит, будут. В вашем доме под полом живет семья опоссумов. По ночам они выходят и подчищают миски всех собак и кошек округи.
Джим краем глаза уловил какое-то движение, быстро обернулся, но ничего не увидел.
– Это опоссум?
– Где? – удивилась Глэдис.
– Там! Что-то большое и юркое!
Три пары глаз выжидательно вперились в пространство.
– Вижу! – закричал Джим, указывая на нечто напоминающее средних размеров бронетранспортер. – Эт-то что за чудище?
Глэдис рассмеялась:
– У нас такие тараканы!
– Это таракан?! – ужаснулся Джим. Глэдис кивнула.
– Торговая палата гордо называет их американскими беговыми.
– Дави его! – приказала Марта.
– Может, сначала понаблюдаем? – заколебался Джим. – Узнаем, какие у него защитные механизмы?
– Что ты тянешь! – возмутилась Марта. – Дави гада!
Джим взял грабли и нерешительно направился к таракану. Таракан сиганул куда-то в сторону; Джим с размаху снес кашпо.
– Ой, забыла предупредить! – спохватилась Глэдис. – Они летучие.
По улице проехал микроавтобус с надписью "Соль-на-рану: судебные курьеры" и остановился через три дога. Из него вышел человек в белом гриме и блузе в черно-белую полоску.
– Что за "Соль-на-рану"? – удивился Джим.
– Как музыкальная телеграмма, только издевательская, – объяснила Глэдис. – Для богатых и оскорбленных: оригинальная доставка судебных извещений. На нашу улицу такие приезжают где-то раз в месяц.
– И как это все выглядит? – спросила Марта.
– Например, миссис ван Флит получила иск за клевету от мужского квартета парикмахеров. Мистеру Бакингему запретительный приказ принесла сама Ширли Темпл , точнее, ее двойник. И станцевала чечетку. Мистеру Фишбайну вручил повестку клоун. И брызнул в глаз из цветка в петлице!
Мим встал у парадного входа. Никто не открывал: видимо, потому, что он только делал вид, что стучит в дверь. Наконец курьера заметили из окна. Вручив бумаги, он вцепился в воображаемые прутья тюремной камеры и зарыдал.
Адресат схватил кубок лучшего игрока в боулинг и погнался за мимом. Мим долго убегал, нелепо прыгая и изображая испуг, пока не был повален ударом.
3
Два часа ночи. Ручеек пешеходов на Ховард-авеню давно иссяк. Над пейзажем в здешней части города довлели мартини-бары, бистро и рестораны калифорнийской кухни. Юным офисным работникам это, несомненно, представлялось особым шиком, иначе они вряд ли прозвали бы этот район "Сохо" – что, к сожалению, лишь усиливало душок провинциальности.
Скромное желтоватое здание в одном из переулков явно относилось к догламурной эпохе: толстые бетонные стены, окошки-бойницы с пивными вывесками… Бар "Пробочка" соседствовал с железной дорогой и оплетенными виноградом опорами виадука. Внутри в табачном дыму угадывались два бильярдных стола и десятка два шумно галдящих посетителей. Сегодня к этим достопримечательностям добавилась еще одна: длинноногая блондинка, которая, изящно выгнув спину, поднесла ко рту сигарету без малейшего намерения зажечь ее самостоятельно.
Перед блондинкой мгновенно материализовался молодой человек с двумя пейджерами на поясе и зажигалкой. Под первые такты "Индейской резервации" группы "Пол Ревери и рейдеры" красотка повернулась прикурить, нечаянно задев рукой паховую область кавалера. У него засосало под ложечкой: а вдруг это нарочно?
Десять минут спустя молодой человек получал отсос на переднем сиденье своего "хаммера".
Блондинка перевела дух.
– Любишь трахаться под коксом?
В руке мужчины самозародился бумажник. Он хотел было достать сотню, однако блондинка выхватила все банкноты и бросила себе на колени.
– С "восьмерки" больше кайфа!
– Но… – пролепетал он, потянувшись к деньгам. Блондинка возобновила игру на беззвучной флейте, и все сомнения улетучились.
– Жми на газ и выезжай на Ховард, – бросила она и снова занялась делом.
Нога на педали дернулась, и "хаммер" судорожно покатил по авеню. Блондинка высунула голову из-за щитка.
– Сворачивай!
"Хаммер" заехал на бордюр.
– Давай к этому подъезду. Фары притуши, движок не вырубай. Я сейчас! – Она выскочила из машины с тремя сотнями долларов и бросилась к подворотне.
– "Восьмерка" стоит две с половиной сотни! – крикнул вслед мужчина. – Максимум двести семьдесят пять!
– Возьму сдачу!
И она растворилась в черном проеме.
Мужчина высунул голову из окна, мучительно щурясь: куда она убежала?
А блондинка выскочила из подворотни на задний двор, оттуда – на соседнюю улицу. Никого! Завертелась посреди дороги. Наконец из-за угла блеснули фары, и к ней подъехала слегка битая "импала" с откидным верхом.
Шэрон вскочила в машину и кулаком ударила Коулмэна по плечу.
