Но один-два шага в заросли, и шум легкого прибоя озера заглушается дружным тонким звоном. В воздух поднимаются тучи комаров. Они с жадностью бросаются на нас, и каждый сразу же получает тысячи уколов. Комары злы, голодны, давно не видали добычи в этих диких безлюдных краях, и, наверное, давно торчат здесь, кое-как поддерживая свое существование нектаром розовых цветков. Для них наше появление - единственная возможность напиться крови и дать потомство. И они, обезумевшие, не обращая внимания на жаркое солнце и сухой воздух, облепляют нас тучами.
Дружная и массовая атака комаров настолько нас ошеломила, что все сразу же, как по команде, в панике помчались обратно к машине.
Я пытаюсь сопротивляться атаке кровососов, давлю их на себе сотнями, и вскоре побежден тоже. Комары же, преследуя нас, забираются в кузов машины.
Долго мы на ходу машины отбивались от непрошеных пассажиров.
Почему же в прежних встречах комары-вегетарианцы были равнодушны к человеку?
Наверное, у каждого вида комаров природа, кроме кровососов, завела особые касты вегетарианцев. Если только так, то это очень полезная для них черта. В особенно тяжелые годы, когда из местности по каким-либо причинам исчезали теплокровные животные, комариный род продолжали выручать любители нектара. И они служили особенным страховым запасом на случай такой катастрофы.
Как все в природе целесообразно. Еще бы! Миллионы лет были потрачены на подобное совершенство.
Проходит весна, минует лето. В сентябре хотя временами и жарко, но всюду видны признаки осени. Не слышно пения птиц, не кричат вечерами лягушки, а основательно подросшая их молодь шныряет по тугаям, дежурит в ожидании добычи на береговых кромках проточек и временных озерцах, оставшихся после половодья. Не стало и цветков. Кендырь рассеял по ветру пушистые семена. Белыми хлопьями покрылся ломонос. Лишь кое-где синеет цикорий да желтеют цветы зверобоя.
Стало меньше комаров и нрав их изменился. Теперь они днем нападают нехотя, как бы опасаясь прежде времени исчерпать свои силы, ожидают своего часа - сумерек, легкой прохлады, влажного воздуха и безветрия. Только вечером они поднимают нудную комариную песню.
В чем же секрет изменения поведения наших мучителей, куда девались их храбрость, сила и назойливость?
Мне кажется, что отгадка изменения поведения комаров не так уж сложна. У каждого кровопийцы небольшой запас энергии, в его распоряжении только те питательные вещества, которые сохранились с детства личиночной жизни. Летом комары черпают силы, питаясь нектаром. К осени же цветов нет. Откуда брать силы? Приходится умерять свой нрав, действовать осмотрительно, по одежке протягивать ножки.
Крошечные недруги
Весна пришла в тугай не сразу. Холода чередовались с оттепелями. Еще в марте выдавались теплые дни, летали насекомые, петухи-фазаны кричали истошными голосами и хлопали крыльями. Постепенно зеленели травы и деревья, а когда на лохе появились крохотные желтые цветы, ветер понес во все стороны чудесный аромат. И он был так силен, что, казалось, в это время и не было больше никаких запахов в тугаях. В это же время неожиданно загудели деревья от множества маленьких песчаных пчелок, самых разнообразных мух, наездников, мелких жучков-пыльцеедов, бабочек. Вся эта разноликая армия ликовала и наслаждалась чарующими запахами сладкого нектара.
