Коварная мушка
Мы мчимся вниз по асфальтовому шоссе через Кокпекское ущелье мимо голых красных скал да редких кустиков. Но вот за поворотом среди мелкого щебня зеленая полоска травы, а повыше ее синеют заросли шалфея. Такое место нельзя мимо проехать, надо остановиться. Заскрипели тормоза, вся компания выбралась из кузова и рассыпалась по склону ущелья. У всякого свои дела: кто интересуется жуками-листогрызами, кто мухами-жужжалами, кто пчелами. А у меня муравьи. Кто из них здесь живет, как идут дела у маленьких тружеников нашей планеты?
Но муравьями заняться не удается. У самого края дороги я вижу осу-аммофилу, черную с красным пояском на брюшке, как всегда быструю, очень занятую. Еще бы! У нее очень важное дело. Только что точными ударами жала в нервные узлы она парализовала большую зеленую гусеницу бабочки-совки и теперь тащит свою добычу. Какая она все же сильная! Гусеница весит в два-три раза больше своего транспортера. А удачливому охотнику нипочем ни камни на пути, ни бурелом из сухих травинок.
Дела осы, в общем, известны наперед. Она сейчас оставит гусеницу и примется рыть норку. Потом, построив подземную темницу, возвратится к добыче, затащит ее в норку, отложит на нее одно яичко и, забросав землею вход и утрамбовав его, распрощается со своей деткой. Все это не раз видано. И все же интересно еще посмотреть.
Я не жалею, что не занялся муравьями и увлекся аммофилой. Дела ее не столь уж просты. За нею неотступно следует небольшая серая мушка. У нее большие красные глаза, черные пятнышки по бокам брюшка и крупные жесткие черные щетинки, рассеянные по телу. Мушка ловка и осторожна. Она все время сзади, на почтительном расстоянии, не попадается на глаза осе, очень осторожна. Еще бы, вдруг заметит, бросит добычу, погонится за неприятельницей. У мушки отличное зрение и она вовсе не так уж и близорука, как принято думать о насекомых. Я пытаюсь поймать мушку сачком, два раза досадно промахиваюсь, и, несмотря на это, мушка быстро находит жертву и продолжает следовать за нею по пятам. Интересная мушка, никогда не видал я такую настойчивую и зрячую!
Аммофила же ничего не подозревает. Ее черно-красное тельце с зеленой гусеницей так и мелькает среди камней. Но вот она оставила гусеницу в тенистом уголке за камешком и сама помчалась в сторону, скрылась, нигде ее не видно.
Мушка не смущена исчезновением охотницы. Уселась на травинку почти над самой гусеницей, спокойна, неподвижна. Один раз соскользнула вниз, села на мгновение на гусеницу, но не отложила на нее свои яички, хотя это было сделать проще простого, а возвратилась обратно на свой наблюдательный пункт. Зачем рисковать яичками. Вдруг оса не вернется к добыче, бросит ее или что-либо с нею случится. Гусеница на виду, на земле, не спрятана. Так не полагается. Неожиданно муха взлетает, исчезает. Гусеница одна, будто никому не нужна.
Я оглядываюсь вокруг, ищу осу и муху. Наконец слышу легкий звон - звук вибратора. Он мне хорошо знаком: оса вибрирует крылышками и челюстями, когда роет норку. Быстрая, энергичная, она уже почти выкопала норку. Земля так и летит струйками из-под ее сильных ног. А муха, оказывается, сидит рядом на камешке, поглядывает на работу землекопа. Как она нашла ее? Может быть, тоже по звуку вибратора. От затеянного строительства до гусеницы почти два метра.
Наконец оса кончила рыть подземное убежище для будущей детки. Почистила яркий костюм, промчалась разыскивать добычу. Муха не покидает своего наблюдательного поста, будто уверена заранее, что к жилищу для детки мать обязательно вернется.
