По щедрой оценке специалистов государственной Службы охраны диких животных, в настоящее время популяция черного медведя на всем восточном побережье Канады, включая большую часть восточного Квебека и всю Унгаву, насчитывает около 10 000 особей. Этот вид медведей считается полностью исчезнувшим на острове Принца Эдуарда и практически исчезнувшим в большинстве других населенных районов.
Каково будущее черного медведя? Цитирую брошюру, изданную недавно правительством Канады: "Использование и воспроизводство запасов охотничье-промысловых животных должно быть нацелено на поддержание популяций в отдаленных районах в интересах охоты и на ограничение их численности в более населенных районах, где возникает проблема хищничества. Прежде считавшийся нежелательным хищником, причинявшим большие неудобства, черный медведь сейчас быстро завоевывает популярность в качестве призового охотничьего животного… Многим охотникам - любителям крупной дичи особенно импонирует весенняя охота - она дает им возможность поохотиться на крупного зверя, когда охота на других животных запрещена… В дальнейшем статус черных медведей как охотничье-промысловых животных будет, несомненно, укрепляться по мере роста людского населения и увеличения спроса на промысловые виды животных".
Небольшой, но яркий пример действенности подобной политики привела одна торонтская газета в августе 1981 года. Она писала: "В центральных и северных районах провинции Онтарио должностные лица Службы охраны природных ресурсов были вынуждены убить более 36 черных медведей, поскольку поздний урожай [диких ягод] вынудил медведей выйти из лесов и приблизиться к населенным районам". Вот так прилежные "хранители природы" заботятся о запасах охотничье-про-мысловых животных. Не мудрено, что эта должностная порода людей не выходит у вас из головы и порой становится поперек горла.
"Более населенные районы", очевидно, включают в себя национальные парки. В период между 1950 и 1979 годами смотрителями канадских национальных парков Джаспер и Банф были убиты 523 и насильственно изгнаны 547 черных медведей. Популяция черного медведя этих двух огромных парков в настоящее время "оценивается" всего в 300 голов. Принятая практика подчеркивает неизбежность господства людей в этих "природных заповедниках", а слишком большое количество медведей, черных или гризли, очевидно, вредит "активному отдыху гостей национальных парков". Вред, причиняемый диким животным человеком, разумеется, не в счет.
Воспользовавшись текущей оценкой канадской "потенциальной добычи" в 30 000 черных медведей в год, предложенной экспертами провинциальных и федеральных служб, охотники, надо полагать, смогут пролить достаточно крови в свое удовольствие… пока что. Но когда последние черные медведи уйдут вслед за своими белыми и бурыми собратьями, на кого же тогда обратят свой взор наши бедные охотники?
Глава 8
Носители мускуса
Почти все виды ценных пушных зверей северо-восточной Америки переживают падение численности, но, пожалуй, лучше всего будет рассказать об этом на примере так называемых мускусоносов (большинство из них - обладатели ароматических желез, выделяющих мускус): куницы, рыболова, горностая, выдры, росомахи и норки. Едва ли не все они высоко ценились за густой короткий мех, изделия из которого пользовались большим спросом у европейской буржуазии. Именно эти зверьки издавна обеспечивали постоянный приток пушнины из Нового Света.
Из всего этого семейства сначала наибольший интерес вызывала у покупателей куница. Величиной с небольшую кошку, она блистала роскошным одеянием из мягкого густого меха различных оттенков - от темно-желтого до красновато-коричневого, порой почти черного. Шкурки всех куниц всегда были в хорошей цене, особенно редкой американской куницы, мех которой стоил так дорого, что был доступен разве что членам королевской семьи.
Куница встречалась повсюду, где южнее границы тундры росли хвойные леса, в том числе в большинстве штатов Новой Англии. Для хищника она отличалась необычайно высокой численностью, разумеется, пока ее добыча - в основном это были белки, кролики и другие мелкие млекопитающие - водилась в лесах в достаточном количестве.
В середине XVIII века Джосселин сообщал о "бессчетном" числе куниц в Новой Англии; в 1749 году два канадца с двумя индейцами добыли за одну зиму в районе реки Норт-Уэст-Ривер на Лабрадоре 400 куниц. Даже в 1902 году траппер-одиночка добыл 300 куниц в той части острова Антикости, которую еще не посещали охотники.
К середине 1700-х годов французы ежегодно экспортировали от 30 000 до 40 000 шкурок куниц, в большинстве своем попавшихся в капканы индейцев в Новой Шотландии и Нью-Брансуике. В то же время большие партии куньих шкурок шли на экспорт из Ньюфаундленда и из колоний Новой Англии. В 1768 году капитан Картрайт писал о куницах Ньюфаундленда: "Эти создания заполонили весь остров, они чаще других зверей становятся добычей охотников на пушного зверя… они следуют за людьми по каждой протоптанной ими тропинке; запах провизии привлекает их в людские жилища, [и таким образом] они становятся легкой добычей человека".