Серебристые листья лоха трепетали на ветру, а желтые цветы готовились завязывать будущие плоды. Но в цветах завелись крохотные обитатели. Никто их не замечал, не видел. А они, совсем пигмеи, меньше одного миллиметра, тонкие, стройные, с ярко-красной головкой и такого же цвета полосками на продолговатом тельце крутились среди лепестков, забирались в кладовые нектара, вгрызались в сочную ткань, как раз в то место, где происходило таинство зарождения нового плода, зачатка будущего дерева. Это были трипсы. Но особенные, неизвестные науке. Испокон веков они приспособились жить на этом дереве и вот теперь почему-то набросились на него массой. Трипсы размножались с невероятной быстротой, кишели, и желтые цветы, израненные ими, тихо умирая, падали на землю, устилая ее сухими комочками. Прошла весна. Отцвели цветы пустыни. В укромных местах под корой, в щелках, в норках, в кубышках молодые песчаные пчелки, мухи, наездники, бабочки замерли на все долгое лето, осень и зиму, до следующей весны, до появления новых цветов на лохе. Над землей повисло жаркое солнце. Дремали в зное тугаи, все пряталось в тень, и только ночью шелестела сухая трава и качались былинки от шагов звериных ног.
На лохе давно пора было появляться плодам мучнистым, терпким, чуть сладким, очень сытным и вкусным. Но деревья шумели бесплодными ветвями. Весь урожай уничтожили крохотные трипсы. Наступила долгая зима. Зря взлетали на деревья фазаны. Главный и такой привычный корм исчез. От истощения и голода погибло много птиц, и когда пришла новая весна, уже не звенели как прежде тугаи голосистыми криками расцвеченных петухов. Охотники удивлялись и спрашивали друг друга:
- Что стало с фазанами?
- Куда они исчезли?
- Почему не уродила джида?
Никто толком не мог ответить на эти вопросы, так же как никто не знал, что крошечные насекомые были виновниками гибели прекрасных птиц.
Сколько времени будут бесчинствовать трипсы, есть ли у них недруги и почему они не сдержали армию этих вредителей дерева - никому не было известно. Жизнью крохотного трипса никто и никогда не интересовался. Мало ли на свете разных насекомых!
Маленький оазис
Желтую пыльную пустыню, окаймленную голыми фиолетовыми горами, совершенно съели овцы. Они уничтожили все, что выросло весной. Остальное засушило знойное солнце.
Воды в наших канистрах мало, путь впереди неясен и поэтому немного боязно: а что, если случится неладное с машиной. Но она, перемахивая через холмы и небольшие распадки, мерно и весело стрекочет мотором. И вдруг неожиданно из-за бугра выглянули ярко-зеленые вершины деревьев. Нам не верится. Не может быть здесь деревьев, а если и есть, то возле них обязательно люди, скот и пыльная земля, выбитая копытами. Но перед нами открывается небольшое ущелье и оазис из древних и высоких ив. Под ним крохотный родник, густая тень, прохлада, влажный воздух. Как мы рады всему этому раю!
Машина, к ней нельзя прикоснуться, такая она горячая, стынет в тени, и уж мы все наслаждаемся. Не беда, что со всех сторон, размахивая длинными ногами, бегут к нам клещи-гиаломы; неважно и то, что несколько тощих комариков заявляют о себе острыми уколами, предупреждая о предстоящей вечерней атаке, всем хочется отдохнуть от пустыни.
Деревья большие, развесистые, на них невольно заглядишься. Многие распластали по земле свои толстые стволы, извиваются, будто удавы. И уж сколько им человек нанес ран топором и пилой.
Беспрестанно напевает иволга. Здесь живет только одна парочка. Певунью никак не разглядеть в густой зелени листьев. А если она и выскочит на секунду на голую ветку, то, заметив на себе взгляд человека, сразу спрячется. Безумолчно пищат птенцы воробьев. Здесь только одно их гнездо. Пустыня голая, еды в ней немного.
Тихо… Но иногда будто загрохочет поезд, так громко зашелестят от порыва ветра листья, а одно дерево запоет тонким страдальческим голосом: какая-то ветка трется о другую и жалобно плачет.
Все проголодались, дружно готовят обед. А мне, водителю, привилегия. Пользуясь ею, я усаживаюсь возле родника. С десяток толстых-претолстых, солидных и, наверное, уже старых жаб шлепается в воду, десяток пар глаз высовывается из воды и уставляется на меня: "Что понадобилось человеку в нашей обители?"
Жабы терпеливые. Вот так, застыв, будут глазеть на меня часами. Но и мне от усталости не хочется двигаться. Подожду здесь, послушаю крики иволги, воробьев, шум листьев и скрип дерева.