Оса немного ошиблась, попала в другое место. Покрутилась, нервно размахивая усиками и вздрагивая крыльями, но все же нашла камешек, у которого спрятала гусеницу, схватила ее, потащила. Поднесла ношу к норке, стала бегать вокруг, как бы желая убедиться, что все в порядке, никто не угрожает ее делам. Но не заметила главного: притаившуюся на камне муху. А та замерла, не шелохнется, улучила момент, бросилась на гусеницу, пощупала ее молниеносно и - обратно.
Теперь, пожалуй, надо попытаться поймать врага осы. Но снова досадный промах. Наверное, все кончено, муха более не появится. Но опасения напрасны, проходит несколько секунд и она снова на своем наблюдательном посту, не сводит глаз с осы и ее добычи.
Поведение мухи меня не на штуку заинтересовало. Я даже рад, что ее не смог поймать, хотя все наблюдение может пропасть, если муха будет упущена. Ведь так важно знать, кто она такая. Мир насекомых велик, только одних мух, занимающихся подбрасыванием яичек на чужую добычу, наверное, несколько тысяч видов, принадлежащих к разным родам и семействам.
Почему бы мухе сейчас не воспользоваться отлучкой хозяйки добычи и не отложить яички? Дела-то идут к концу. Сейчас гусеница будет затащена в подземелье. Но и на этот раз у мушки, наверное, свой особенный и безошибочный расчет. Последний и решительный момент для главного действия еще не наступил, торопиться не следует, мало ли что может произойти с осой или гусеницей.
Вспоминается, что у ос-аммофил бывает сильно развито воровство. Иногда воровка-оса из-под самого носа товарки утаскивает парализованную добычу и, отбежав с нею на порядочное расстояние, распоряжается с нею по-своему. Вдруг попадется такая воровка. Тогда все будет напрасно, зря будут отложены яички на гусеницу, упадут с нее на землю. Да и мало ли что еще может произойти. Гусеницу могут утащить муравьи, птицы. И такое бывает. Да и сама оса не застрахована от неожиданной гибели. Нет уж, надежнее всего караулить здесь, возле норки.
Оса закончила обследование. Успокоилась, не нашла ничего подозрительного. Поднесла гусеницу к самой норке, забралась в нее, высунула оттуда голову, схватила добычу и исчезла с нею в глубине.
Проходит несколько секунд. Сейчас, наверное, оса отложила на гусеницу яичко. Вот она выскочила наверх, обежала вокруг приготовленного для детки убежища.
А муха?
- Что же ты зеваешь, глупая преследовательница? Сейчас все будет закончено, и норка закрыта. Или, быть может, ты раньше отложила яички, а я прозевал, не заметил?
Нет, муха не зевака. Ловкая и быстрая, будто отлично зная наперед все действия осы, она улучила момент, соскочила на землю, села на самый край норки, спружинила тельце, выбросила из брюшка крошечную белую кучку и опять села на свой наблюдательный пост. В лупу я успеваю заметить, что белая кучка - штук двенадцать крохотных личинок.
Мои нервы напряжены до предела. Имея дело с такими энергичными и торопливыми насекомыми и самому надо быть поспешным. В величайшей спешке я едва успеваю взглянуть через лупу на происходящее, вовремя наставить фотоаппарат на действующих лиц, и хотя неудачно, опять пытаюсь изловить сачком коварную муху.
А дальше происходит неожиданное. Оса, прежде чем засыпать норку, ударом ноги сбрасывает кучку личинок в подземелье, совершив круг осмотра, пятясь и молниеносно мелькая ногами, забрасывает норку землей. Вскоре ничего не остается от норки. Детка устроена. Дела все сделаны. Оса даже не уделила времени на традиционную чистку своего туалета, взмыла в воздух, направилась к сиреневым зарослям шалфея. В последнее мгновение я успеваю заметить, как за нею, пристроившись сзади, мелькнула и коварная серая мушка.