– Тупица! Сказала, будь на подхвате!
– Ой, – скривился Коулмэн, потирая плечо. – Сколько мы заработали?
– Ты – шиш, потому что опоздал! А если бы он за мной пошел?! – Она наклонилась, чтобы зажечь сигарету против ветра, глубоко затянулась и резко выпустила дым из ноздрей. – Не бабок тебе, а пулю в лоб!
– Откуда зажигалка?
Шэрон посмотрела на зажигалку.
– Ты о чем?
– Где-то я ее видел, – сказал Коулмэн.
Речь шла об изрядно помятой "зиппо". Со слов "Майами", "Апельсиновая чаша" и "1969 год" начала лупиться краска.
– Зажигалка как зажигалка, – фыркнула Шэрон, запихивая "зиппо" глубоко в карман тесных джинсов.
– Если та самая, мы попали, – сказал Коулмэн. – Очень похожа на зажигалку Сержа с третьего Суперкубка! Ты случайно не лазила в его тайный склад, а?
– Какой еще тайный склад? Вы что, еще в войнушку не наигрались? У меня, блин, спички кончились! А у него в коробке целая куча. И зажигалка.
– Ты и спички брала?! О черт, это вышка!
– Да хватит ныть!
– Черт побери! – возмутился Коулмэн. – Если ты не понимаешь, что такое тайный склад, ты ни черта о Серже не понимаешь!
– Коробка как коробка.
– Это коробка из-под сигар, которые сделали здесь, в Тампе, в тыща девятьсот пятом! А спички из его любимых городов Флориды. Половины уже на карте нет! И ты ими прикуриваешь!.. Серж нас пристрелит как собак!
– Он и не узнает, – возразила Шэрон. – В этой коробке столько дерьма – тебе не передать. Нет, правда дерьмо! Палочки для коктейля, значки, корешки от билетов, бумажные подстаканники, пепельницы, старые ключи из гостиницы… Он даже не заметит!
– Заметит как пить дать! – ответил Коулмэн. – Я видел, у него целый ритуал, он все аккуратненько складывает и каждый вечер кладет коробку в огнеупорный сейф под кроватью… Нам точно крышка.
– Газуй!
Коулмэн нажал на газ.
Обычно Коулмэн носил футболку с рекламой рома, обрезанные до шорт джинсы и грязные кроссовки без шнурков. Он страшно обижался, когда Шэрон называла его тупицей, тупоголовым или "дурацким шариком на ножках": несмотря на массивное тело, круглая голова Коулмэна казалась непропорционально большой. За многократное управление автомобилем в нетрезвом состоянии его лишили прав давно и надолго.
Коулмэн откупорил бутылку пива.
– Едешь как черепаха! Поддай, тупица!
– Шэрон, пожалуйста, не называй меня так!
– Да пошел ты… Снупи!
Шэрон Роудс, яркая блондинка с высокими скулами и полными влажными губами, не просто притягивала мужские взгляды. Засмотревшись на нее, мужчины нередко выпускали руль и врезались в дорожные столбы. Она была самой шикарной стриптизершей на тампском "бродвее" – конечно, если ее посещала вздорная мысль явиться на работу. За катание на водных лыжах без верхней части купальника в неположенном месте Шэрон отбывала условное наказание.
Они подъехали к темной многоэтажке за городским парком. Из-за американских горок украдкой выглянул полумесяц. Шэрон вышла из машины.
– Только не спускай все бабки на крэк, – попросил Коулмэн. – Купи нормального порошка! Крэк вреден для здоровья.
– Куплю, блин, что хочу! – Она просунула руку в окно и затушила сигарету о сиденье.
– Ты чего?!
Едва Шэрон скрылась из виду, Коулмэн резко дал задний ход, развернулся на девяносто градусов и рванул вперед, оставляя на асфальте черные следы. Объехал вокруг дома и вернулся к подъезду с другой стороны как раз, когда на улицу выбежала Шэрон. При виде "импалы" она скривилась:
– Черт!
Коулмэн затормозил у бордюра и выскочил из машины.
– Попытка засчитана! Все, без меня не пойдешь!
Они зашли в подъезд вместе, поднялись на третий этаж и тихо постучали в облупленную дверь.
Изнутри донеслось шарканье, потом тихий голос спросил:
– Кто там?
– Шэрон и Тупица. Коулмэн пихнул Шэрон локтем.
– Только попробуй еще раз! – Шэрон вцепилась Коулмэну в волосы и хотела было протаранить его головой дверь, но та открылась.
Хозяин в оранжево-черном шелковом халате из японского театра гротеска молча отвернулся и ушел в полутемную комнату, освещенную дюжиной "зажигалок". Повсюду сидели и лежали люди в крайней степени истощения или в параличе. Прожженный пятнами ковер был покрыт сгоревшими спичками, металлическими и стеклянными трубками и прочим хламом. В куче мочалок для мытья посуды копошилась крыса. Рядом стояла подставка для телевизора без телевизора, а на пустой книжной полке красовался новомодный шар со статическим электричеством. Комнату пересекла очень худая голая женщина со сдувшейся грудью – словно в трансе прошла на кухню, не обратив на себя ничьего внимания. Где-то играл сборник лучших песен Тома Джонса.