Прилетела маленькая стайка розовых скворцов, покрутилась и умчалась снова в жаркую пустыню. Появилась каменка-плясунья, посмотрела на людей, взобралась на камешек, покланялась и - обратно в жару, полыхающую ярким светом.
Родничок - глубокая яма около двух метров в диаметре, заполненная синеватой мутной водой. Один край ямы пологий, мелкий. Через него струится слабый ручеек и вскоре же теряется в грязной жиже. К пологому бережку беспрестанно летят насекомые: большие полосатые мухи-ежемухи, поменьше - тахины, цветастые - сирфиды. Еще прилетают желтые в черных перевязях осы-веспы. Все садятся на жидкую грязь и жадно льнут к влаге.
И все же я пересидел жаб, они почувствовали ко мне, такому неподвижному, доверие. Одна за другой, не спеша и соблюдая достоинство, приковыляли к мелкому бережку и здесь, как возле обеденного стола, расселись спокойные, домовитые. Ни одна из них не стала искать свою добычу. Зачем? Вот когда муха окажется совсем рядом возле самого рта, тогда другое дело: короткий бросок вперед, чуть дальше с опережением, и добыча в розовой пасти. Вздрогнет подбородок, шевельнутся глаза, погрузятся наполовину, помогая протолкнуть в пищевод пищу, и снова покой, безразличное выражение выпученных глаз и застывшая улыбка безобразного широкого рта.
Если муха села на голову - на нее никакого внимания. С головы ее не схватишь. Пусть сидит, кривляется, все равно рано пли поздно попадет в рот.
Страдающим от жажды насекомым достается от жаб, один за другим исчезают в прожорливых ртах. Только осы неприкосновенны, разгуливают безнаказанно и никто не покушается на их жизнь. И не только осы. Вместе с ними неприкосновенна и одна беззащитная муха-сирфидка. Ей, обманщице, хорошо. Ее тоже боятся жабы, и не зря она так похожа на ос.
Как мне захотелось в эту минуту, чтобы рядом оказался хотя бы один из представителей многочисленной когорты скептиков, подвергающих сомнению ясные и давно проверенные жизнью вещи, те противники мимикрии, происхождение и органическая целесообразность которой так показательна и наглядна. Чтобы понять сущность подобных вещей, необходимо общение с природой. Что стоят голые схемы, рожденные в тишине кабинетов, вдали от природы. Как много они, эти скептики, внесли путаницы, ошеломляя простачков своей заумной вычурностью, прикрывающей темноту духа.
Жабы разленились от легкой добычи, растолстели. Легкая у них жизнь. Да и самих их никто не трогает. Кому нужны они, такие безобразные, бородавчатые, ядовитые? А пища - она сама лезет в рот. Успевай только хватать да проглатывать.
Но как ни хорошо в глубокой тени, пора продолжать путь дальше. Теперь нам предстоит вновь ехать через выжженную солнцем желтую пустыню. И без дороги. Есть только сухое русло, оставленное весенними потоками да летними ливневыми дождями. Ровное из мелкого гравия ложе потока извивается в обрывистых бережках с саксауловыми зарослями. Иногда оно разбивается на несколько узких рукавов, и тогда внимание напряжено до крайности, чтобы успешно проскочить узкий коридор, не застряв и не поцарапав машину. Иногда же рукава сбегаются в один широкий, подобный отличному асфальтовому шоссе поток. Впереди нас далекие сиреневые горы Чулак, перед ними едва заметная зеленая полосочка тугаев реки Или, еще ближе - белые пятна такыров. Вокруг каменистая пустыня, черный щебень, покрывающий землю, редкие саксаульнички, никаких следов человека, суровое величие, простор и тишина.
Редкими и радостными розовыми шапками мелькают цветы. Где-то там внизу русло должно сомкнуться с такырами, по которым идет проселочная дорога. Беспокоит мысль: а что, если не дойдя до такыра, кончится сухое русло и нам придется разыскивать путь через рытвины, камни и кустарники. Выдержат ли покрышки колес и рессоры легковой машины?
