Удача сине-белого вызвала восторженные крики всей площади; четвертый черкнул концом копья по земле, оно врезалось глубоко в грунт и вдруг словно неведомая сила сорвала всадника с седла и подняла на воздух; он описал дугу и рухнул на землю; конь, звеня стременами, поскакал в сторону.
Хохот приветствовал падение неудачника.
Еще двое соперников тем же порядком вылетели из седел; двое не удержались и опрокинулись, а затем свалились; несколько человек уронили копья и только те же трое опять оказались победителями.
В честь их загремели фанфары, рога и литавры; под звуки музыки они шагом объехали всю арену. Из толпы летели вверх шляпы, махали руки и цветные головные шарфы; с балконов и из окон сыпался цветочный дождь.
Триумфаторы, радостные и возбужденные, с раскрасневшимися лицами, кланялись, ловили на лету цветы и совали их куда пришлось - в волосы под обручи, за борт курток, в петли, за пояса, собирали в букеты и кидали их зрителям, туда, где больше аплодировали и больше теснилось хорошеньких женских личик.
Парад кончился; герои богордо слезли с фыркавших и тершихся головами о бабки коней, сдали их подручным, а сами смешались на трибунах с толпою.
Наступила очередь джостры.
На арене показался белоснежный герольд на таком же коне; только буффы на плечах и шляпа у него были пунцовые.
- Благородный рыцарь синьор Пьетро Джиноре вызывает на бой достойных!.. - звонко возгласил герольд и со стороны, противоположной ратуше, засверкали, что зеркала, доспехи богатыря-рыцаря; голову его закрывал тяжкий шлем; с высокого гребня падали на левое плечо длинные павлиньи и страусовые перья. Руки, закованные в железные перчатки, держали древко боевого копья, но с тупой оковой на конце, большой щит с гербом. Громадный, могучий конь по низ груди был покрыт сплошной броней и лишь по черным, мощным ногам можно было судить о его силе и масти; голову коня защищал налобник; между прядавшими ушами огоньком мерцал пучок красных перьев.
У противоположных палаток произошла суматоха - рыцарь запоздал с вооружением и слуги спешно подавали ему то тот, то другой предмет; на голову он надел простеганную на вате черную мягкую "скуфью" - на нее вторую "капироне" и поверх них шлем; оруженосцы быстро и наглухо пристегнули его ремнями и пособили рыцарю стать на широкое стремя, а затем и сесть на седло.
- Благородный рыцарь Христофано ди Фатторе принимает вызов… - прокричал герольд и отъехал в сторону.
Соперники, держа стоймя копья с развевающимися на них флажками, разминулись коротким, тяжелым галопом и отсалютовали друг другу; на концах поля они повернули коней, копья опустились по-боевому; рыцари укрылись щитами, кони собрались на коротких поводах и вместе со всадниками превратились в сияющие изваяния.
Площадь замерла.
Не успел прозвучать сигнал - на местах, где стояли рыцари, столбами закрутилась пыль и серебряные всадники ураганом понеслись друг на друга; на середине арены кони сшиблись грудь в грудь; с одного из рыцарей слетел и покатился по земле шлем; другой повалился от удара копья на круп коня, но удержался и выпрямился. К обоим бросились оруженосцы осматривать и исправлять повреждения; шлем хранителя поля оказался с глубокой выбоиной и ему надели новый; пена клочьями падала с золотых удил лошадей; им вытерли рты мокрыми губками.
Бойцы разъехались и снова яростно бросились друг на друга. Судьба была против Фатторе: удар пришелся ему в самую середину груди и он грохнулся на арену; победитель поднял забрало и с открытым лицом поехал к своей палатке; площадь гремела аплодисментами.
Вторая пара бойцов устроила неожиданную потеху для зрителей: при сшибке кони осели на хвосты, а оба всадника одновременно покатились на землю, причем один зацепился громадною зубчатой шпорой за седло и несколько секунд висел вниз головою. Стычка была повторена трижды; щиты звенели как под кузнечными молотками, копья с треском разлетались на куски, но рыцари держались непоколебимо.