К началу XIX века куница, казавшаяся ранее неисчислимой, стала исчезать в результате хищнического промысла, и к концу 1800-х годов она была уже редким зверьком в восточной части Северной Америки, даже во внутренних районах Лабрадора. Джон Роуан рисует нам печальную картину истребления в 1870-х годах оставшихся экземпляров этих проворных маленьких хищников:
"В последние годы трапперы добывают куниц с помощью яда, закатанного для предохранения от непогоды в катышки жира. Случается, что какая-нибудь ворона взлетает с одним из таких катышков… и падает замертво на землю, где ее подбирает лисица. Таким образом, помимо животных, найденных трапперами, погибает много и других". В тот же период Токе сообщал с Ньюфаундленда: "Хотя раньше индейцы [из племени микмак] добывали их в огромном количестве, сейчас они встречаются редко".
В первые десятилетия XX века куница. уже считалась исчезнувшей на острове Антикости и совершенно исчезнувшей с острова Принца Эдуарда. В 1950-х годах она пропала на острове Кейп-Бретон, почти со всей остальной территории Новой Шотландии и большинства районов Новой Англии и стала редкостью в восточном Квебеке и на Лабрадоре.
После этого были приняты некоторые меры по спасению куницы от полного ее истребления. Животное было взято под защиту на Ньюфаундленде и в Новой Шотландии, где, возможно, еще сохраняются остаточные популяции численностью в несколько десятков или сотен особей. Кроме того, пробовали вновь завезти этот вид в некоторые другие районы, включая Нью-Брансуик, где он ранее был полностью уничтожен. Однако, лишившись привычных мест обитания, куницы уже в силу одной этой причины вряд ли смогут когда-нибудь восстановить свою численность или хотя бы приблизиться к ее первоначальному уровню.
Гибкая грациозная выдра - одна из самых привлекательных представительниц млекопитающих нашего края. Сейчас ее встретишь не часто, не то что во времена первых контактов с людьми, когда этот многочисленный доверчивый зверек служил одним из главных источников пищи как рыбакам, промышлявшим летом треску, так и первым поселенцам. На восточном побережье нашего приморского региона обитают, по-видимому, две разновидности выдры хотя официальная наука этого не признает. Та, что поменьше - обычно с коричневым мехом, - редко достигает более 1,2 метра в длину и водится в пресных водоемах. Другая - длиной 1,5 метра живет в морской воде и имеет такую темную окраску, что кажется порой совсем черной. Мои соотечественники с Ньюфаундленда и Лабрадора четко различают их не только по внешнему виду, но и по повадкам и качеству меха.
Во всяком случае, одна большая "морская" выдра вот уже несколько лет живет в моем владении на мысе острова Кейп-Бретон или рядом с ним. Она редко попадается мне на глаза, но зимой, по-видимому охотясь за кроликами, она пользуется тропами, проложенными в снегу моими снегоступами; следы, оставленные ею, почти вдвое крупнее следов "обыкновенной" выдры. Однажды летом 1977 года она вышла из леса на открытый берег и очутилась в сотне метров передо мной, когда я вышел на прогулку с моими тремя собаками. Они тут же рванулись за ней, но выдра не двинулась с места и, привстав на задние лапы, ожидала их приближения. Собаки в замешательстве остановились в нескольких метрах от нее, после чего выдра - сама величиной с собаку - с равнодушным видом спустилась к берегу и, войдя в воду, неторопливо уплыла в море. Этот индивидуум, как и другие ему подобные, удаляясь от берега, ныряет на глубину в несколько саженей за мидиями и гребешками. Чтобы разгрызть раковину и съесть моллюска, выдра располагается в уединенном местечке на продуваемой ветрами галечной отмели, где она и, конечно, ее предки оставили целую кучу пустых раковин. Подобного поведения я никогда не наблюдал у обыкновенных выдр.
Похоже, что первой от рук европейских пришельцев пострадала "морская" выдра. Приблизительно в 1578 году Антони Паркхёрст сообщал: "Выдру мы [рыбаки] можем добывать повсюду, ее здесь [так же много, как и медведей],- убивайте, сколько вашей душе угодно". В начале следующего столетия Дени писал: "Внешне она очень смахивает [на французскую выдру], но отличается от нее тем, что она… длиннее и темнее". Почти все ранние толкователи, говоря о выдре, употребляли слова "весьма обычна", "широко распространена" или "имеется в изобилии", причем, судя по контексту, речь идет о "морской" выдре. В 1768 году Картрайт писал о том, что выдра населяет острова, расположенные севернее Ньюфаундленда; в конце столетия охотники на пушного зверя, живущие на берегу залива Иксплойтс-Бей, усиленно ставили на нее капканы.