Иногда мы останавливаемся, бродим по сухому руслу между кустиками саксаула. Вот по земле ползет муравей - крошка кардиокондиля. Стремительная вода недавнего бурного потока занесла его жилище слоем земли не меньше, чем на десяток сантиметров. Но муравьи-крошки пережили наводнение, отсиделись в подземных камерах, потом откопались и сейчас налаживают жизнь. Я склоняюсь над их гнездом и вздрагиваю от неожиданности. Совсем рядом, расставив в стороны лапы и широко раскрыв желтую пасть, замерло какое-то небольшое чудовище. Тело его покрыто морщинистой кожей, на месте глаз мрачные впадины. Несколько мгновений я в изумлении рассматриваю незнакомца, пока догадываюсь, в чем дело. Легкомысленная жаба, влекомая инстинктом расселения и поисками новых стран, отправилась вместе с дождевым потоком в путешествие в неизведанные края в пустыню. Видимо, до этого она мирно жила в одном из заболоченных ключиков в горах Богуты. Но дождь быстро закончился, поток высох, облака разошлись в стороны, растаяли, на голубом небе засверкало солнце, наступила жара, и бедная жаба, страдая от сухости и жажды, так и застыла с раскрытым ртом. Солнце быстро превратило ее в мумию, сохранив позу предсмертных мучений. Где ей было добраться к воде! Отсюда до реки Или не менее пятнадцати километров. К тому же и норы, в которые можно было бы прятаться на день, все забило илом.
Не посчастливилось бедной путешественнице!
Нападение поденок
Сегодня мы проехали совсем немного, каких-нибудь тридцать километров, и опять остановились на берегу озера Балхаш. Здесь все кусты казались сизыми от множества облепивших их поденок. Нежные стройные поденочки не взлетали при нашем появлении, а тихо сидели на ветвях. Возле них летали птицы и копошилось множество пауков, муравьев, ящериц.
Погода в этом году стояла необычная. Конец мая, а жарких дней еще не бывало, перепадали дожди. Мы часто зябли и грелись у костра.
Я терпеливо переносил похолодание, так как знал, что скоро наступит жара и мы будем мечтать о минувшей прохладе. К тому же с холодом легче справиться: теплее одеться, погреться возле костра. А когда царит испепеляющий зной и нет нигде тени, что тогда делать? Куда спрятаться, когда нет более сил переносить жару?
Сегодня к вечеру небо заволокло тучами. Стих ветер и потеплело. Озеро застыло, стало как зеркало. Очень далеко над горизонтом шла гроза и полыхали молнии. Угомонились крачки. Не было слышно и цокания козодоя. В наступившем молчании чувствовалось какое-то неопределенное чувство тревоги. А когда стало темнеть, послышался легкий шорох крыльев, тучи поденок поднялись над озером и ринулись на берег. Это родилось новое поколение.
Вначале мы ретиво отмахивались от наседающих на нас насекомых. Потом, признав свое поражение, спрятались в палатки.
Поденки будто обезумели. Они нападали на все, что возвышалось над землей. Им будто непременно нужно было усесться на что-то твердое. Земля почему-то не подходила для этой цели. Стоило только на секунду высунуться из палатки, как они мгновенно обседали со всех сторон, щекотали кожу, забивались в волосы, заползали в уши, в нос. Рта нельзя было открыть ни на секунду. Белая палатка была вся покрыта ими. А что стало с брезентом, который покрывал кузов машины! При свете электрического фонарика он представлял собой необычное зрелище, и от множества прижавшихся друг к другу насекомых казался лохматым. Одни поденки сидели неподвижно, другие пытались усесться, разыскивая свободное место. Но его не было.
Ночью за горизонтом долго полыхали молнии. Но гроза прошла стороной, лишь иногда крупные капли дождя падали на крышу палатки.