Судьи признали бойцов равносильными и кони, кося кровавыми глазами, унесли их с поля.
При появлении третьей пары кони ее приветствовали друг друга звонким ржанием. И будто по сигналу со всех сторон откликнулись их товарищи и ржание на несколько мгновений заглушило оживленный говор народа.
И эта стычка принесла неожиданность - маленький рыцарь с голубой шалью дамы сердца на шлеме ловко принял на щит только скользнувшее копье противника, вдвое превышавшего его ростом, метким ударом в голову свалил его на землю и отъехал к палатке. Сбитый сам подняться не мог; его разоблачили и увели под руки.
- Его преосвященство, синьор епископ вызывает достойного соперника… - возгласил герольд и словно солнце засияло на арене: показался закованный в драгоценные золоченые доспехи, весь блистающий рыцарь; лиловые перья на шлеме и такого же цвета длинная мантия, спадавшая с плеч, указывали на важное духовное звание его. Ехал он избочась, самоуверенно.
На другом конце поля началось некоторое смятение, послышались вскрики и какие-то совершенно необъяснимые, хрюкающие звуки; на арену вынеслась длиннорылая черная свинья и пустилась вскачь на епископа. За ней врассыпную гнались люди. Кто то заулюлюкал.
Площадь загрохотала от хохота.
- Верно!.. достойный соперник!!.. - кричали из разных мест. - Ваше преосвященство, не ударьте лицом в грязь!
Опустив в землю копье, всадник стоял неподвижно.
При помощи кастальдов и оруженосцев непрошенная участница джостры была изгнана с поля.
Герольд повторил вызов, но отклика не было; к нему подскочил не то паж, не то оруженосец небольшого роста и назвал имя противника.
- Синьор Таракано ди Шерстобито принимает бой! - с недоумением выкрикнул герольд.
Показалась странная фигура: на костлявой, высоченной и опоенной пегой кляче сидел не менее ее длинный и худой всадник, весь обмотанный паклей и шерстью; полуразбитый старый шлем держался только на макушке совершенно лысой головы; забрало было поднято и виднелось дряхлое лицо; в руке у диковинного ездока вместо копья торчал длинный шест.
Одра тащили под уздцы двое людей; он упирался; к нему подскочил тот же оруженосец и сунул ему под хвост колючку репейника; кляча загарцевала, всадник зашатался из стороны в сторону - он был пьян вдребезги. Буря, рушащая здания - вот сравнение с тем, что произошло на площади. Она ревела, хохотала, ругалась; в сторону епископа из разных мест полетели яйца, баклажаны, печеная репа; несколько таких гостинцев попали в латы его.
- Долой епископа!!.. - неистово вопили голоса.
- Да это наш шерстобит, Вальяно!.. - кричали другие, узнавшие старика. - Лупи, Вальянушка, поддержи!!..
На трибунах между сторонниками епископа и его врагами начались драки; публика стала прыгать и сыпаться через барьеры лож; кастальды мгновенно были смяты и люди, словно рассыпанный горох, покатились по площади; оруженосцы и рыцари похватали копья и ощетинились ими против буянов. Распорядители с криком носились по арене, унимая и прекращая драку. Пьяного шерстобита окружили человек с полсотни и, вместо фанфар, с пением провели его как триумфатора.
Маленький оруженосец суетился как угорелый.
- Исчезай!., исчезай теперь! - кидал он то одному, то другому из наиболее ярых задир.
Еще четверть часа - и все утихло; поле очистилось; неизвестный оруженосец канул как в воду.
Джостра пошла своим чередом.
ГЛАВА XXVII
Много было шумных разговоров и толков в кабачках и повсюду в тот вечер и на другой день!
Выяснилось, что сторонники епископа ожидали, что вызов его будет принят враждебным лагерем и к бою с ним никто не готовился; свинья выбежала не случайно, а была нарочно выпущена из ближайшего дома; шерстобита спозаранку накачивали вином какие-то молодцы в кабачке, подзадоривали и спорили, что он не посмеет сесть на лошадь.