Пресноводная, или обыкновенная выдра привлекла внимание французов с самого начала их проникновения в глубь континента через систему реки Св. Лаврентия. По всей вероятности, своей численностью она не уступала морской. При мерно в 1680 году Лахонтан рассказал о месяце, проведенном им с отрядом индейцев в местности, где течет река Сагеней. За это время "дикари добыли 250 штук канадской выдры, лучшие шкурки которой… продаются во Франции по четыре-пять [крон]".
Данные о доходах торговцев мехом за XIX век свидетельствуют о том, что добыча речной выдры велась довольно интенсивно. В то же время промысел "морской" выдры настолько сократился, что несколько ее шкурок, появившихся на европейских пушных аукционах, посчитали за особо крупные и темные экземпляры канадской выдры. А к началу XX века оба вида выдр стали редкостью.
Трудно надеяться, что эта ситуация изменится в лучшую сторону. Дело не только в том, что продолжается преднамеренное уничтожение выдр ради добычи ценного меха. А в том, что их вытесняли и продолжают вытеснять с изначальных мест обитания и в настоящее время осталось мало таких уголков, где они могли бы чувствовать себя в безопасности. Как подметил в 1975 году один канадский маммолог, "каждый год много выдр уничтожают охотники на пернатую дичь или лосей, рыскающие на лодках по озерам и вдоль морского побережья или поджидающие свою добычу на берегу. Эта бессмысленная пальба по выдрам, а также ставящиеся на них многочисленные капканы могут привести к сильному сокращению вида, вплоть до его полного истребления в отдельных районах".
Однако это явная недооценка сложившейся ситуации. К 1975 году выдра полностью исчезла на острове Принца Эдуарда и стала столь редко попадаться в Новой Шотландии и Нью-Брансуике, что годовая добыча в этих двух провинциях сократилась с нескольких тысяч в начале века до 560 шкурок. В 1976 году в Канаде в общей сложности было добыто 16 000 выдр, и федеральная Служба охраны диких животных пришла к выводу, что промысел этого вида животных достиг "потенциального уровня" - понимайте это, как хотите.
Всякий, кто сегодня встретит выдру в дикой местности, может считать, что ему повезло. Что же касается наших потомков, то им, возможно, вообще не придется увидеть живую выдру, разве что рядом с другими, когда-то многочисленными в природных условиях, скучающими обитателями городских зоопарков.
Размером примерно с лису так называемый рыболов представляет собой более крупную разновидность куницы. Подобно своей меньшой кузине, этот быстрый и проворный зверек также привычно чувствует себя в кронах лесных деревьев, но еще более неуловим, чем она; рыболов редко показывается на глаза человеку. В то же время он очень любопытен и по этой причине так же, как и куница, легко попадает в капкан. Питаясь в основном древесными дикобразами и зайцами, рыболов, как ни странно, не ловит рыбу, больше того, он испытывает прямо-таки кошачье отвращение к воде.
Неправильное употребление названия "рыболов" уже долгое время смущает натуралистов. Я думаю, что дело здесь в путанице названий родственных видов. И мы в этом сейчас убедимся. Первоначально на северо-восточном побережье обитали два похожих друг на друга вида куниц. Один из них - самый что ни на есть настоящий рыболов - первым попался на глаза европейским пришельцам. Другой вид обитал в густых лесах, и о его существовании почти ничего не было известно, пока поселенцы основательно не обжили территорию. Когда первый вид - настоящий рыболов - был уничтожен, его название, как я полагаю, перешло к сходному по виду животному, которое и носит его по настоящее время. Этот обитатель лесов, называемый рыболовом, был издавна известен индейцам и первым французским и английским торговцам под именем "пекан" или "пекан".
Неуловимый пекан слабо представлен в исторических анналах, если не считать статистических данных о закупке пушнины, свидетельствующих, между прочим, о том, что шкурка самки шла с наценкой - обстоятельство, у сгубившее проблему выживания вида в условиях интенсивной охоты. Эти же отчетные данные говорят о таком размахе охоты на рыболова при помощи капканов, который к концу XIX века привел к его фактическому исчезновению во всей северо-восточной зоне его обитания.
Скудные сведения о биологии рыболова не содержат четких доказательств его обитания на Ньюфаундленде до появления там европейцев. Если он когда-то и жил на острове, то в настоящее время его там нет. До 1900 года рыболов исчезает с островов Антикости и Принца Эдуарда, а до начала 1930-х годов - из Новой Шотландии. Сегодня это животное в северо-восточных штатах США считается почти полностью истребленным. На полуострове Гаспе и в Нью-Брансуике рыболов уже давно стал такой редкостью, что еще в 1935 году некоторые биологи высказывали опасения по поводу его полного истребления во всей северо-восточной части его прежнего ареала.