Утром поденки так и остались на машине. А все кусты у берега совсем стали от них серыми. Почему наши маленькие мучители просидели всю ночь на кузове машины? Почему бы по старому обычаю поденок в эту душную ночь не отпраздновать брачную пляску, отложить в воду яички и на этом покончить со всеми жизненными делами.
Но думать об этом было некогда. Наспех собравшись, мы тронулись в путь. Сейчас же при первом ветерке или встряске на ухабе поденки слетят с машины, освободят кабину, счистят и все экспедиционные вещи.
Но ничего этого не произошло. Поденки продолжали путешествовать и упорно не желали с нами расставаться. Впрочем, их становилось как будто меньше, кое-кто поднимался в воздух. Вот одна поденочка села на руку, потом как-то странно задергалась, сжалась в комок и расправилась. На ее груди лопнула кожа, и через разрыв медленно сбрасывая с себя шкурку, с трудом вытягивая ноги и крылья, стала выходить новая поденочка. Вскоре она совсем освободилась от своей старой одежки, посидела немного и, вспорхнув, вылетела в окно кабины, оставив на руке продолговатый серый комочек.
Так вот почему вчера вечером поденки бросались на все твердое и устойчивое, старались забраться повыше над землей, подальше от кишащих на ней всяческих поедателей: ящериц, пауков и муравьев! Теперь я вспомнил, что из куколки, плавающей в воде, выходит еще не совсем взрослая поденочка. Но в книгах пишется, что переход от этой стадии во взрослую совершается быстро, почти сразу же после выхода из воды.
Тогда я рассматриваю кузов машины. На нем теперь стало немного поденок, зато всюду виднеются серые продолговатые комочки линочных шкурок.
Маленький секрет жизни поденочек имеет практический смысл для хозяйственной деятельности человека. Личинки поденок и комаров-звонцов имеют большое значение в рыболовстве. Они главная пища рыб. От изобилия личинок этих насекомых зависит количество и упитанность рыб в озере. Но как жить комарам и поденкам в тех местах, где на берегу озера исчезли кусты и деревья и негде спрятаться на день или перелинять? Поверхность земли для этого ненадежна, на ней множество врагов. Инстинкт самосохранения не позволит звонцам и поденочкам сесть на землю. Не поэтому ли там, где берега озера голые, нет ни поденочек, ни комаров и нет рыбы.
Это открытие меня радует. Теперь я напишу статью в газету в защиту зеленого пояса растительности вокруг озера, объясню его значение. Идея охраны природы лучше всего завладевает людьми, когда она проста, понятна и к тому же имеет ясное практическое значение. И когда-нибудь настанет время и оберегаемые человеком вырастут вокруг озера не только местные деревья и кустарники, но и специально привезенные, и на них будут спокойно рассаживаться звонцы и поденочки. Будут они тогда летать тучами над озером и кормить пузатых сазанов, стройных османов, серебристого карася и многих других рыб.
Какая же судьба поденочек, отправившихся путешествовать с нами, доберутся ли они до синего Балхаша? Впрочем, озеро не столь уж далеко от дороги и изумрудные полоски воды часто показываются между угрюмыми коричневыми холмами.
Остальным поденочкам не повезло.
На горизонте показалась темно-серая, почти черная полоска, отороченная сверху косматыми серыми тучами. Она быстро росла. Свинцовая мгла быстро надвигалась. Это был какой-то хаос черно-синих, бугристых с седыми клочьями громад. Вскоре мы въехали в густую темноту, будто залезли в пещеру. Поднявшийся ветер погнал навстречу тучи пыли. Затем в окна машины ударили крупные капли дождя, и через минуту все закрылось потоками воды, ринувшимися на землю с неба. Сухая пустыня стала неузнаваемой. По склонам холмов понеслись ручьи, по ранее сухим ложбинам потекли бурные грязные потоки, низины между холмами стали превращаться в озера. Вскоре наш путь пересек большой мутный поток. Ехать дальше было бессмысленно. Пришлось стать прямо на дороге. Свернуть с нее в сторону было невозможно. Ранее твердая, покрытая с поверхности слоем щебня, почва пустыни стала топкой, как болото.