Епископ уехал бледный от злобы и отдал приказ во что бы то ни стало разыскать оруженосца, несомненно игравшего роль распорядителя в происшедшей истории.
Марк и его новые товарищи-немцы присутствовали на зрелище и сразу узнали в таинственном оруженосце Луиджи. Узнал его и завистливый и мрачный товарищ Яна; он стоял в толпе у самого каната и недобрым взглядом следил за суетой, устроенной неаполитанцем.
Ян, почти не отрываясь, смотрел на ближайшую трибуну; в первом ряду ее в розовом с серебром платье сидела Габриэль Готье. На арену он взглядывал только тогда, когда Габриэль чем-нибудь проявляла радость или особый интерес к происходившему; вместо джостры он видел только что-то сказочное, яркое, пестрое, шевелящееся и в центре всего - ее.
Волшебный сон кончился, публика стала расходиться, солнце было уже на закате; верх кампанильи был как бы охвачен пожаром. Ни видеть, ни разговаривать с кем либо Яну не хотелось; надо было одному пережить все испытанное и он зашел в первый подвернувшийся погребок, забрался в отдаленный угол и спросил вина. На протяжении руки от него помещалась подвыпившая компания из пяти человек, беседовавших между собой.
До Яна вдруг донеслось имя Габриэль; он насторожился, сделал вид, что отвернулся и стал внимательно вслушиваться.
- Да уж я знаю, что говорю, верьте мне!.. - спотыкаясь языком, твердил один. - Тут неспроста дело!.. - он постучал костяшками кулака по столу. - Тут неспроста! Позвольте узнать, почему с тех пор, как приехала эта француженка, у нашего епископа одни неприятности? А? То черти из тюрьмы всех унесли, нынче опять свинья… это как называется? Ведьма, вот как!.. - он снова стукнул кулаком.
- Да нет, не так!.. - бия себя в грудь кулаком, тоненьким дискантом возражал другой. - Ты вздор городишь! Не ведьма, если сам его святость влюблен в нее. Это раз! А вот что: она невеста синьора Бастиано Палавиччини. Понимаете? - Он поднял вверх палец. - Вот наш и засадил его в тюрьму! А она фюить - и выпустила молодца! По секрету вам открою - пробоина в стене тюрьмы найдена!
Все ахнули.
- Вот так нечистая сила!!. - протянул третий.
У Яна перехватило дыхание. Он отодвинул еще не начатую кружку, встал и удалился из погребка.
Через день город принял обычный вид.
Ян, пасмурный и молчаливый, с узким медным обручем на лбу, не разгибался над работой. Напрасно краснощекая, в черном корсаже и пунцовой юбке Моника несколько раз приближалась к двери в мастерскую и кидала на него взгляды - он не замечал ничего. Перед самым обедом Яну понадобилось выйти в кухню; кроме Моники, никого в ней в эту минуту не было и Ян увидал, что девушка забилась в укрытый от взглядов угол и озабоченно делает ему призывные знаки.
Ян подошел к ней.
- Человек приходил сейчас!.. - быстро зашептала она. - Высокий, белокурый, по-нашему плохо говорит… велел сказать, что Луиджи арестован!
Моника отскочила в сторону и, напевая, принялась развешивать на протянутую веревочку полотенца: из-за двери выглянуло настороженное лицо со сросшимися бровями и сейчас же скрылось.
Ян вернулся в мастерскую и, когда все поднялись по зову хозяйки к обеду, заявил Бонавентури, что есть не хочет и должен уйти по своему делу.
- Беги, беги!.. - благодушно ответил старый мастер и потрепал его по плечу. - В этом вся жизнь - отбегаешь свое время, сядешь дома на лавочке!..
Ян вышел на улицу и торопливо направился к Марку, чтобы узнать, что произошло.