Неужели она, такая ловкая, будет и дальше преследовать аммофилу, вместе с нею летать по цветам, лакомиться нектаром, восстанавливая свои силы, следовать за ловкой охотницей, когда та будет разыскивать свою добычу, ночевать рядом с нею где-нибудь на травинке, пережидать непогоду, будет с нею до самого конца жизни, ловко и безошибочно подбрасывая личинки на очередную жертву! Интересно бы все это узнать!
Как же теперь с мухой? Она осталась неизвестной.
Как много бы я отдал за то, чтобы она сидела у меня в морилке. "Не пойман - не вор". Наблюдение, не подтвержденное определением насекомого, - теряет ценность. Что делать? Надо искать! И я ползаю по камням, разглядываю и ловлю мух, похожих на мою знакомую. У всех моих спутников дела уже закончены и пора продолжать рейс. Желая помочь, они тоже ловят мух, и каждую минуту ко мне тянутся пробирка с пленницами. Но среди них нет ни одной коварной охотницы.
Но счастье копится. Неожиданно на камне я вижу сразу трех мушек, серых, красноглазых, в черных крапинках на брюшке и с длинными крепкими щетинками. Ну, теперь бы не промахнуться.
Наконец-то! Теперь можно продолжать путь дальше.
Мухи-попутчицы
Спуск в глубокий и обрывистый каньон реки Чарын долог и тяжел. Сперва надо пройти по гребню совершенно голых и красных гор, покрытых мелким гравием, затем перебраться через крутые скалы и закончить путь по каменистой осыпи. Спустившись, мокрый от пота и усталый, я усаживаюсь на берегу стремительно бегущей реки, и после жаркой сухой пустыни с наслаждением вдыхаю запах влажного воздуха и прибрежных зарослей.
Рядом с речкой редкие кустики саксаула, караганы, вперемежку с голыми желтыми полянками, усеянными камнями. Случайно взглянув на землю рядом с собой, я вижу - всюду расселись мухи-тахины и повернулись ко мне головами. Я их знаю и понимаю: ждут меня, когда я пойду по пустыне, спугивая кобылок. Тогда на лету они будут откладывать под крылья своей жертвы крошечных личинок. Потом личинки заберутся в тело кобылки, съедят ее и выйдут такими же коварными охотниками.
Муха уселась на камень и уставилась на нас своими большими глазами.
Бедные мухи давно страдают от груза готовых к самостоятельной жизни личинок. Кобылки же хитры, не желают взлетать, обнажать уязвимые места, чувствуют своих врагов. Здесь, в этом совершенно глухом уголке, нет крупных животных и мухам трудно охотиться.
Я отдохнул у реки, искупался, набрал полную канистру воды и пошел обратно, наверх к биваку в каменистую пустыню над каньонами Чарына к ожидающим воду товарищам. За мной сразу же тронулась и большая компания мух. Их собралось не менее двух десятков. Обгоняя меня и залетая спереди, рассаживались на камнях, повернувшись ко мне головой, ждали, что вот-вот из-под моих ног вылетит желанная кобылка. Я уже успел кое с кем из них познакомиться. Вот самая большая, красноглазая. А вот и самая маленькая, серенькая. У одной продольные полоски на груди очень яркие, у другой темные.
Но кобылок было мало, и такие они предусмотрительные. Один раз нашлась глупая, поднялась в воздух, сверкнула голубыми крыльями и тотчас же уселась на землю. За нею сразу же увязались все мои мухи, и кобылка в воздухе вместе с ними была похожа на комету с длинным хвостом. Самые юркие и быстрокрылые мухи все же успели подбросить ей под крылья личинок. Как бедная кобылочка затрепетала крыльями, как замахала задними ногами, закидывая их кпереди за голову и пытаясь сбросить с себя недругов!
Но что одна кобылка для такой оравы охотников! И таких настойчивых. Никто из них не отстает от меня, рассчитывают на мою помощь.