Шэрон отдала деньги человеку в халате, и тот принес из другой комнаты мешочек с маленькими кубиками, похожими на ириски.
"…Вполне бывает, что тебя полюбят…"
– Давай сматываться, – сказал Коулмэн. – Тут все такие чудные!
Шэрон никак не отреагировала. Она бросилась на пол и начала крошить кубики и запихивать их в стеклянную трубку. Голая женщина пошла обратно. Коулмэн облапил шар с электричеством.
– Круто.
Голая женщина вышла на середину комнаты и разразилась рыданиями. Всем было фиолетово. Шэрон щелкнула "зиппо" и глубоко затянулась. Голая зарыдала громче.
Шэрон выдохнула облако дыма.
– Да заткните пасть этой суке! Она мне ссыт в компот!
– Это моя сестра, – ответил мужчина в шелковом халате, наклонился и зажег свою трубку.
– Значит, ты и заткни!
Мужчина хотел дать Шэрон пощечину, но слишком сильно затянулся и не смог. Голая заревела благим матом.
"…Что нового, котеночек? О-о, о-о, о-о…"
Шэрон вскочила и заорала прямо ей в лицо:
– Сука, заткнись! Заткнись! Заткнись! Заткнись!.. Голая зашлась в истерике.
Шэрон выхватила у Коулмэна шар и ударила голую по голове. В темноте взорвался фейерверк искр, осколков стекла и крови. Плач прекратился. Женщина упала.
Происходящее начало доходить до мужчины в халате. Расширенные зрачки метнулись в сторону маленького дробовика под диваном. Шэрон мгновенно разгадала намерение, схватила дробовик, перекатилась на спину и направила ствол на противника, замершего перед прыжком.
"Что за леди!.. О, о, о…"
Мужчина оторвался от земли, полы халата раскрылись словно крылья огромной бабочки. Выстрел в живот прервал полет и отбросил тело назад.
Всем было фиолетово.
Шэрон и Коулмэн кинулись прочь.
Очень скоро они уже подъезжали к дому. Убежищем всем троим служил крошечный старый домишко в Ибор-сити, построенный сотню лет назад для кубинских рабочих сигарной фабрики. Серж купил его за бесценок и реставрировал со всей исторической достоверностью.
Коулмэн еще не успел выключить машину, как Шэрон понеслась к дому. Когда он вошел, Шэрон уже сидела на полу с трубкой.
– Эй, мне оставь!
Коулмэн плюхнулся на ковер, выхватил трубку и наполовину затянулся, но тут Шэрон забрала наркотик. Зажгла заново, приложила ко рту… Коулмэн снова вцепился в трубку. Так прошло десять лихорадочных минут. Весь крэк сгорел.
– Нужно купить еще! – завопила Шэрон.
– Только без меня. Я уже в отключке.
– Хочу еще!
– Я совсем заторчал, – сообщил Коулмэн, ощупывая лицо. – Я забыл, как моргать… Надо пивка, кайф приглушить.
Он отправился к холодильнику. Пусто. Когда Коулмэн вернулся, Шэрон ползала по полу и прочесывала пальцами ковер.
– Мы чуть-чуть просыпали! Помогай!
– Ничего мы не просыпали! Тебя переклинило. Я пошел за пивом.
Было три часа десять минут – а в Тампе после трех ночи скидки на алкогольную продукцию. Довольный Коулмэн приобрел в "милитаризованной зоне" шесть бутылок за семь долларов.
Первую бутылку он прикончил по пути к машине, стеклотару бросил под свое сиденье. Остальные поставил назад, завел машину и распахнул душу навстречу флоридской ночи. Вторую бутылку допил, проезжая мимо стадиона, стеклотару – под сиденье. Третью – перед аэропортом.
Наконец пиво уравновесило наркотики, и было Коулмэну счастие. Он ехал вдоль залива, ветер трепал волосы, а в руке было последнее пиво. Коулмэн сорвал крышку.
По радио заиграли "Роллинг Стоунз". Коулмэн с удовольствием добавил громкости.
"Я знаю… это лишь рок-н-ролл… но мне это нравится!.."
Коулмэн начал подпевать. Вот оно, идеальное мгновение! Все наркотики в сладком унисоне, а он едет в классной тачке под классный музон. Огни Тампы на противоположном берегу подмигивали лично ему. Коулмэн решил, что правильнее всего будет вести машину стоя. Он включил круиз-контроль и врубил "Стоунов" на полную катушку. Теперь, с рулем на уровне пояса, он правил "импалой", как капитан кораблем, и отбивал такт зажатой в правой руке бутылкой.
– Ого-го! Сто-у-ны! Ого-го! Поворот на бульвар Ганди.
– Ого-го!
Он круганул руль еще раз. И еще.
– Ого-го!
Когда Коулмэн въехал на улицу Спинорога, из-под сиденья выкатилась пустая бутылка и попала под тормозную педаль. Коулмэн опустил глаза и сказал:
– Ох.