Марк оказался дома; с ним находилась и неразлучная пара - Мартин и Адольф. Первые двое вели разговор; последний лежал на своем тюфяке, положив слоновьи ступни ног на чурбан, заменявший стул, и по обычаю молчал или изредка издавал густой гул, как только что отзвонивший колокол; одобрительный или протестующий характер его зависел от личности собеседника: Мартин в его глазах был непререкаемым оракулом.
Марк познакомил их с Яном. Адольф даже не пошевельнулся и только одним выпуклым глазом обвел новичка.
Марк сообщил, что знал: Луиджи схватили сбиры вчера под вечер близ Флорентийских ворот; очевидцами были трое студентов из той партии певцов, с которой он совершил такой удачный обход монастырей. Куда отвели пленника - студенты не догадались проследить.
- Дернуло же его дурака валять на джостре!.. - наивно заключил Марк свой рассказ.
- Дурака?.. - переспросил Мартин. - Нет, брат, бери выше: это заговор!.. тут деньгами посыпано!..
- Да неужели?… - изумился Марк. - Против епископа?
- Здесь вечные заговоры против кого-нибудь!.. - ответил Мартин. - Итальянцы без этого дня прожить не могут!
- Но ведь епископ поставлен самим императором?.. - возразил Марк.
- В том-то и загвоздка: поговаривают, будто император никакого права не имеет на это. Слухи идут, будто папа говорит, что власть ставить и утверждать не только епископов и кардиналов, но и королей и даже самого императора принадлежит только наместнику Христову - папе. Сил только пока еще мало у него.
- Как же быть с Луиджи? - вмешался Ян и все смолкли и задумались.
Прежде всего, нужно было узнать место заключения товарища, но сделать это являлось почти невозможным. Между тем, необходимо было торопиться - дело грозило пыткой.
Ян вдруг ударил себя по лбу: вспомнил о трактирщике из "Двух львов"; вспомнились слова неаполитанца о нем и Марку; порешили, что Ян сходит в погребок на разведку; про историю с передачей письма Ян не обмолвился ни словом и поспешил к "Двум львам".
Кривой трактирщик как будто поджидал Яна; он моргнул в направлении погреба и Ян направился туда; посетителей в траттории было всего человек пять. Хозяин, не торопясь, налил из большого кувшина кружку красного вина, насыпал в крохотную мисочку очищенных грецких орехов и понес их новому гостю.
Ян стоял в полутьме среди бочек.
- Где синьор Мальвио?.. - шепотом спросил он.
- Пока в городской копилке!
- Что теперь делать?
Трактирщик мотнул головою.
- Надо укараулить, куда переведут, а там увидим!.. - ответил он. - Люди уже стерегут… Начеку будьте!.. куда дать знать?
Ян сообщил, где можно найти его и, не прикоснувшись к вину, другим ходом исчез из погребка.
Хозяин проводил его единственным глазом, потом медленно выпил кружку, закусил щепоткой орехов, вернулся за прилавок и стукнул об него посудой.
Темным вечером того же дня, когда Ян уже запирал окно мастерской, около него появился закутанный по глаза в черный плащ неизвестный.
- Увезен в загородное чистилище!.. - тихо проронил он и исчез в темноте.
Сообщение это встряхнуло Яна. Личными переживаниями заниматься было некогда - нужно было спасать Луиджи. Прежде всего заработала мысль - как и когда отлучиться из мастерской, чтобы дать знать своим. Отпрашиваться у Бонавентури Яну не хотелось - он чувствовал, что старого ювелира провести трудно и решил улизнуть тою же ночью тайком.
Ужин, как нарочно, затянулся дольше обычного - судили и рядили о происшедшем на джостре и о таинственном оруженосце. Мрачный подмастерье загадочно улыбался.
Бонавентури поднялся наконец со стула и все разошлись по постелям.
Ян долго прислушивался к дыханию товарищей, затем свесил с кровати ноги, захватил в руки куртку и башмаки, осторожно добрался до лестницы и стал спускаться в непроглядную тьму; громко, на весь низ, крякнула под его ногой ступенька и Ян замер… - царила ненарушимая тишина. Он выждал несколько минут, добрался до кухни и простерев, как слепой, руки сделал еще пару шагов, нащупал стул, сел и быстро натянул платье и обувь.