Я пробрался через каменистую осыпь. Мухи со мной тоже. Перелез через крутые скалы. Мухи от меня ни на шаг не отстали. Долго вышагивал по гребню красных голых гор. Мухи и здесь были со мной. Наконец добрел до бивака, изнывая от усталости и зноя, снял с плеча канистру с водой и шлепнулся в тень машины.
И сюда со мной прибыли мухи. Расселись вокруг, повернулись ко мне головами. Среди них я узнал и самую большую, красноглазую, и самую маленькую, серенькую. Сидят не шелохнутся, надеются, может быть, еще где-нибудь вылетит кобылка.
Напрасное ожидание
Сегодня день, посвященный фотографии, и мы вооружены до предела: два фотоаппарата с обычной и цветной пленкой, киноаппарат со штативом и многими приспособлениями изрядно оттягивают ремнями плечи. Но ветер несется по ущелью, свистит в обрывистых скалах, треплет кусты эфедры и таволги. А там внизу над далекой белой полоской реки Или повисла желтая мгла песчаной бури. Удастся ли сегодня заниматься фотографией?
Глаза всматриваются во все окружающее. Где артисты будущей кинокартины о жизни насекомых пустыни? Вот первая находка: среди засохшей осенней травы виднеется темная норка, аккуратно оплетенная с краев паутинными нитями. Это жилище тарантула - ликоза сингориензис. Хорошо было бы выгнать его на поверхность земли. Но пока мы располагаемся вокруг норы, шевельнулись травинки, из-под сухого листа выполз сам тарантул и, увидев нас, застыл, слегка приподняв передние ноги и выразительно сверкая большими желтыми глазами.
Но паук не хозяин норы. Он самец, бездомный бродяга, давно уже скитающийся по пустыне. Ему на своем коротком веку пришлось пережить не одну схватку с врагами: волосы на его теле кое-где выдраны, двух ног не хватает. Здесь ему посчастливилось, он наткнулся на одну самку и притаился возле нее.
Тарантул предпочитает влажные почвы и селится в солончаковой пустыне. А эта избрала пустынное и выжженное солнцем ущелье Тайгак. Сколько времени она потратила, чтобы в каменистой почве вырыть норку. Немало сил было потрачено и самцом на поиски своей подруги, и не поздно ли он прибыл сюда сейчас, осенью, в сентябре, когда брачное время пауков давно закончилось. Но когда пауков очень мало и им так трудно найти друг друга, быть может (как тут не сказать банальную фразу), лучше поздно, чем никогда.
Самец чуток, зорок и осторожен. Неосмотрительное движение, и он прячется, но убегать от норки не желает, не хочет расставаться с тем, что досталось такими долгими поисками. Наконец его удается поймать в объектив киноаппарата.
Теперь пора приняться за самку. Я беру зеркальце и направляю лучи солнца в норку. Но в ней ничего не видно. В это время самец решительно приближается к жилищу своей избранницы и начинает барабанить педипальпами о его край. Этот прием мне очень хорошо знаком: тарантул вызывает свою подругу, но спуститься к ней не решается. По-паучьему этикету этого делать не полагается. Но хозяйка норы не желает показываться, а нетерпеливый самец продолжает стучать о стенку норы. Киноаппарат нежно стрекочет. Какой замечательный сюжет для съемки!
Что же теперь будет дальше?
Тарантул застыл, ждет. Ждем и мы. Внезапно с объектива киноаппарата падает крышка. Паук напуган и отбегает в сторону. Вот невезение!
Тогда я беру травинку и спускаю ее в норку. Теперь, если ее постепенно вытаскивать наружу, иногда самка считает, что к ней забрался непрошеный посетитель и, пытаясь его прогнать, выскакивает вслед за ней наружу. Но из норы никто не желает показываться.
Время тянется долго. Скучно. Но… мы вскакиваем от неожиданности: из норки стремительно выбегает маленькая серая мышка и прячется в кусты.
Только теперь мы заметили вблизи норки белый кокон тарантула. Он был полон маленькими паучатами, которым пришла пора выходить наружу. Почему хозяйка норы его бросила? Мы раскапываем норку. Она пуста.