Наверно, пекану не удалось бы избежать ожидавшей его участи и он был бы полностью истреблен, если бы не удивительное прозрение людей - они вдруг поняли, что это животное полезно. Дело в том, что в первые годы после второй мировой войны на северо-восточном побережье региона наблюдалось бурное развитие целлюлозно-бумажной промышленности, сопровождавшееся громадной вырубкой деревьев. К концу 1950-х годов стало очевидно, что потребление древесины обгоняет естественное возобновление лесов. Но, поскольку о сокращении или стабилизации целлюлозно-бумажного производства не могло быть и речи (наоборот, считалось необходимым расширять его), нужно было изыскивать дополнительные ресурсы для увеличения поставок древесного сырья.
В связи с этим было решено сократить количество отходов путем "большего использования" сырья. Для достижения этих идеальных производственных целей попытались уничтожить те живые организмы, которые - как бы это ни было естественно - могли существовать за счет древесных пород, необходимых для промышленности. Так начался крестовый поход против "лесных вредителей".
Вредители - это те существа, которые, по нашему мнению, мешают нам получать прибыль от эксплуатации природных ресурсов. Следовательно, такие насекомые, как, например, гусеница листовертки-почкоеда елового, которая с незапамятных времен являлась частью находящегося в естественном равновесии лесного сообщества, являются паразитами. Одновременно паразитами считаются и лиственные породы деревьев, например клен или береза, безрассудно произрастающие среди елового и соснового древостоя, дающего заветное сырье для наших целлюлозных заводов. Всех их следует уничтожать.
Война на уничтожение предполагаемых врагов целлюлозного производства на приатлантической территории Канады и Новой Англии ведется уже более трех десятков лет. Главным средством борьбы с ними служило и служит до сих пор распыление с воздуха химикатов. Тысячи тонн таких ядов, как ДДТ и других инсектицидов, были сброшены на леса, поля, реки и озера. В последнее время их губительное воздействие подкрепляется применением дефолиантов, содержащих ингредиенты, входившие в состав стяжавшего позорную славу "оранжевого агента", с помощью которого во Вьетнаме уничтожали флору и фауну, а заодно и людей.
По поводу результатов этой непрекращающейся химической войны следует заметить, что в Нью-Брансуике, например, гусеница листовертки-почкоеда елового упорно живет и здравствует, несмотря на тридцатилетние интенсивные атаки с воздуха, и в то же время ядовитыми дождями нанесен неисчислимый урон позвоночным животным.
Насекомыми и лиственными породами деревьев отнюдь не исчерпывается перечень виновных в уменьшении количества древесной массы, поступающей на целлюлозные заводы. К числу вредителей относят также древесного дикобраза и зайца, поскольку они питаются корой деревьев, особенно в зимнюю пору, когда трудно добывать другую пищу. Но ведь ими в свою очередь питаются пеканы! Сделав такое открытие, целлюлозно-бумажная промышленность потребовала, чтобы правительственные ведомства Новой Шотландии, Нью-Брансуика и Квебека взяли под защиту пекана, или, по-другому, рыболова, на всех участках товарного леса и снова вселили его туда, где его уже успели уничтожить.
Повеление промышленных кругов было исполнено, и пекан вновь появился на острове Антикости и в отдельных районах Новой Шотландии и Нью-Брансуика. К сожалению, эти большие куницы не оправдали своего существования в качестве орудия истребления древесных дикобразов и зайцев, и, естественно, целлюлозно-бумажная промышленность потеряла к ним всякий интерес. Тем временем вновь появившиеся, правда в умеренном числе, рыболовы пробудили интерес к ним в других кругах. Пойдя им навстречу, провинциальные ведомства охоты и рыболовства открыли сезон охоты на этих животных с капканами. В 1976 году были "законно" отловлены 64 пекана в Новой Шотландии и 172 - в Нью-Брансуике, что, как полагают, составляет до 80 % от общего числа родившихся в этом году животных.
Если пекан не найдет столь же могущественного покровителя, как целлюлозно-бумажная промышленность, то вероятность, что он выживет, будет в лучшем случае сильно поколеблена.
Если пекан имел пусть хотя бы бывших защитников среди современных ему людей, то у росомахи их не было вовсе. Величиной со среднюю собаку, этот неуклюжий зверь внешне напоминает медвежонка. Природа наделила росомаху крепкими когтями, острыми зубами, удивительно прочной шкурой и стальной мускулатурой. Все это, вместе взятое, служит ей защитой от возможных врагов.