В углу у печки стояла ореховая дубинка; Ян вспомнил об этом, нашарил ее, потом прокрался в мастерскую, отодвинул засов и вышел на двор; ручки у двери снаружи не было, и Ян плотно прижал створку и пустился в опасный путь.
Комок сухой глины влетел в комнату Марка и больно треснул по голове крепко спавшего Адольфа. Он сразу сел.
- Что, что?.. - прогудел он спросонок. - Кой черт дерется?..
- Где черт?.. - спросил Марк и тоже получил удар в грудь чем-то твердым.
Он метнулся к окну - оно оставлялось ими на ночь открытым: оттуда летели куски земли.
Не было видно ни зги.
- Кто там?.. - окликнул Марк.
- Я!.. - отозвался голос Яна. - Впустите скорей; сбиры!..
Марк бросился впотьмах вниз по лестнице и вернулся с приятелем.
Проснулся и Мартин.
- Дело дрянь!.. - сказал он, выслушав ночного гостя. - Чистилище - это загородный замок епископа; я там бывал - тюрьма в башне, а кругом широкий ров водяной. Силой не вызволишь!..
- Подкупить нельзя ли кого?.. - спросил Марк… - Сейчас деньги есть у меня.
- И у нас!.. - добавил Мартин. - Только вряд ли хватит их?..
- Завтра уже надо в путь!.. - заявил Ян.
- А как ты со своим Бонавентури устроишься?.. Отпустит он тебя?
Лица приятеля Марку видно не было, но в голосе его он уловил что-то новое.
- Плевать!.. - ответил Ян. - Освободим Луиджи, а там котомку на плечи и дальше… свет велик!..
В каморке чуть посветлело и можно стало различить совещавшихся.
- Сбиры, должно быть?.. - тихо проговорил Мартин.
На зрачках у всех наметились светящиеся точки; свет слегка наполнил комнату; Ян осторожно выглянул наружу и увидал пятерых человек, вооруженных копьями; двое несли в руках по большому слюдяному фонарю; отблеск играл на концах копий, на шлемах и кольчугах.
Сбиры прошли, светящиеся точки в глазах погасли.
Ян условился с товарищами о дальнейших действиях и Марк проводил его на улицу; черная ночь опять проглотила молодого подмастерья.
Стараясь тихо ступать, прислушиваясь к каждому звуку, Ян пробирался вдоль стен и через некоторое время заметил, что заблудился. Распознать среди мрака, в теснинах улиц, где он находился, было немыслимо, и на душе у Яна захолонуло… Он принялся гадать и сворачивать то вправо, то влево и вдруг дома расступились и открылась небольшая площадь; на ней пылали факелы, озарявшие две накрененные башни, кучку вооруженных солдат и виселицу; на ней покачивались двое людей со связанными позади руками; один еще дергался и здоровенный палач, весь в красном, схватил его за ноги и повис на них. Свет достигал до окон домов и во всех них различались лица зрителей, в том числе и детей; мужчины выглядывали в ночных колпаках и раздетые, на женщинах белели кофты и чепчики.
Вне себя от испуга, Ян бросился назад, сделал три-четыре поворота и запутался окончательно; весь облитый холодным потом, он, как по подземельям, пробежал по нескольким улицам и очутился перед городской стеной - узнал ее по зубцам, смутно начеканенным на небе. Еще минут десять быстрого хода и впереди глянул желтый огонек; темной громадой ушла в высь башня с воротами; над проходом горел большой фонарь; смотрел огонек и из оконца башни - там находилось помещение стражи.
Какая это была башня, в какую сторону от нее находился дом Бонавентури - плохо знакомый с городом Ян не мог сообразить. Огоньки и тишина несколько успокоили его и он вознамерился попытаться направиться по улице, упиравшейся в ворота. Но и она завела его в какой то тупик, где Яна чуть не обнаружил патруль, прошедший в десятке шагов от него; Ян заметил из-за угла луч света и успел растянуться у стены дома.