Что же случилось?
Видимо, мышка забралась к паучихе, уничтожила ее, выбросила кокон наружу и после обильной еды осталась в норке.
А самец? Он ничего не подозревал о произошедшей трагедии и без толку барабанил педипальпами о край норки в напрасном ожидании своей подруги.
Неудачное место
Сколько лет я собирался проведать в горах Богуты ущелье Карасай, но все что-то мешало. Сегодня, изрядно помотавшись по горам, я увидел его издалека и решил заехать. Не беда, что дорога оказалась очень скверной и нельзя было ни на секунду отвести в сторону взгляда из опасения налететь на камни. С каждой минутой сухие желтые горы с зелеными пятнами можжевельника становились ближе, и вот, наконец, узким проходом открылось ущелье, отороченное скалистыми воротами. Дальше дороги нет, груды камней перегородили путь.
Но какое разочарование! Вся растительность съедена овцами, склоны изрезаны тропинками и земля обильно усыпана пометом животных. А от ручья осталась только большая грязная лужа. В ней кишели мелкие дафнии. Они копошились всюду, толкали друг друга, дружно нападали на красных личинок комариков, теснились возле трупов потонувших насекомых. На воду беспрерывно садились осы и жадно утоляли жажду. Тут же носились жуки-вертячки, а по черному илистому берегу бегало множество мух. Рядом в небольшой куртинке цвели борец и мята, жужжали шмели, порхал желтый махаон с обтрепанными крыльями, летал неутомимый бражник. Он был очень красив, с красными и белыми перевязями и полупрозрачными крыльями. Ни на мгновение не прекращая работы неутомимых крыльев, бражник повисал в воздухе то в одном, то в другом месте, тщательно обследуя цветы, и запускал в них свой длинный хоботок. Посетив все цветы, он начинал их облет заново. И так до бесконечности. Летал, чтобы найти крохотные капельки живительного нектара, выпивал их, чтобы получить энергию для полета. Еще на цветы садились бабочки-белянки, бабочки-бархатницы и бабочки-толстоголовки. Один раз прилетела изумительная оса-эвмена, тонкая, гибкая, в ярко-желтых перевязях, с особенно длинной талией, на которой блестел бордово-красный фонарик-узелок. Оса была очень красива, и я досадовал, что рука нетвердо сжимала сачок, а сердце усиленно колотилось. Напуганная моим промахом, она поспешно скрылась. Может быть, вернется? Надо посидеть подождать.
А погода портится. В скалах засвистел ветер. Из-за гор выползли белые кучевые облака и медленно, величаво, как лебеди, поплыли по синему небу к западу. За ними потянулись длинными полосами серые косые тучи, потом пошла их черная громада. Солнце скрылось. От жары не осталось и следа. Похолодало.
Напрасно я сидел у куртинки борца и мяты. Постепенно ее стали покидать насекомые. Исчез нарядный бражник. Куда-то спрятался махаон. Забились в самую гущу растений белянки, бархатницы и толстоголовки. На грязную лужицу больше не прилетали осы. Жуки-вертячки перестали бешено носиться и вяло кружились на одном месте. Даже дафнии успокоились и оставили в покое красных личинок. А тонкая, изящная с узелком-фонариком оса-эвмена так и не прилетела.
Тучи все темнели и темнели. Временами доносились далекие раскаты грома. Где-то шла гроза. Здесь же, в этих жарких пустынных горах, был только край фронта непогоды. Когда же стало смеркаться, ветер неожиданно прекратился и над горами застыла удивительная тишина. Было в ней что-то тревожное. Ничтожный звук казался едва ли не громким шумом. Урчание желудка маленького спаниеля Зорьки чудилось рычанием барса. Ручные часы тикали так, будто в кузнице звонко били по наковальне молоточки. В городе не знают такой тишины. Она не бывает там такой даже ночью.